Обещание

Когда над Невой низко-низко нависают свинцовые тучи, а небо кажется разве что самую капельку выше шпиля Петропавловки, обычно говорят, что Санкт-Петербург хмурится – может, грустно ему или обидно. И, пожалуй, только Берлин знает, что Петербургу в такие моменты как раз-таки очень хорошо, но это совершенно необязательно видеть всем, поэтому облаков нужно побольше. - Дьявол, - восхищённо выдыхает в очередной раз немецкая столица, - Питер, ну какого чёрта ты такой восхитительно идеальный? И какого чёрта ты опять куришь?! Санкт-Петербург в очередной раз отбрасывает сигарету. - Берлин, тебе не кажется, что у тебя многовато инфернальных существ на единицу устной речи? - Сам виноват, - Берлин обнимает любимый город за плечи, - нечего быть таким прекрасным. – Петербург усмехается: - Мне можно. Он поднимает взгляд куда-то в небо, как любит делать всегда, когда в голову приходят философские мысли. «Опять, »- подмечает Берлин про себя, ожидая, когда же Питер этими мыслями поделится, но русский город просто молчит. Молчит, сцепив руки в замок и сильно сжимая ладони, чуть прикусывает губу, а затем тихо произносит, как гром среди ясного неба: - Берлин, а что будет, когда всё это закончится? Он и сам не ожидал от себя такого. Питеру казалось, что он давно уже всё решил для себя, и сейчас он проклинает себя за саму мысль, за случайно вырвавшуюся фразу, надеясь, что Берлин не заметит её или хотя бы переспросит. Но Берлин уже достаточно времени провёл рядом с Санкт-Петербургом, чтобы понять, о чём речь. Его взгляд фокусируется в одной точке где-то на облачной постели, куда, кажется, недавно упала, прожигая простынь, питерская сигарета; Берлин разнимает объятия, медленно поворачивает голову и спокойно произносит. - А вот сейчас и узнаешь. Затем он встаёт с кровати и накидывает куртку. Санкт-Петербургу хочется крикнуть что-то, кинуться вслед, остановить – но он настолько напуган, практически парализован происходящим, что не может двинуться с места. Это похоже на кошмар, в котором он словно прикован к облакам и может только смотреть на то, как любимый город встаёт и медленно уходит, не оборачиваясь. - Берлин, - всё же срывается у Питера с языка, хрипло и тихо, и ему кажется, что немецкая столица на мгновение замедляет шаг. Но затем Берлин окончательно исчезает в облаках. Санкт-Петербург медленно проводит рукой по лицу, зарывается пальцами в собственные волосы и сильно сжимает их в руке; ему все ещё кажется, что это сон. Берлин работает у себя на территории и делает все усилия, чтобы не смотреть в сторону Балтийского моря. Всё равно он не смог бы так, даже если бы остался. Всё равно, если бы эта фраза не всплыла бы в этот раз, всплыла бы в следующий. Всё равно, если Санкт-Петербург так настаивает на том, что это должно закончиться – пусть это лучше закончится сейчас, а не позже. Всё равно… Берлину не всё равно, и он с грохотом ставит очередную кружку пива куда-то в облака, судя по грохоту – чуть ли не на Бранденбургские ворота… Если Питер прав, то города не умеют любить. А если города не умеют любить, значит, всё пройдёт само, а пока нужно заниматься тем, что города умеют делать. Страной управлять, в конце концов. Немецкая столица направляется в сторону Бундестага, проклиная про себя Питер. Вот зачем, зачем ему вздумалось рушить то, что так хорошо начиналось у них обоих? Что вообще в голове у этих русских городов… Тут Берлин впервые подумал о том, что мог бы и не уходить сразу, а хотя бы попытаться объясниться с любимым городом. От этой мысли стало ещё хуже. Но ведь Питер даже не попытался остановить его… - Государственные обязанности, - напоминает себе Берлин, обходя Бундестаг, - на сегодня в голове – только государственные обязанности. У Петербурга нет государственных обязанностей. Вернее, может быть, и есть какие-нибудь, но он совершенно не держит их сейчас в голове. Идёт дождь. Питер заканчивает свой вечерний обход территории, зажигая фонари и прожектора; на его осеннем пальто без капюшона и шарфе чуть мерцают жёлтые световые дорожки. Он отправляется на свой привычный пост – берег моря, где такой сильный ветер, что даже слёзы, осмелившиеся выступить на глазах, мгновенно высыхают. Санкт-Петербург привык к этому ветру очень давно. Значит, может быть, он сможет привыкнуть и к тому, что Берлина больше никогда теперь не будет рядом. Но этот ветер был частью его самого, а вот Берлин… Берлин тоже был его частью. Вечереет, и немецкая столица привычно идёт в аэропорт рассылать и принимать самолёты, но из прибывших во всём Шёнефельде стоит лишь один маленький белый самолётик с одним-единственным словом, выведенным ручкой на крыле. Берлин не может больше молчать. Впервые в жизни он игнорирует привычное расписание и начинает просто отправлять все самолёты, какие были, один за другим. «Что я делаю не так? Чем я обижаю тебя? Чем не подхожу тебе? Что неправильно в наших отношениях? Почему ты считаешь, что всё обязательно должно закончиться? Почему?!» Санкт-Петербург на том конце Балтийского моря раскидывает руки и ложится на спину, прямо под дождь, и потоки воды стекают по его лицу, рукам, улицам и площадям, поднимая уровень воды в Неве и заставляя шарф опасно колыхаться. Где-то в вышине, сквозь нелётную погоду над ним один за другим проносятся, мигая огнями, немецкие самолёты, которых он не замечает. Всё, что Петербург хотел сказать Берлину, всё, что он только мог ему