52. Папины плюшки.
11 октября 2016 г. в 08:47
Сорен ввалился во входную дверь, застряв ключами в замочной скважине, повисая на подступах к квартире в узком коридорчике и громыхая сумкой и собственными костями об дверь и стенку.
— Сын, это ты? — громко крикнул я, озабоченно оглядывая глазами кухню.
Папочка беззвучно ругнулся на меня за громкость: он-то был совсем рядом и ему мой вопль прилетел прямо по барабанным перепонкам.
Сын не ответил и, судя по звукам, выдернув ключ из двери, захлопнул последнюю, после чего прошлёпал ногами в сторону кухни и, приоткрыв дверь, заглянул, поправляя сползшую на глаза шапку.
— Привет, — прогундосил он, глядя на меня, сидящего за столом. — Ага, я.
— Ты когда-нибудь сломаешь дверь, — отпивая чая, сказал я. — А ты откуда взялся в такую рань?..
— Рань? — заулыбался Сорен, соизволив вытащить из обоих ушей наушники. — Я с занятий вернулся. Времени уже час!
— А, да? — поднял я брови. — А мы завтракаем.
— Привет, — отклонился из-за холодильника Хью с ножом в руках. Счёл уместным заявить о своём присутствии.
— Привет, — кивнул Сорен.
— Давай раздевайся, — велел я. — Поешь. Хью плюшек напёк.
— Я только зажариваю смесь, как он показал, — пояснил папочка. — Мэсс ответственный за приготовление, я всего лишь выполняю инструкции.
— Ага… — произнёс Сорен. — Да мне в библиотеку надо. Я зашёл сумку оставить.
— В библиотеку? В субботу, после занятий? — спросил я.
— Да! Честно. Я могу вечером конспект показать! — оправдался Сорен.
Я многозначительно помолчал и прищурился, глядя на него.
— Можешь не показывать, если сейчас съешь пару плюшек, — разрешил я.
Сорен пожал плечами, отложил сумку на пол, подошёл к столу и, как был в уличной одежде, сцапал одну из плюшек, сунув в рот.
— Фсё, — сказал он. — Ещё одну, вот, съем по пути. Всё, всем пока!
И Сорен побрёл из кухни.
— Ну-ка, — остановил его Хью, вытирая руки о полотенце и производя впечатление заправского родителя со стажем. Репетировал он, что ли?
Сорен остановился, вопросительно глядя на Хью и пожёвывая плюшку, Хью же подошёл к нему… и натянул шапку ему на уши. Я думал, у меня лицо лопнет от улыбки умиления, которую вызвал этот жест.
— Бутерброд, — тоном, лишённым сомнения, сказал Хью и одним коротким жестом переложил какую-то (я не заметил какую именно) купюру в карман Сорену. — Счастливо.
И он ушагал обратно за холодильник, к плите, не давая моему сыну времени ни отказаться, ни вообще отреагировать. Сорен на автомате пощупал себя за карман, после чего посмотрел на меня.
— Пока, пап, — проговорил он слегка ошарашенно, разворачиваясь и уходя из кухни.
Я успел мельком заметить, как за дверью, оказавшись в полумраке, он с интересом оттянул край кармана, заглядывая внутрь.
— Эй, Сорен, а сумка?! — опомнился вдруг Хью, но входная дверь уже захлопнулась.
— Я уберу, — ринулся, было, я.
— Чай пей, — приказал папочка, живо обходя холодильный агрегат, наклоняясь к сумке и, закинув её на плечо, направился до комнаты Сорена, чтобы там её оставить.
— Знаешь, пап… — макая плюшку в варенье, произнёс я.
— Что я знаю? — потирая руки, спросил Хью, вернувшись на кухню. — Я знаю, что ты всё посожрал, мой мальчик, а я тоже хотел этим позавтракать.
— Извини меня, — сказал я на это. — Можешь меня наказать.
