Вознесение

      Сны начались примерно неделю назад.       В ту ночь небеса Иггровой плетью рассекали молнии, а разразившаяся буря повергла в панический страх весь монастырь. Паломники — на сей раз, для разнообразия, действительно паломники, а не разгульные лицемеры, привечаемые некоторыми нечестивыми братьями — в испуге столпились в главном зале, упросив настоятеля провести совместную молитву, чтобы Иггр Двуединый смилостивился. Старик Бльк, обычно совсем не возражавший против того, чтобы разгневанный Темный забрал к себе в преисподнюю половину здешних монахов, был обеспокоен не меньше остановившихся в монастыре путников и тут же созвал на молитву всех братьев, до самого последнего служки. Особо стараться и не пришлось — в присутствии настоятеля монахи и так стеснялись воскурять самойлику или иным образом нарушать внутренний распорядок, а нынешняя гроза приструнила их еще лучше гнева Блька. Даже брат Марахан, ежевечерним молениям регулярно предпочитавший уединение со свитком бумаги и парой-тройкой бутылок, явился вовремя. Радда, о которой в суматохе забыли, едва ли не впервые увидела его трезвым и серьезным. Не то чтобы теперь этот человек стал для нее приятнее, но так он хотя бы не распускал руки и не называл ее «кисонькой», отчего девушку всегда передергивало.       От раскатов грома, казалось, сотрясалась сама земля. За окнами всполохи небесного пламени прорезали ночную тьму, бессильно растворяясь над черной громадой дикоцветного леса, окружавшего монастырь. Поминутно вздрагивая, братия и паломники сгрудились около скромного иконостаса. Радда пыталась следовать их примеру и повторять слова молитвы вслед за настоятелем Бльком, но то и дело сбивалась, отвлекаясь на одну из икон. Она притягивала взгляд пугающим изображением битвы Двуединого с мерзким Тваребогом.       Неизвестный иконописец наверняка искал вдохновение, воскурив самойлику: такие жуткие образы могли явиться лишь нездоровому разуму в греховном дурмане зелья. Темную ипостась Иггра можно было запросто спутать с его противником: высокая изломанная тень в чешуйчатой броне, зловещая в своей непропорциональной худобе. Застыв в неестественной позе, Двуединый занес над головой карающую семипалую десницу с устрашающими лезвиями когтей. Попранный им враг лежал у ног бога, но даже поверженный — скалил изогнутые кабаньи клыки, запрокинув рогатую голову и беззвучно хохоча. Змеи оплетали его нечеловеческое лицо, покрытое язвами, а в развороченной грудной клетке отчетливо виднелись белые могильные черви. При свете едва различимой на грозовом небе черной луны струи крови Тваребога превращались в лаву огненных рек, прожигавших земную твердь.       За все время своего пребывания в монастыре Радда еще не видела человека, способного взглянуть на эту икону без содрогания. Особо впечатлительным паломникам шли навстречу, на время завешивая причину их ночным кошмаров, однако навсегда ликвидировать ее Бльк отказывался. Настоятель считал это изображение нравоучительным для всех потенциальных грешников, поэтому кощунственное для многих верующих наследство глубокой старины по-прежнему вызывающе красовалось на иконостасе.       Поэтому Радда ничуть не удивилась, когда, под самое утро выкроив пару часов на отдых, она увидела не безмятежные сновидения праведника, а самый настоящий кошмар. Безлюдные коридоры змеями петляли в подземелье, по стенам которого насмешливого плясали тени от факелов. Земляной пол холодил босые ноги, гулявший по коридорам ветер доносил до слуха неясные звуки. На один из них Радда обернулась и увидела прямо перед собой высокую сутулую фигуру в бордовой мантии, из-под рукавов которой виднелись чешуйчатые руки.       Когда они потянулись к ней, девушка закричала и проснулась. За окном уже светало, и на небе не осталось ни единой тучки, что напоминала бы о минувшей ночной буре. Умывание холодной водой смыло память о ночном видении, вину за которое Радда списала на злосчастную икону. Да и времени на подобные мысли не осталось: надо было навести порядок на монастырском подворье, пострадавшем во время бури. А через пару дней братии пришлось провожать в дорогу паломников и настоятеля, которому зачем-то вдруг понадобилось переговорить с йерами, связываться с которыми в монастыре лишний раз не любили из-за высокомерного отношения Взывающих.       Убираясь в библиотеке, девушка поняла причину отъезда Блька. Поспешного — судя по тому, что монах забыл вернуть на место старинный фолиант с древними преданиями едва ли не времен Воцарения Двуединого. Радда умела читать — когда-то давно ее научил этому старик-ученый, надевший рабские браслеты из-за долгов. Не сказать чтобы ей часто доводилось пользоваться этим умением, но иногда оно было на руку. Как сейчас, например. Будучи по-женски любопытной, Радда не удержалась от желания полистать книгу, чей переплет, хоть и потрепанный, показался слишком дорогим для дикоцветного захолустья. Подарок одного из гостей брата Марахана? Возможно. Тем более, ничего серьезного в книге не обнаружилось. Просто сборник притч и высказываний первых проповедников. Который оказался заложен на притче о Твари.       Догадка была подобна вспышке молнии.       Еще не до конца осознав ее, Радда резко захлопнула книгу и, лишь поставив ее на полку, почувствовала, как похолодели руки. Девушка опустила рукава, которые заворачивала во время уборки, поправила косынку и подергала пуговицы на высоком воротнике, не сразу сообразив, что он и так застегнут под горло.       