Let it die

Вы когда-нибудь замечали, как быстро меняется наша жизнь? Внешне один день может быть точной копией предыдущего, но ничто в этом мире не остаётся неизменным, и вчерашний я как-то отличался от меня сегодняшнего, и завтрашний я будет уже не таким, как сейчас. Я лениво захлопнул книгу и небрежно опустил её на прикроватную тумбочку. Справа от меня послышался приглушённый вздох, что заставило покоситься на лежащего рядом со мной парня. Его светлые волосы были разбросаны по подушке, а карие глаза, обращённые прямо на меня, смотрели так пристально и внимательно, будто хотели вытащить из меня всю душу. -Серьёзно, Ник?-он изогнул одну бровь в притворном удивлении, и в этой короткой фразе, произнесённой хриплым тихим голосом, я услышал больше желчи и язвительности, чем слышал когда-либо за всю свою жизнь .-Я рядом с тобой, в одной постели, а ты сидишь и спокойно читаешь? Я равнодушно посмотрел на него и ничего не ответил, хотя где-то глубоко внутри понимал, что он, чёрт возьми, прав. Это было так странно-находиться рядом с ним, в тёплой уютной кровати, смотреть ему прямо в глаза и не чувствовать ничего. Совершенно ничего. Кажется, ещё не так давно я забывал своё собственное имя и млел от восторга только лишь от одного смущённого, мельком брошенного взгляда, а мимолетное несмелое прикосновение к его руке отправляло целый рой мурашек вниз по позвоночнику. Сейчас же у меня был не просто какой-то там взгляд, а такие глубокие, широко распахнутые глаза, смотрящие на тебя в упор и больше не боящиеся того, что это может увидеть кто-то посторонний-любуйся ими, сколько хочешь! Теперь я мог не только касаться его руки-в моём распоряжении было всё его тело, и, боже, я мог бы вытворять с ним всё, что вздумается, если бы... Если бы захотел. Равнодушно отведя взгляд, я уставился в окно-всё равно куда смотреть, лишь бы не на него. Вечер был таким тихим и прекрасным; в распахнутое окно ласково дул вечерний лёгкий ветер, приносимый с моря, и едва видимо колыхал занавески. Это было наше седьмое по счёту лето, которое мы проводили вместе; каждый год мы выбирали какую-нибудь страну и летели туда-такова была традиция. На этот раз выбор пал на Италию. Джефф всегда безумно хотел здесь побывать и уговаривал меня полететь сюда уже который год, так что в конце концов я сдался-и вот он, с блестящими от восторга глазами, уже бежит босиком по теплому песку Тирренского побережья, а я, тихо улыбаясь, бреду за ним и, смотря в спину своему парню, думаю о том, что теперь-то уж я точно абсолютно и безгранично счастлив-и, похоже, эти каникулы будут одними из самых лучших. Но, увы, я ещё никогда так сильно не ошибался. Мысленно вынырнув из омута воспоминаний, я тяжело вздохнул и, опустив босые ноги на пол, подошёл к окну, понимая, что больше просто не могу находиться рядом с ним на таком близком расстоянии. Прохладный ветер приятно остудил кожу, которая тут же покрылась мурашками из-за ощутимого контраста с теплом одеяла, из-под которого я только что выбрался. Я не думал ни о чём, потому что думал обо всём одновременно; сосредотачивал своё внимание на незначительных предметах, попадающихся мне на глаза , старался делать что угодно, лишь бы не думать о парне, одиноко лежащем позади меня на кровати и чей взгляд прожигал дыру в моей спине. К сожалению, это было невозможно. О чем бы я не размышлял, чем бы не занимался-всё равно в потоке моих мыслей обязательно находилась одна, относящаяся к Джеффу. Сначала это казалось естественным; затем вызывало лёгкое недоумение, потом стало раздражать, и, в конце концов, надоело. Я так устал от того, что тот постоянно находился в моей голове, что порой хотелось сбежать от самого себя. Вот хотя бы как сейчас-я вовсе не должен о нём думать, но всё равно это делаю. До меня донёсся запах табачного дыма. Джефф прекрасно знал, как я бешусь, когда он курит, и сейчас явно делал это намеренно. Я вообще не переносил этот кошмарный, едкий запах, и всегда злился, отбирая у него сигарету, ведь это вредило его здоровью, но сейчас я продолжил спокойно стоять, не обращая на него ни малейшего внимания. Несколько минут прошло в полнейшем молчании; я понимал, что он ждёт моей реакции, как он хочет, чтобы я, как раньше, мигом подлетел к нему и затушил эту чёртову сигарету, ведь тогда бы это значило, что мне не наплевать на него. Но мне было наплевать. -Ну, что,-наконец, не выдержав, подал голос Джефф; его слова звучали насмешливо, будто бы он говорил всё это в шутку, не придавал большого значения, будто бы ему тоже было всё равно,-больше не любишь меня? Он специально говорил тихо, стараясь скрыть боль, но я всё равно явственно услышал, как его голос к концу фразы сорвался и дрогнул. Я не видел его лица, но явственно представлял его себе; держу пари, что он сейчас похож на брошенного забитого котёнка, с этой его особенной вселенской грустью в глазах, из-за которой мне каждый раз нестерпимо хотелось подбежать к нему и обнять как можно крепче. На какую-то долю секунды мне стало его жалко. Что ж, дело совсем дрянь. Если начинаешь жалеть человека-значит, ты его больше не любишь. Я никогда не жалел тех, кого любил; мне всегда казалось, что жалеть кого-либо- это слово я употребляю вовсе не в значении "успокаивать" или "сочувствовать" или "проявлять милосердие", а именно "проявлять жалость"(мне кажется, или это слово всё же имеет какое-отношение к слову жалкий?)