The end of Human Centipede.

Вы когда-нибудь жалели о своих случайных ошибках, о своей халатности по отношению к чему-нибудь? Думаю, да. И не раз. А я жалею о своей роковой ошибке, ведь из-за моего с Линдси промаха теперь наша жизнь подходит к финалу. Словно тонкая нить, наше существование обрывается. Финишная черта, которая стала намного ближе. Смерть, которая совсем скоро заберет наши грешные души себе. Я уже не знаю, куда я попаду - в Рай или в Ад. Быть может, я и вовсе не попаду никуда. Буду странствовать среди этих двух врат, будто потерянный странник. Но это вряд ли мне удастся сделать. Все мои старания, все мои попытки сбежать из этого красиво обустроенного, но проклятого дома оказались напрасными. Я хотела спасти свою подругу, но этот демон словил нас обоих. Если бы я знала, что этот лучик надежды скрывает в себе ужас, ни за что бы не повела сюда нас обоих. Зачем, боже, ну все это затеяно? Где мы оступились, где промахнулись? Где согрешили так, что теперь поплатимся за это своей жизнью? Почему? Ладно я, но зачем же Линдси? Не нужно... Я утыкаюсь носом в зад трупа, который находится в полулежачем состоянии. Он уже успел стать холоднее любого льда на планете. Я не вижу его лица, головы, но краем глаза замечаю засохшее пятно крови. Ковер впитал его алую жидкость, которая когда-то текла по его артериям и венам. Этот проклятый дом, наверное, уже не первый раз пьет человеческую кровь. В каждой комнате есть лужи крови, которые совсем никто не смоет. Слышу, как всхлипывает моя подруга, чувствую ее дрожь. Она плачет, она страдает. Ей очень больно, но она не может никому об этом сказать. Ее рот привязан ко мне, причем я совсем не хотела, чтобы так случилось. О Линдси, как мне жаль! Мне стоило быть предусмотрительнее, и тогда ничего бы этого не произошло. Мы бы не стояли здесь, пришитые друг к другу, как та троица бедных собак, которые уже кончили свою жизнь. Я не могу поддержать ее. Я не могу уже сказать ей, что все будет хорошо. Я никогда уже ничего не смогу сказать. Мой рот навсегда останется изуродованным этим бесчувственным хирургом. Но благо, его уже убили. Этот сумасшедший больше никому не сделает больно. Мы - первая и последняя многоножка, созданная этим мерзким типом. Мы трое являемся частями человеческой многоножки, которая погибает по частям. "Ты будешь серединой моей многоножки". Его слова, будто молниеносная стрела, вонзились в мою голову. Его слова, из-за которых я больше не смогу встать, сказать что-нибудь. Эти слова - проклятье, обрушившиеся на меня средь бела дня. Но вот я смотрю в зеркало, повешенное слева от меня. Заплаканными глазами вижу Линдси, стоящую на четвереньках позади меня. Ее коленки и голова, как и мои, перевязаны белоснежными бинтами. Но вот я вижу, что на бинтах красуется алая кровь. Вдруг она закрывает глаза от бессилия, ее больное тело не выдерживает этого кошмара. Но она из последних сил берет меня за руку. Я обхватываю пальцами ее холодную руку, крепко сжимая. Хоть так я хочу дать ей надежду. Хоть чем-то помочь ей. Меня охватывает испуг, я отказываюсь верить в происходящее. Хочу кричать: "Линдси, держись! Мы справимся!" Но я не могу. Я больше ничего не могу. Я середина многоножки, только и всего. Она постепенно сваливается, теряя равновесие. В приступе страха я хватаю ее за руку еще сильнее, перебираю ее пальцы, пытаюсь ими же сжать мою ладонь, надеясь, что она расслабила руку из-за прострации. Но ее ладонь становится все холоднее, пальцы не шевелятся. Голова Линдси