сказать, написано на одном лишь маленьком беленьком самолётике, продолжающем сиротливо стоять в Берлинском аэропорту. «Прости». «И ты прости меня». Берлин отпускает последний самолёт, яростно взмахивает карандашом и уже хочет вывести эти слова на каком-нибудь ещё крыле, но понимает, что самолёты закончились, и новый ему не отправить до утра. Немецкая столица чертыхается и опускается на корточки, обхватив голову руками. Последнее, что успевает подумать Берлин за этот день – это то, что он чертовски устал, просто чертовски. В следующий момент он даже не замечает, как засыпает прямо в аэропорту, выронив из руки карандаш. О том, как провёл эту ночь Питер, история умалчивает. А Берлин просыпается от рассветных лучей, и, поёживаясь от холода, обнаруживает у себя в ногах ещё один самолёт. «Кажется, я знаю, как нам всё уладить. СПб» Берлин вскакивает на ноги, смотрит на часы, хватает чуть ли не первый попавшийся самолёт и торопливо пишет: «Пожалуйста, приходи. Берлин» Следующие несколько часов немецкий город мечется по своей территории, по дороге машинально исполняя все городские обязанности. Он впервые в жизни по-настоящему растерян: как быть, как ему извиниться перед Санкт-Петербургом? Людям просто, они обычно дарят всякие материальные предметы. «Привет, Питер, прости меня, вот тебе ящик новых поездов, чтобы курил меньше»? Берлин отмечает про себя, что сама идея вполне неплоха, вот только согласовывать такие вещи надо на государственном уровне… Он так ничего не успевает придумать, и, когда до предполагаемого времени встречи остаётся пятнадцать минут, бросает все дела и выходит в облака. Берлин думает, что Санкт-Петербург, как всегда, опоздает, но уже за пять минут до боя колоколов на Берлинском соборе он видит в облаках приближающуюся питерскую фигуру. Оба города нерешительно подходят друг к другу, боясь сделать неверное движение навстречу; когда между ними остаётся буквально пара шагов, Питер просто замирает на месте, и Берлин делает единственное, что ему приходит в голову в данной ситуации: делает шаг навстречу любимому городу, осторожно берёт его руку в свою и целует её. Сейчас он вообще не понимает, почему ушёл тем вечером, почему вообще счёл возможным отойти от Петербурга хотя бы на шаг. Санкт-Петербург – поистине удивительный город, он читает мысли, и сейчас он должен, обязан понять всё то, что хочет сказать Берлин этим жестом. И, кажется, он действительно понимает, поэтому не отнимает руки, но и не приближается, только произносит: - Так вот. Стоять на расстоянии двух шагов и держаться за руки – не лучшая, наверное, позиция для выяснения отношений. Но Берлин уже решил, что дальше не отойдёт никогда, а ближе его пока не пускают. - Что ты придумал? - А что обычно делают люди, которые хотят остаться друг с другом навсегда? Берлин пожимает плечами: - Ну, в моей стране они женятся. Питер вдруг улыбается – и Берлин, чувствовавший себя до этого так, как будто все электрички в нём резко остановились, понимает, что любимый город улыбается искренне. От этого оживает что-то внутри, как будто бы транспортный коллапс прекратился и поезда продолжают движение… А в метрополитене, между прочим, всё в идеальном порядке, как и на дорогах, железных и обычных. Вот она какая, любовь, авария произойдёт – и не заметишь. - Так ты что же… - Берлин нерешительно улыбается в ответ, - хочешь до колец дело довести? - Кольца – это к Москве, - Питер продолжает улыбаться так, словно бы Берлин и не уходил никогда. – Мне будет достаточно простого обещания… А тебе? - Я всё сделаю, чтобы быть с тобой, Питер, - Берлину надоедает находиться на таком расстоянии от любимого города, и он одним большим шагом сокращает его. – Мне достаточно того, чего достаточно тебе, - произносит он, глядя в глаза Санкт-Петербургу. - Хорошо, - не отпуская руки, Петербург кладёт вторую ладонь Берлину на плечо, прикасаясь к нему, словно в первый раз в жизни прикасаясь к чему-то. – Берлин… ты обещаешь всегда быть со мной? - Обещаю, - слова звучат как-то глухо и не торжественно, но именно потому, что немецкий город искренен. – Обещаю всегда быть с тобой. Вечно. И рядом. По возможности. А ты… Санкт-Петербург? За всю историю их знакомства Берлин называл русский город по полному имени от силы раза четыре, и Питер понимает, что он действительно серьёзен. - И я обещаю, - говорит он. – Всегда быть рядом с тобой. - Прости, - не произносит, а буквально выдыхает Берлин, обнимая любимый город как можно крепче и прижимая к себе. Теперь он может сказать это слово спокойно, теперь он знает, что ему ответят. - И ты… - шепчет Санкт-Петербург куда-то ему на ушко, а Берлин стоит так какое-то время, а затем подхватывает Питер на руки и несёт куда-то по облакам. - Эй, ты что вообще делаешь? – брыкается оторопевший Петербург. - После свадьбы невесту полагается на руках выносить, - невозмутимо отвечает Берлин, продолжая как ни в чём не бывало идти, словно бы и не слышит протестов Санкт-Петербурга: - Позвольте! Какая свадьба?! Какая я тебе невеста?! – упирается Питер только на словах, а на деле преспокойно обнимает любимый город за шею, позволяя ему творить всё, что он только захочет. Берлин только прижимает драгоценный груз ближе к себе, чтобы не потерять уже никогда. - Вот теперь – самая настоящая свадьба! Год-то запомнил? Каждое десятилетие теперь будем отмечать! - Да ты с ума сошёл, Берлин! – Питер радостно и весело смеётся.