— Вот ещё, не буду я тебя наказывать за еду, — усмехнулся невесело Хью. — Ты и так у нас не то, чтобы толстый. Я просто к тому это, что надо было делать больше.
— Я не думал, что так разъемся.
— Кушай, кушай, мой маленький обжора, — ласково проговорил Хью.
Я молча и почему-то довольно улыбнулся, уткнувшись взглядом в недоеденную плюшку.
— Что ты там говорил, я знаю?.. — напомнил Хью.
— Что обычно, когда мужья ведут себя так, как ты ведёшь, стоит начать задумываться об измене.
— Что ты имеешь в виду? — осведомился Хью.
— Чушь из фильмов, — отмахнулся я. — Ну, это когда партнёр начинает проявлять внимание, оказывать знаки внимания, стремиться во всём помочь, дарит цветы и подарки, что всё из-за чувства вины.
— Веско, — согласился папочка. — А бывает, что другой партнёр ужасно хочет привлечь на себя всё внимание…
— Что? Не-ет…
— …чтобы услышать, какой он хороший и потрясающий, единственный и неповторимый…
— Да нет же, — улыбнулся я.
— …и сказано это должно быть обязательно каким-нибудь оригинальным способом. Я могу сказать, что люблю тебя, вставив в рот две плюшки, чтобы было похоже на большие губы…
— Папуль, — хохотнул я. — Мне точно ничего такого не надо! В смысле… Ха-ха! Ты можешь использовать плюшки вместо губ и сказать, что любишь меня, но мне хватает внимания. Точно. Я просто рассуждаю о том, что ты стремишься всё на свете сделать сам!
— А я и буду делать всё сам, — ничуть не смущаясь этого вывода, согласился Хью. — Это краеугольный камень нашего союза. Желаешь оспорить?
— Ни в коем случае, — обстоятельно сообщил я.
— Тогда…
— Я подумал, что… наш совместный счёт давно перестал быть нашим.
— Так, — нахмурился Хью. — Не пойму, к чему ты ведёшь, но пусть так.
— Я веду к тому, что ты единственный, кто в этом доме нормально зарабатывает.
— Так.
— Ты содержишь меня, да ещё и моего сына.
— Ве-ерно, — вывел Хью.
— Я только хотел сказать, что ты не обязан.
— То есть… Подожди, — остановил себя сам Хью. — Я знаю, что не обязан, — он выдохнул. — Боже… Даже не знаю, что ответить! — он протёр пальцами глаза. — Я брал тебя одного. Это понятно. Что тебя кормить надо — это я, как бы, сразу понимал.
— Кормить? — переспросил я.
— Выражаясь терминами.
— Окей, — великодушно простил я папочке его «термины». — Продолжай.
— Благодарю, — отдельно выделил Хью и продолжил. — Конечно, заранее про детей мы ничего не обговаривали, но я не в обиде, что ты с приплодом. Сорен мне нравится. Хотя ест он у тебя, как попугайчик, так что я засчитаю себе плюсов к карме, если он отожрётся хоть немного. И шапку себе нормальную купит… Не стану врать, будто я мистер Щедрость. Я жлоб ещё тот! Но для своих не жалко, а вы — свои. И я рад, что для всех нас всё сложилось именно так.
Папочка немного помолчал.
— Я боюсь добавлять что-то ещё-о, — дурашливым голосом проговорил он. — Чтобы ненароком не испортить хорошую речь.
— Чем, например?
— Тем, что… Зачем ты спрашиваешь? Тем, как семейная идиллия положительно увеличивает угол твоей эрекции!
— Хью, — укоризненно усмехнулся я.
— Ну, а ты зачем спросил? — смеясь, повторил он.
— Ничего ты не испортил, — покачал я головой.
— Это точно, — сказал Хью, выключая плиту. — Ни одного не подгорело.
Он сел за стол через угол от меня.
— Молодец, — похвалил я.