слегка покачивается, но глаза девушки уже не открывались. Я с ужасом поняла, что потеряла подругу. Единственную, кто был рядом со мною все это время и страдал вместе со мною, но не вымолвив ни слова за эти дни. Я потеряла все. Я потеряла саму себя. Всхлипы и рыдания боли вырываются из моей груди. Слезы текут рекой, но их остановить я уже не в силах. За разбитым окном проносится карканье ворона, что только ухудшает настроение. Мне плохо. Мне очень плохо. Я хочу к маме, к папе. Хочу домой, не хочу больше здесь находится. Хочу проснуться с мыслью, что все это всего-навсего кошмар, который снится из-за переедания перед сном. Мне холодно. Мне очень холодно. Я нахожусь между двумя холодными и посиневшими мертвецами, чьи лица выражают отчаянье. Жизнь подорвана, нить ее оборвана. Теперь я ничто. И никто. Позади и спереди меня лежат трупы, которые пришиты ко мне разными частями тела. Я не могу поверить, что с умершими людьми являюсь одним целым. Нет, я не хочу так умирать! Собирая всю свою волю в кулак, собираюсь с мыслями. Набираюсь храбрости, но... Мне не хватает ее. Ситуация только сильнее пугает. Но я должна. Я должна! Я не могу умереть, сшитая с двумя покойными! Набираюсь сил и с криком отдираю голову назад. Больно, но не получилось. Вновь вдыхаю полной грудью и делаю попытку. Я погибну отдельно от них! Отдираю голову из последних сил, и вот - получилось! Мне удалось отделиться от зада этого японца, у меня получилось! Отталкиваю его тело. Оно с шумом падает на осколки стекла. Смотрю в зеркало, но оттуда на меня смотрит изуродованный человек, чей рот обрезан по краям и стал шире, чем надо. По краям, чем-то похожим на губы течет алая кровь. Белые зубы, запачканные в крови. По подбородку стекает струйка крови, капая на пол. Глаза безумца сверкают в моем отражении, смотря на меня с сумасшествием. Я охвачена желанием умереть. Я самоубийца. Теперь задняя часть. Мне безумно жаль Линдси, но я должна. Беру самый большой осколок стекла и отрезаю от своего зада ее рот. Как бы мне ни было противно, я продолжаю. С горячей ненавистью делаю это, из моих глаз льются обжигающие похолодевшую кожу слезы. Вот ее тело падает на пол, под окно. Все ее лицо в шрамах, окровавлено. Глаза закрыты, засохшие слезы сверкают бликами, несмотря на то, что на улице льет дождь. Несмотря на то, что небо заволокло серыми тучами. Прямо как тогда, в день этой страшной операции. Теперь человеческой многоножки больше нет. Я уничтожила ее. Этому настал конец. Падаю на пол. Боже, как же я устала стоять на четвереньках. Но ноги выпрямить мне уже не удастся. Провожу осколком по груди, совсем не применяя силы. Расчерчиваю контур. В голове ясно высвечивается картина моей смерти. Да, я положу конец этому чудовищному эксперименту. Напрягаюсь и провожу осколком по оголенной груди. Не обращаю внимания на боль, ведь так нельзя. Я больше не могу так. Это существование должно прекратиться. Яркая кровь течет по моему животу и груди, стекая на пол. Надрезав кожу, хватаюсь пальцами за ее рваные края с обеих сторон. Всхлипывая, растворяю створки этаких ворот, раздвигаю кожу в стороны. Кровь хлещет из меня реками, я чувствую слабость.

Вонзаю осколок в сердце, которые скрыто за ребрами, но мне не удается этого сделать. Остается мало времени, но я успею. Бью по ребрам, ломаю их. Осколки костей впиваются в органы. Вновь втыкаю стекло в сердце. В глазах темнеет, я уже не слышу шум дождя. Делаю последний кадр глазами. Это конец. Человеческой многоножки не существует.