Собачья жизнь

По ночам над исследовательским центром воцарялась мертвая тишина. Когда все сотрудники разъезжались по домам, казалось, здание должно было быть совсем пустым, и только тихий храп выдавал бы присутствие безмятежно спящего охранника. Но нет. Исследовательский центр действительно охранялся. Но не снаружи. Со стороны здание не представляло собой ничего интересного: четырехэтажное строение довольно запутанной планировки. Но в основном оно существовало для отвода глаз. Под видом исследований воздействий найрорегуляторов существовали куда более серьезные и противозаконные опыты. Опыты над людьми. Прямо под зданием находились еще три этажа, в которые был строгий доступ. А на самом нижнем этаже существовали результаты экспериментов. К досаде Ягири Намиэ – владелицы центра – мало кто из «результатов» оставался жизнеспособен хотя бы на некоторое время. Поэтому на данный момент на нижнем этаже обитало всего три человека. Хотя, за людей их здесь никто не воспринимал. Все они были теоретически (а некоторые и практически) крайне опасными, поэтому без надобности с ними никто не взаимодействовал. Сотрудники тайного отдела почти не говорили с «результатами», только давали списки заданий и иногда выпускали из центра в мир выполнять эти самые задания. В основном это были заказы от крупных бизнесменов или политических лиц. Подчистить следы, убрать конкурента. Все стандартно. «Результаты» постоянно находились под наблюдением. Мало того, что во всех комнатах и коридорах нижнего этажа было сразу по нескольку камер, их контролировали еще через специальные ошейники. Сделанные из очень прочного сплава, они не ломались даже при самых экстремальных условиях. Внутрь был впаян «жучок», в любой момент времени дававший знать о местонахождении владельца. В радиусе ста метров ошейник мог бить током при соответствующем нажатии кнопки на пульте управления. На шее ошейник не носила только одна из «результатов», но у нее были на то особые… причины. Эти трое попали сюда не случайно. Они не были пойманы на улице в толпе точно таких же людей. Конечно, дело случая тоже сыграло свою роль, как и обстоятельства, особые для каждого из «результатов». Каждый из них хранил в душе свою собственную историю, полную ужасов и несчастий. И, конечно же, они ничего никому не собираются рассказывать. Хотя бы потому, что не могут. Взаимодействие с людьми не приветствуется, не говоря уже о дружеских отношениях и прочем. А друг другу «результаты» уже осточертели, мягко говоря. Они ничем не могли удивить друг друга, потому что были одинаково нереальны. А когда ты необычен в обществе необычных, ты теряешь свою оригинальность, как и все вокруг. Но все же каждый из троих был уникален по-своему. Они имели нечеловеческие способности, достигнутые через генетическую предрасположенность, хирургическое вмешательство и действие препаратов. Ежедневная порция препаратов полагалась каждому, а если ее не давали, то у «результатов» начиналась ломка. Ломка была абсолютно непредсказуемой. В начале экспериментов большое количество подопытных умирало как раз из-за нее. У человека могло случиться что угодно: неожиданная слепота, нескончаемая рвота, неконтролируемое опорожнение, дикие головные боли, отказ работы органов и конечностей. Но это самое страшное. Если правильно рассчитать время введения препаратов, то ломка может ограничиться болями в теле, мучительными, но зато не смертельными. В центре ломку быстро приспособили к наказаниям. Если подопытный брыкался, то его просто оставляли на некоторое время без препаратов. Еще не было тех, кто не молил о помощи при ломке. Но ныне еще живые «результаты» уже не сопротивлялись. Они существовали в пределах центра уже довольно давно и почти смирились со своей участью. Почти. В сердце каждого еще теплилась надежда, что однажды они выберутся отсюда и смогут жить нормальной жизнью без нечеловеческих сил и препаратов. Кто мешает людям мечтать? Камеры «результатов» находились рядом друг с другом и были не очень больших размеров. Каждый получал то, что хотел, но только в необходимых количествах. Сигареты были разрешены несколько раз в сутки, но алкоголь запрещен совсем. Он крайне плохо