Kodaline – Latch
Он любил зиму. Настолько ледяную, но до безумия красивую. Время года, которое погружает в сказку, где огромные сугробы, словно часть постановки и являются декорациями; ветер, как холодный шелк струится по лицу, колкими иглами впиваясь в раскрасневшиеся щеки; голые деревья и листья, струпьями лежащие на асфальте, укрыты толстым покрывалом кристально–чистого снега. Он любил зиму за то, что в феврале его день рождения и его любимый всегда приезжал к нему, чтобы наутро разбудить сладким поцелуем, который моментально действовал, как противоядие от эпидемии депрессии и уныния, заставляя покрывшееся толстым слоем засохших надежд сердце снова биться. Только с ним он чувствовал, что жив. Он любил зиму за радость людей. Пускай других, но для него было истинным наслаждением наблюдать за озорными детишками, играющими в снежки, влюбленными парами, которые, держась друг за друга, как за спасительную соломинку, со смехом карабкающимися по ледяным пригоркам. Но больше всех ему приглянулась зима две тысячи четырнадцатого года. Зима, в которую он умер.Harry Styles.
Наблюдая за тихо летящими с небес легкими хлопьями снега, медленно оседающими на остывшую землю, он шел по скользкому тротуару, засунув одну, совсем уже околевшую руку в карман, а второй держа тлеющую сигарету, серым пеплом осыпающуюся на грязную землю. Делая неглубокие и быстрые затяжки он глотал густой дым, выдыхая остаток через нос. Зима – это когда дым от сигарет еще белее. Выдыхая горячий воздух, опустошая легкие, которые в следующий момент заполняются грязным дымом, который согревается в горящей глотке, Он медленно выпускает клубы пара вперемешку с тошнотворным смогом, обволакивающим внутренности, прожигая гниющие раны, постепенно прогрызающие истерзанную душу. Такой мерзкий смрад сигарет вьется в каштановых кудрях, (которые уже вовсе и не кудри, просто называть его волосы кудрями как–то привычней) оставляя терпкий запах дешевого табака, въедающегося в кожу, в ткань, в мысли, затуманивая белой пеленой мозг. Сердце болит. Каждый удар отдается острой болью. Будто бы кто–то поселился внутри него и по расписанию начинает вонзать в грудь тупой осколок стекла, оставляя раны кровоточить. Ему хочется выдрать из себя гнилое сердце и выкинуть в мусорный жбан. Он уже давно мертв, разлагающийся орган внутри ни к чему. Он мертв уже семь дней. С того момента, как человек, который значил для него вселенную, ушел. Просто ушел, спрыгнув с балкона этого чертова здания, к которому он сейчас направляется.Louis Tomlinson.
Он ушел потому что... На самом деле нет особой причины, просто он так захотел. Потерянные люди никому не нужны. Его жизнь не была разнообразна. Она была словно огромная палитра всех оттенков черного. Именно этот цвет глубоко засел в теле, голове, в крови. Его жизнь приобретала резкие вспышки краски лишь в двух случаях. Когда два персональных наркотика на мгновение воссоединялись, он чувствовал ощущение легкости и окутывающей неги, забываясь. Теряясь в том, чего он так желает. Всего две вещи способны были унять боль в гудящих костях, заглушить сверлящее чувство пустоты внутри бездонным вакуумом. Это Гарри Стайлс и сигареты. Такое странное сочетание любимого человека и губящего наслаждения. Но чем–то они были похожи. Любовь убивает так же медленно, как и сигареты. Задыхаться от чувств или же от рака легких? Он выбрал бы, наверное, рак, потому что любви, как таковой нет. Понятие Луи о любви было слишком спорным. Он считал, что любви нет, есть только влюбленность и физическое влечение, а первое со временем просто перерастает в привязанность.* * *
Сколько раз Гарри пытался опровергнуть эту теорию, но все безуспешно. Часами они разговаривали на эту тему, сидя на ледяном полу балкона однокомнатной крошечной квартирки на одной из окраин хмурого Лондона, выкуривая десятки сигарет, а потом рисовали грязно–белым пеплом сердца на не менее грязной плитке. Они оба любили это место. Да, именно этот балкон, с которого открывался завораживающий вид: смесь грязных улиц, застланных разнообразными граффити стен, отвратительного запаха, витающего по всему району и звезд. Такая гармония чего–то до отвращения мерзкого и прекрасного, которая нравилась им. Только на этом балконе они могли быть собой. Никому не нужными людьми, потерянными в этом огромном бездонном мире, который поглощает слабых в себя, утягивая в бездну. Мир поглотил и их. Только на этом балконе они могли быть уверенны, что больше никого не существует. Все вымирало, как только загоралась очередная сигарета, а за ней и спор «Что такое любовь?». Балкон, который дал Гарри полностью вдохнуть прожженными легкими однажды лишил его самого дорогого в его жалкой жизни. Он лишил Гарри любви, в которую он уже переставал верить из–за утверждений Луи. Этот человек влиял на него. Чудовищно влиял. Стоило Луи что–то сказать, как фраза отдавалась в пустой голове эхом много дней подряд, подвергаясь столь долгому обдумыванию, что вскоре эти мысли въедались в подсознание. Весь мозг Гарри состоял и жил Луи. Его образом, голосом, движениями. Луи был безупречен для Гарри.The Neighbourhood – $TING
