Адаптация

В подсобке пыльно и темно, но в тоже время довольно чисто. Гилберт сидит между звенящими от неосторожных движений ведрами и длинно-деревянными швабрами. Лампа перегорела уже давно, но никто ее не меняет. Экономия. Дефицит. Гилберт уже давно проводит здесь свободное время. Мало кому есть дело до уборки, если только она не «генеральная». Сидеть здесь куда проще, чем бесцельно бродить по дому или прилегающим территориям. Гилберт Байльшмидт не хочет вспоминать о своих людях и брате. Гилберт Байльшмидт хочет умереть. Гилберт Байльшмидт хочет жить. Арловской не идет закрытое и строгое советское платье. Совсем как униформа. Иногда – совсем на чуть-чуть – Гилберт представляет ее в чем-нибудь другом. В чем-нибудь напоминающем довоенные вечерние платья. В чем-нибудь, достойном ее. В чем-нибудь, удовлетворяющем его вкусам. Наталья сидит у него на коленях. Возможно, потому что сидеть больше негде, возможно, потому что ей хочется сидеть именно там. Байльшмидту трудно понять ее мотивы. Наталья похожа на Снежную Королеву из детских сказок. В его руках она тает. Совершенно точно. Обнимает, прижимается, шепчет что-то невнятное и оттого (оттого ли?) непонятное… Гилберт закрывает глаза и верит в то, что любит ее. Наташа открывает глаза и верит. За тонкой стеной гремят тяжелые шаги. Наташа прижимается к Гилберту и утыкается лицом к нему в грудь. Гилберт перестает дышать. Молчание. Темнота. Грохот шагов. Темнота. Гилберт шумно выдыхает. - Было бы смешно, застань он тебя здесь со мной, да? Да еще и в таком виде. – Байльшмидт с усмешкой проводит рукой по обнажившейся ноге Арловской. Ведет губами по строгой белой шее, выше, выше, прямо к чужим губам. Нож не появляется из ниоткуда. Возможно, Арловская не взяла его с собой. Возможно – забыла. Возможно – ей просто не хочется. Она отпихивает Гилберта руками, вцепляется длинными холодными пальцами в шею и плечи. -Неужели ты думаешь, что я его боюсь? – Наталья тихонько смеется. - Не хочу, чтобы он знал... и не целуй меня в губы. Его я все равно люблю больше. Гилберт Байльшмидт не верит. Гилберт Байльшмидт верит. Гилберт Байльшмидт видит ее в непроглядной темноте. - Прямо как шлюху, да? – он смеется. Мимо снова тяжело бухают шаги.