сочетался с препаратами и приводил к плачевным последствиям. «Результаты» могли свободно перемещаться по отсеку, который представлял собой довольно большое помещение, разделенное на общую комнату, столовую и тренажерный зал. В свободном доступе были книги и компьютеры, но деятельность «результатов» в интернете тщательно сканировалась, чтобы информация не просочилась в массы. В общем-то, было создано все для удобства подопытных, но люди имеют привычку быть недовольными всем, если они не свободны и не предоставлены сами себе. Режим дня был довольно свободным. Обязательный сон – 8 часов, не меньше. Сбалансированное питание в соответствии с личными вкусами 4 раза в день. Так же пару раз в неделю «результаты» выходили на задания. Все остальное время можно было заниматься всем, чем угодно. Но, разумеется, в пределах отсека. Здоровье «результатов» тщательно контролировалось. Центр не мог допустить смерти этих подопытных, так как они нужны были для дальнейших исследований, и на основе их ДНК планировалось вывести более способных «результатов». Так же на их шкуре проверялись новые виды препаратов, нацеленные на длительность действия и избавление от ломки. Но пока исследования зашли в тупик. Ягири Намиэ с каждым провалом нервничала все больше. Она не была заинтересована в достижении каких-либо научных открытий, но над ней нависала опасность. Ее брат уже давно влюблен в одну из «результатов» и обещал покончить с собой, если Намиэ допустит ее смерть. Она мысленно проклинала подопытную за то, что она вообще выжила в том… инциденте. Если бы она умерла, руки Намиэ были бы чисты, она бы утешила брата и успокоила его душу, но нет же. Хотя конкретно возлюбленная (Намиэ перекосилась от этого слова) брата обладала наиболее высокой жизнеспособностью из всех троих подопытных. Это и успокаивало, и бесило Намиэ одновременно. Хоть «результат» и не отвечала Сейджи взаимностью, брат все равно был одержим ею. По непонятным причинам он не бросил свою любовь к ней даже после того инцидента. Намиэ во что бы то ни стало собиралась найти способ разочаровать Сейджи в подопытной. Она была уверена на все сто, что найдет. Но все же нервничала из-за провала экспериментов. Нужно искать новые пути, но где? Этим бедолагам уже ничего не поможет, они все равно умрут намного раньше среднестатистических людей. Их срок уже медленно и верно подходит к концу. Кажется, им по 23-24 года. Вероятно, они проживут еще год-два. Эта мысль утешала Намиэ. Брат поймет, что она не виновата и забудет свою глупую влюбленность. В сотый раз перебирая это в голове, Намиэ вздохнула и опустила взгляд на фотографию в простенькой рамке, стоящую у нее на рабочем столе. Сейджи… как же она любит его. Ради своей любви она готова на все. Ее брат думал точно так же. Сейджи, хоть и был еще старшеклассником, знал, что такое настоящая любовь. Он не мог прожить и дня без любимой. Каждый день он приходил в исследовательский центр своей сестры, чтобы просто посмотреть на нее. Только когда он ее видел, на душе у него становилось спокойно. Около года назад с его любимой приключилось несчастье. Он думал, что его сердце разорвется от боли, но она выжила. Выжила ради их любви! Сейджи свято верил в это. Сестра говорила, что она может в скором времени умереть из-за несовершенства препаратов. Она стала говорить что-то о несправедливости мира, но Сейджи ее не слушал, он тут же высказал то, что думает, а именно: «Если она умрет, то такова воля неба, я отправлюсь за ней!» Как и ожидалось, сестра побледнела и обещала непременно найти способ спасти ее. «Если это будет в моих силах» - добавила она. Эта фраза беспокоила Сейджи. Он знал, что сестра против его любви. Их любви. Но ему было все равно на ее мнение. Он отдал бы все, лишь бы снова увидеть ее с открытыми глазами. Но когда бы он ни пришел, она не шевелилась, будто спала. Хотя, наверное, так и было. Она просто погрузилась в сон… как принцесса в сказке. Сейджи хотел быть принцем, который пробудит ее от вечного сна поцелуем. Но по иронии судьбы не он один хотел быть этим принцем. Но в отличие от Ягири Сейджи, Кишитани Шинра говорил со своей возлюбленной почти каждый день. Будучи работником