-показывать ему, насколько этот человек ничтожен и жалок, раз уж вы снизошли до того, чтобы начать жалеть его. А теперь подумайте-осмелились бы вы показать человеку, которого любите-которого действительно любите- насколько он жалок, не проявляя к нему не то что любви, но даже ни капли элементарного уважения? Когда с Джеффом случалось что-то плохое, мне было больно так же, как и ему, и даже больше, в том случае, если я никак не мог помочь ему-но ни черта не жалко. Мне самому становилось противно, если меня начинали жалеть-жалеющие тебя просто лишний раз напоминают о том, что произошло, заставляя тебя ощущать себя ещё гаже; кажется, что они делают это назло, еще больше пытаясь втоптать тебя в грязь. И какими же слабохарактерными, малодушными тварями должны быть люди, которые нарочно ищут жалости к себе окружающих-разве возможно опуститься ниже этого? Сзади меня тихо скрипнула кровать; я услышал, как Джефф босыми ногами шлёпает по полу, подходит к шкафу и начинает натягивать кофту. Вполне себе правильное решение. Она ему ещё понадобится-ночи здесь не самые тёплые, и было бы довольно обидно, если бы он вышел на улицу в одних шортах и так глупо простудился. Вообще-то я так и не ответил на его вопрос, но он, видимо, уже всё решил про себя. Что ж, я вовсе не собирался удерживать его и разуверять в том, что он там себе уже напридумывал, что бы это ни было. Всё равно он скоро вернётся. Наверное. Я слышал, как он ещё немного повозился, зашнуровывая кеды и иногда чертыхаясь сквозь зубы, затем подошёл к двери и вышел, оставив меня в полнейшей тишине наедине с моими тараканами. Иногда они разгуливались до такой степени, что самым умным поступком было оставлять меня наедине с ними; даже Джефф это понимал и никогда не лез дальше дозволенного. Но если он и мог как-то сбежать от моих тараканов, то тараканы в моей голове никак не смогли сбежать от Джеффа. Так странно: он ушёл, но всё равно остался; он был тут, везде, незримо и неслышимо, был в моём сердце, голове, душе, окружающем меня воздухе и чёрт знает где ещё. Так было с самого начала, да и, наверное, так будет всегда. Со временем изменялось только моё отношение к этому; но существуют и такие вещи, которые не никогда не меняются, как бы сильно нам самим этого бы не хотелось. Он ушёл, а я впервые в жизни задумался над его вопросом, но безуспешно. Это было то, на что я и сам не знал ответа. На улице стало совсем холодно, и продолжать стоять на ветру было не самым лучшим решением, поэтому я поспешно захлопнул окно и задёрнул занавески. В комнате теперь тоже ощутимо похолодало, и я даже порадовался, что Джефф ушёл, потому что он жутко не любил холод и наверняка бы как минимум снёс мне голову за то, что я открыл окно. Но к тому времени, когда он вернётся, температура в комнате ещё успеет подняться на пару градусов. Развернувшись, я сразу наткнулся на разбросанные по полу вещи, которые Джефф, пока собирался, откинул в пылу гнева, даже не обратив на них внимания-а может быть, сделал это специально- и я, вздохнув, подобрал их и убрал обратно в шкаф. На его тумбочке, в пепельнице, лежала недокуренная, всё ещё чуть дымящаяся сигарета, и я, морщась, наконец-то затушил её, испытывая при этом какое-то странное мрачное наслаждение. Пепельницу я вымыл и спрятал. Пачка сигарет, припрятанная на полке с его бельём, обрела свой вечный покой в мусорном ведре. Он всегда прятал от меня сигареты в одном и том же месте, и я всегда неизменно находил их там и выбрасывал, но он всё равно никогда не клал их в другое место. Выбрасывание сигарет и длительные нотации Джеффу после того, как я находил их в его тумбочке, уже давно вошли в привычку и казались неизменным ритуалом нашей совместной жизни, иногда немного раздражающим, но несоблюдение которого вызывало чувство чего-то незавершённого. Мы никогда не говорили этого друг другу, но, думаю, оба это чувствовали; именно поэтому он на автомате продолжал покупать сигареты, и, не задумываясь, класть их в одно и то же место, с понурым видом выслушивать нравоучения и смотреть на меня щенячьими глазками, из-за чего я вечно не выдерживал, и, в душе коря себя за то, что не могу сопротивляться этому заискивающему взгляду, прекращал злобную тираду и вместо этого обнимал. Подозреваю, что этот засранец таким образом просто манипулирует мной. И я искренне не понимаю, почему каждый раз ведусь на это. Совершив ряд данных манипуляций, я лёг в постель, дожидаясь, когда придёт виновник всех происшествий, случающихся в моей жизни, дабы я с чистой совестью мог исполнить вторую часть нашего маленького обряда. Я специально развалился на его половине кровати, потому что Джефф никогда не любил ложиться на холодные простыни; протянув руку, выключил ночник, стоящий на его тумбочке и служивший единственным источником света всё это время. В тишине ночи что-то тихо скрипнуло; открылась, отбрасывая длинную полоску света на пол, и тут же захлопнулась дверь, и всё окончательно погрузилось во мрак.