Он ушел слишком резко, не оставив ничего после себя, кроме пыльного силуэта в больном воображении. Лишь жалкие крупицы Луи были сохранены в его голове, но память не вечна. Ничто не вечно. Закрывая глаза он видел размытое лицо парня и глаза, которые с каждым днем теряли свой, как казалось раньше, вечный свет. Лишь записка с двумя строчками из их любимой песни, красовалась на небольшой скрипучей кровати, которая хранила в себе так много. « I try to be someone, I'd like to be someone else for you. » – гласила последняя запись Луи Томлинсона. Слова. Просто слова из песни могли объяснить и рассказать все, что угодно. Гарри никогда не задумывался... сколько в мире песен? Слишком много. Каждая песня – это история. У каждого из нас есть своя песня, своя история, которая может рассказать о человеке все. Музыка – это гениальная вещь, которая может править вселенной получше, чем короли, президенты и императоры.* * *
Луи хотел всегда быть кем–то другим, кем угодно, лишь бы не собой. Он ненавидел себя, свое тело и черствую душу. Каждый день он пытался изменить себя, но раны и порезы, истекающие кровью всегда заживали и его худощавое тело снова становилось прежним. Когда Луи видел кровь, скользящую по запястьям, он чувствовал себя... живее. Он видел бордовую жижу, которая показывала, что в нем все еще есть эта солоноватая жидкость, циркулирующая по венам и артериям, что давала ему жизнь. В тот день Гарри не пришел, оставив Луи в одиночестве сидеть на их балконе и считать чертовы звезды. Он сбивался, делал большой глоток из валяющейся рядом бутылки виски, содержимое которой уже наполовину было на полу, и начинал заново. Так он просидел часа два, не меньше. Поднявшись с ледяного пола, он подошел к краю балкона, свешиваясь вниз и вдыхая морозный воздух, освежая легкие. Луи быстро приподнял ногу и перелез через перила, держась руками за края. Он посмотрел внимательно на пустующую улицу, которая, на самом деле была и не такой уж и пустой. Везде, как крысы, были люди. Почему именно как крысы? Потому что они прячутся. Так тщетно держатся за свою жалкую жизнь и убегают при любом возможном случае. Луи рассмеялся. Он хохотал на весь район, совсем не замечая, как те самые «крысы» с любопытством поднимали головы вверх, чтобы увидеть источник звонкого и столь чистого смеха. Они увидели этот источник. Увидели через мгновение валяющимся в луже крови, которая огромным пятном растекалась под головой парня.* * *
Гарри не плакал. Нет, Луи учил его никогда не плакать, не показывать слабость. Тогда он ничего даже не сказал. Ни единого слова. Просто кивнул и ушел, настолько далеко от этого места, что сам не понимал, куда несут его ноги. Гарри остановился, когда была уже ночь. У него просто больше не были сил идти. Да и к чему был этот поход? Он просто убежал от проблемы, отойдя от нее на десяток километров, чтобы попытаться забыть, выкинуть из памяти окровавленную голову Луи и так жалобно сжавшееся на носилках тельце, которое уже никогда не пошевелится.* * *
Гарри один. Он остался сам с собой. Его разум атрофируется с каждым днем, а мысли сжирают все свободное пространство в голове. Раньше оно было забито фразами. Теми самыми, над которыми он мог думать неделями. Теми самыми, что говорил когда–то Луи. Он сидит вечерами на балконе, ловя падающие звезды. Гарри всегда думал, что звезды – это ушедшие люди, души которых загораются ярче и мерцают на небосводе, когда человек умирает. Для Гарри существует лишь одна звезда. Та, что светится прямо над его головой. Огромное газовое облако, которое Гарри любит, потому что уверен, что это звезда его человека. Он по-прежнему любит зиму, когда дым от сигарет еще белее, когда холодные пальцы держат медленно тлеющую сигарету, которая в следующую секунду зажимаемся между сухих губ, а вдохнув едкий дым, подожженный конец пылает ярче, постепенно угасая. Он по-прежнему любит зиму. Зиму, в которую позже умрет, спрыгнув с того же балкона, чтобы поймать свою звезду.