тайного отдела исследовательского центра, он контактировал с «результатами» непосредственно. Именно он наблюдал за здоровьем подопытных, поэтому достаточно близко с ними общался. Он мог с уверенностью сказать, что «результаты» - его друзья. Его единственные друзья на грани смерти. Шинра знал об этом лучше всех остальных. Он замечал, как их анализы ухудшаются, а способность к регенерации постепенно спадает. Они были намного сильнее обычных людей, но именно это их и губит. Для поддержания способностей организм расходует на порядок больше сил и энергии. «Результаты» с самого начала были обречены на короткую жизнь. Но Шинра не собирался мириться с этим. Его возлюбленная могла умереть у него на глазах. Разумеется, он не мог этого допустить, поэтому проводил все свое свободное время в поисках решения проблемы. Он пробовал новые формулы препаратов, увеличивал концентрации активного вещества, но принципиально лучших результатов так и не добился. Он знал, что у одного из «результатов» началось обострение ломки, но никак не мог ему помочь. У Шинры была идея. Но она была крайне рискованной. Он не хотел ненароком навредить кому-то из подопытных, поэтому не решался воспользоваться ей. Идея заключалась в принципиально другом составе препарата. По расчетам Шинры он должен быть намного эффективнее, но юноша не был уверен в своих расчетах. Организм мог отреагировать агрессивно, а это не приведет ни к чему хорошему. Но если состояние подопытных и дальше будет идти на спад, то Шинра попробует ввести новый препарат. Потому что если вовремя не принять меры, то последствия могут стать необратимыми. Шинра тщетно пытался успокоить себя тем, что если он облажается, то ему урежут зарплату. Он старался не думать о смерти. Откидываясь на спинку крутящегося стула, Шинра представлял себе свое будущее со своей возлюбленной. Он был готов дать ей все, что она захочет. Если она захочет. Вот именно. Шинра тут же помрачнел. Она ни разу не восприняла его намеки всерьез. Он уже открыто говорил ей об этом, но она либо отшучивается, либо язвит. Как же это выводило его из себя. Вообще, Шинра – очень спокойный человек. За маской восторженности и постоянной улыбки он прятал свои эмоции, которые научился контролировать даже слишком хорошо. Но он врач и должен уметь хранить хладнокровие. И только в отношении к ней он не мог оставаться равнодушным как внутренне, так и внешне. Рано или поздно она перестанет убегать от этого очевидного факта и примет решение, утешал себя Шинра. Единственное, чего он боялся, - не дотерпеть до этого момента и разрушить все. Поэтому Кишитани сосредоточился на работе. У обитателей отсека не было никакой работы, поэтому не оставалось ничего, кроме как слушать мысли в своей голове, а они далеко не часто бывали оптимистичными. Точнее, почти никогда не бывали. Самая крайняя комната слева принадлежала не очень высокому темноволосому юноше с раскосыми глазами. Из-за своей худобы и мягкости черт лица он выглядел утонченным и изящным, но на самом деле таковым не являлся. Он был на сто процентов уверен, что выглядел неподобающе своим мыслям, занимающим его большую часть времени. Планировать - самое присущее ему занятие, для которого он фактически был создан. Несмотря на ежедневные головные боли, юноша гордился своим аналитическим складом ума и не мог представить отсутствие в голове мыслей. Чтобы не думать над ерундой, Орихара Изая работал с разного рода информацией. Книги, новости. Он ловил все. Поэтому мог сходу сказать вам курс доллара к любой валюте на данный час в любой момент времени. Даже ночью. Не понятно, как он это делал. Дар расчета помогал ему точно предугадывать события. Могло сложиться впечатление, что он был экстрасенсом или магом, но на самом деле ничего подобного. Просто немного больше ума. Больше логики. Больше психологии. Помимо обработки разного рода информации Изая не занимался почти ничем. Иногда у него случались стычки с другим обитателем отсека, каждая раз из-за поддевок Орихары. Его это забавляло, когда было совсем скучно. А скучно бывало все чаще. Хоть в мире происходило много разных событий каждый день, в центре не менялось ничего. Здесь существовали только