— Я тебе не изменяю, — сообщил слегка с запаздыванием Хью.
— Это что сейчас было? — немного ошалел я.
— Признание, — ничуть не смутился мой бородач. — Не знаю я, какие там приметы, но с тех пор, как мы стали встречаться, у меня никого ни разу не было. Годика через два повтори этот вопрос.
— Да я даже не спрашивал ничего! — возмутился я. — А когда мы стали встречаться?..
— Я думал, ты знаешь, — поднял бровь Хью.
— Нет, и когда? — я вопросительно поглядел на него.
— Я не знаю, говорю же! Я думал, что знаешь ты, — с усмешкой пояснил папочка. — У тебя это когда началось?
Я пожал плечами, пытаясь вспомнить.
— Когда ты переехал ко мне?..
— Ага, и ты сказал, что я могу приводить кого угодно, и ясно дал понять, что мы не вместе, а только «иногда трахаемся». Что-то не сходится.
— Ну, хорошо, — впав в гадливое состояние, пробубнил я. — А что насчёт тебя?
Хью отключился от реальности, глубокомысленно облизывая языком зуб под сжатыми губами. Спустя мгновение, он поднял вверх палец, чтобы я подождал.
— Когда ты упал, — вновь ко мне вернувшись и обретя осмысленность во взгляде, сказал Хью. — С крыши. Помнишь?
— Господи…
— Тогда ты плакал, и во мне что-то изменилось. Решил, что так просто тебя не оставлю. Тогда, правда, думал, может, спустя время просто со скандалом разойдёмся. Но как-то повода не нашлось.
Я глубоко вздохнул, услышав это, и отвернулся к окну. Что он мне говорил — и что это значило на самом-то деле…
— Ты доставляешь мне такое удовольствие… — сказал я, витая мыслями где-то высоко-высоко.
Хью коротко ухмыльнулся, после чего шаркнул стулом, пододвигаясь ко мне поближе. Он обнял меня сбоку, пытаясь заглянуть мне в лицо.
Я обернулся на него. В этот момент его освещал яркий дневной свет из окна, делая очень чёткими его зрачки, радужку и контуры губ. Он напоминал слишком естественно исполненную в фарфоре куклу, которая, кажется, вовсе не прочь была меня поцеловать. Лёгкая улыбка разрушила это наваждение: стали видны морщинки на его коже.
— Я всё думал, займёмся мы в итоге чем-то прямо на кухне или нет? — проговорил он.
— Может, сходим сегодня куда-нибудь? — не слушая его обычную болтовню, спросил я. — Суббота…
— После завтрака мне нужно немного поработать…
— Вот как…
— Пару часов, не больше, честно, как папочка — папочке, — пообещал Хью. — А вечером давай сходим куда-нибудь. Поужинаем или что-нибудь ещё, что захочешь.
— И когда тебе уже станет скучно всюду со мной таскаться? — спросил я.
— Надеюсь, это не будет для тебя ударом, малыш, — проговорил Хью, — но мне уже бывало с тобой скучно, и я с этим справился. Это обычная иллюзия, затмевающая моё твёрдое желание с каждым днём познавать тебя глубже.
— Вот так двусмысленно… это ты случайно, да?
— Нет, почему, — отрицательно качнул головой Хью. — Специально. Я же король пошлости. Ты, разве, забыл?
— Если ты король, то я, видимо, пошлость и есть, — с прискорбием сделал я вывод.
— Ты моя маленькая принцесска, которая кушает, как дракон, — с умилением выдал Хью.
— Всё! — кинув холодную плюшку обратно в миску, сказал я. — Я на диете с сегодняшнего дня!
— Ужинать идём сегодня, диета, — напомнил Хью. — А на ночь намажу сдобных булок маслом и спать не пойдёшь, пока все с чаем не умнёшь.
— На пытки я согласия не давал!
— Это мы вечером поглядим! — оспорил Хью.
Я посмотрел на него и покачал головой.