боль, неволя, смерть и скука. Гремучее сочетание для обитателей отсека. Вольные и любящие жизнь от природы, они были вынуждены коротать дни в клетке, из которой нет возможности выбраться. Вылазки в город были словно конфета, которую кладут перед ребенком, но запрещают взять. Но они были здесь уже достаточно давно, чтобы войти в апатию, замкнуться в себе и поставить крест на своей жизни. Орихара Изая знал, что они не проживут долго. Он прикидывал, кто из них троих умрет раньше, и всегда приходил к выводу, что меньший срок уготован еще одному юноше, с которым у него и случались стычки. Как ни посмотри, он хоть и самый сильный из них троих, да и из всех людей вообще, но наблюдая за его ломкой, Изая невольно вздрагивал. А вот дольше всех жизнь намечалась у единственной девушки отсека. Ее регенерации приводят Изаю в восторг, она не умерла даже после того инцидента. Невольно в голову приходила мысль, что она не умрет никогда. Сам же Изая находился где-то посередине. Физически он был самым среднестатистическим, но зато в мозговом штурме против Изаи ни у кого не было шанса. Благодаря невиданному уму он мог уверенно сказать: в самое ближайшее время они умрут. Не своей смертью, так убьют. Только два варианта. Либо из-за неудачных препаратов ломка их сломает, либо исследователи найдут нужную формулу и пустят их в расход из-за несовершенности. Но будучи таким же обычным человеком, как и все, Изая надеялся, что появится третий вариант. С благоприятным исходом. Вероятность которого, к сожалению, была очень мала. Орихара Изая хотел жить. А вот второй обитатель отсека изо всех сил хотел сдохнуть. Конечно, эти мысли были для него обычными, так как занимали его каждый чертов день. Но, несмотря на ежедневный призыв смерти, она не приходила, и Хейваджима Шизуо рассматривал это как злостное издевательство над своей персоной. Хотя, как с иронией говорили сволочи-ученые, смерть уже довольно давно спокойно существует в отсеке вместе с остальными. Шизуо не мог не согласиться с этим, думая о своей коллеге по участи. Абсолютно каждый вечер к шести часам он начинал умирать. Болеть начинало сразу все и очень сильно. Проклиная то, на чем стоит свет, Шизуо запирался в своей комнате, и тихо мучился, ожидая, что через два-три часа его отпустит. Хотя, как тихо?.. Да он орал на весь этаж. Об ужасных ломках Шизуо знали все. По матным конструкциям, раздающимся диким ором и звериным ревом из-за его двери, можно было отмерять время. Серьезно. О, что значат эти странные выражения неприличного содержания? Время – шесть, пора пить чай. Но сам Хейваджима не очень серьезно относился ко всему этому. Он уже привык, хоть и каждый раз, как первый. Рассуждая по вечерам за сигаретой о своей «жизни», Шизуо приходил к выводу, что ломка страшна только первый и второй разы. Первый раз ты еще не знаешь, что тебя ждет. Во второй знаешь, поэтому боишься. Потом страх идет на спад, пока совсем не сходит на нет. Первая ломка, она как посвящение, как потеря девственности. Стоп, погодите, Шизуо только что подумал об этом? Стыд-то какой. Ладно, к слову, Шизуо не испытывал к ломке никаких чувств, кроме безграничного раздражения. Раздражение – самое универсальное и любимое чувство Хейваджимы. Как ни глянь, а все рано или поздно начинает раздражать. Особенно некоторые личности. Хотя, под «некоторыми», Шизуо имел в виду одну конкретную личность, которая его невыразимо бесила и с которой он был вынужден делить отсек. Ох уж этот склизкий ублюдок, видеть его рожу ежедневно – большая мука, чем ломка. Изая Орихара уже был здесь, когда Шизуо «посчастливилось» опробовать кое-что новое в своей жизни. О том, как все это произошло, Хейваджима даже вспоминать не хотел, не то, чтобы думать об этом или анализировать. Нет. Шизуо попал сюда только по своей глупости, по-другому этого не назовешь. И именно Орихара как будто бы учуял в нем что-то. Этим «чем-то» была, вероятно, способность заводиться с пол-оборота. Да. На первый взгляд Хейваджима Шизуо производил впечатление спокойного и уравновешенного человека, идеально контролирующего свои эмоции. Но ничего подобного. Шизуо мог пребывать в сколь угодно глубокой апатии, но даже малейшая искра выводила его из себя. Он в прямом смысле слова вспыхивал и начинал громить абсолютно все вокруг себя в попытках избавиться от раздражения. И как уже, наверное, ясно, Шизуо раздражался очень часто. Каждый день. С того самого часа, когда он просыпался и выходил из своей комнаты завтракать. Эти узкие хитрые глаза всегда наблюдают за ним вкупе со слащавой и насмешливой улыбкой. Шизуо заводился от одних только мыслей о том, как Орихара Изая открывает рот и выдает нечто колкое и обидное, отчего хочется тут же кинуть в него чем-нибудь тяжелым. Но все мало-мальски тяжелое уже было либо убрано из отсека, либо намертво припаяно к стенам. Усугубляло ситуацию то, что Шизуо обладает воистину невероятной силой. Он мог выдрать фонарный столб так же легко, как вытащить свечку из торта. Разумеется, такие нагрузки не обходились даром, Хейваджима несколько десятков раз ломал кости. Пожалуй, на нем не осталось ни единого живого места. Даже в голове Шизуо был не уверен. И только он подумал о голове, как она разразилась болью, от которой Шизуо заорал в очередной раз хриплым и срывающимся ревом, эхом отдающимся на более верхних этажах центра. Третья обитательница отсека снова подпрыгнула на месте, услышав вопли из-за соседней стены. Кажется, она никогда не привыкнет к этому. Комната Шизуо Хейваджимы находилась между ее комнатой и комнатой Орихары Изаи, поэтому они лучше всех слышали его ежедневные крики. Больше всего на свете Селти Стурлусон боялась испытать боль еще большую, чем уже выпала на ее долю. Хотя ее ломки проходят гораздо более гладко, чем у остальных, Селти существовала в вечном страхе, что повторится то же самое, что было после случившегося с ней в том году инцидента. Тогда ей отрубили голову. Селти старалась не вспоминать, но это было невыполнимо: отсутствие головы на том месте, где она должна быть, слишком сильно бросалось в глаза. До сих пор никто не понял, как она выжила, даже сама Селти. Понятно только, что она существует, пока голова жива. А голова осталась живой. Она сейчас подвергается всесторонним исследованиям, но, насколько знает Селти, так ничего и не ясно. Возможно, ей просто не говорят. Селти продолжала мыслить, видеть, чувствовать, слушать, как обычный человек. Возможно, это благодаря ее невероятным регенерациям: все заживало на ней, как на собаке, почти мгновенно. В буквальном смысле. Может быть, регенерации удерживают какую-то незримую связь тела с головой? Это настолько же маловероятно, насколько нелогично, но, тем не менее, Селти жива и, судя по всему, претендует на приличные жизненные сроки. И все же, как бы быстро на ней не заживали ранения, будь то легкие царапины или дыры от огнестрельного оружия, Селти Стурлусон больше всех в отсеке боялась умереть. Не то, чтобы ее что-то держало в этом мире, у нее не было ничего, за что она могла бы бороться или вроде того, но необъяснимая тяга к жизни была в ней всегда. Есть еще столько всего за пределами отсека и исследовательского центра. По ночам, во время заданий, Селти оставалось в городе больше, чем нужно, просто объезжая окрестности на мотоцикле. Она старалась хотя бы ненадолго вникнуть в кипящую жизнь. Это приносило в ее сердце спокойствие и тоску. Селти хотела тихой, обычной жизни, но у нее никогда такой не будет хотя бы потому, что у нее нет головы. Селти вдруг вспомнила слова Кишитани Шинры, главного врача, следившего за здоровьем «результатов», брошенные им в запале чувств, о том, что он сделает для нее все, что она захочет, даже если ему придется для этого выкрасть голову из исследовательского отдела и пришить ее к шее Селти. Собственно говоря, Стурлусон не воспринимала Шинру всерьез. О каких серьезных чувствах могла вообще идти речь? Он талантливый врач с довольно большими перспективами, а она? Она безголовое чудовище, навсегда запертое в стенах отсека. Скорее всего, это просто детское увлечение необычным, которое в скором времени пройдет, не оставив за собой ни единого следа. Вокруг исследовательского центра вихрем пронесся ветер. Вроде бы самый обыкновенный, но на его завывание обратили внимание все. И даже «результаты», не знавшие о нем вовсе, что-то почувствовали. Повеял ветер перемен.