Внезапное чувство страха, накрывшее Радду, было связано не с тем, что недавняя ночная буря действительно походила на предзнаменование того, что в мир возвращается Тварь. С младых лет слушая проповеди йеров, девушка как-то смирилась с мыслью о том, что порождение Тваребога во все времена будет пытаться вернуть власть своего творца. Уж во всяком случае неведомая Тварь пугала Радду меньше, чем излишнее внимание хозяина — к счастью, бывшего. Но то, что такое дурное предзнаменование появилось именно перед ее Вознесением, по-настоящему огорошило бывшую рабыню.       Зимой Радда осмелилась сбежать в храм, на Смотрины, понимая, что это ее единственный шанс — освободиться от рабских браслетов, став Иггровой Невестой. Было неважно, что платой за это спасение наверняка бы стала жизнь — жестокий хозяин, не гнушавшийся брать рабынь силой, быстро объяснил гордячке, что существуют вещи хуже смерти. Другим важным уроком стало понимание того, что никто никогда не даст тебе второй шанс.       Поэтому Радда боялась всего, что могло нарушить ее планы. Любая оплошность с ее стороны, любое неудачное стечение обстоятельств — и предприимчивую рабыню вернут хозяину, разгневанному ее хитроумным побегом. Когда Иггровой Невестой становилась несвободная женщина, храм платил за нее откупные. Но горе тому, кто принял бы их, поддавшись корыстолюбию и не восславив Двуединого! Такая щедрая традиция сжигала последний мост: возвращаться к понесшему убытки хозяину было бы чистым безумием.       Перед этим страхом меркла даже неизвестность, подстерегавшая Иггрову Невесту после праздника Вознесения. Райские кущи, ожидавшие избранницу бога, йеры расписывали красочно, ни слова не говоря о том, как новобрачная попадет к своему супругу в небесные чертоги. Ответ на этот вопрос и так был очевиден: она должна умереть.       Умирать было страшно.       Тем более — так: сознательно сделав свой выбор и хладнокровно ожидая свой черед.       Видит Двуединый, какое мужество понадобилось Радде, что не свернуть с выбранного пути. Но она была слишком горда, чтобы сдаться и показать свою слабость. Поэтому новоиспеченная Иггрова Невеста тоном, не терпящим возражения, потребовала дозволение провести оставшееся время в монастыре, молитвой и праведной жизнью готовя себя к браку с богом. Некоторые братья разделяли увлечения бывшего хозяина Радды, но, оказывая ей свои сомнительные знаки внимания, они не смели на чем-либо настаивать, справедливо опасаясь, что негодующая Невеста натравит на них йеров, которые приедут за ней из оритского храма. А там дурная девка (Радда не питала иллюзий насчет того, как ее между собой называют монахи), чего доброго, и самому Двуединому на ухо крамолу какую-нибудь шепнет — все ведь знают бабский нрав.       Почему-то сейчас вся низменность человеческой природы особенно бросалась в глаза, и у Радды уже не было сил закрывать на нее глаза. Вся моральная устойчивость уходила на то, чтобы не обезуметь в ожидании собственной смерти, пытаясь уверовать в блаженное существование в райских кущах.       Верить удавалось плохо, и неясные, тревожные сны, в которых после очередной беспокойной ночи неимоверно обострились все чувства, мало способствовали душевному спокойствию. Радда никак не могла понять, как другим Невестам, осчастливленным вниманием Двуединого, удается беззаботно радоваться и с нетерпением ожидать кортеж из Ориты, где и должно было произойти Вознесение.       Впрочем, делегацию от оритского храма Радда тоже ждала, мечтая наконец-то покинуть края, в которых прошла ее не слишком-то длинная и щедрая на счастье жизнь. Она честно проводила почти все свободное время в молитвах, надеясь успокоиться и прогнать мрачные мысли, но лишь убедилась в том, что Иггру равно неугодны хоть семерики, хоть десятки молитв: сны продолжали смущать непокорный разум.       На смену мрачным подземельям пришел лес. Знакомый лес вокруг монастыря, который Радда прекрасно знала: ей доводилось много раз собирать там ягоды, грибы и лечебные травы, а недавно пришлось помогать нерасторопному служке, из-за которого в лес сбежал монастырский баран. Это было поздней ночью, и дурное животное удалось найти только благодаря маленькому светильнику на загривке. В ночной мгле трепещущий язычок пламени притягивал взгляд, вселяя в сердце неясную тревогу. Все естество будто говорило, что огня здесь не может быть, а значит, что-то нечисто. И этому суеверному голосу вторил многоголосый шепот леса, и Радда не могла избавиться от впечатления, что кто-то стоит у нее за спиной. Детское желание с криком броситься назад, в монастырь, было почти непреодолимым, но, во сне вновь оказавшись в плену под сводами дикоцветного леса, девушка уже не боялась. Прислушиваясь к шелесту листвы, она вглядывалась в мрак между темными стволами деревьев. Сердце загнанно билось в груди в необъяснимом предчувствии чего-то важного. И ожидание не было тщетным: когда Радда уже отчаялась, позади раздался тихий, но отчетливый шорох, и кто-то схватил девушку за руку, уводя вслед за собой в лесную чащу.       Проснувшись от собственного крика, Радда так и не сумела понять, что именно ее напугало. Воспоминания о встрече во сне не желали отпускать Иггрову Невесту, некая мысль тенью маячила на границе сознания, не позволяя уловить себя.       Через пару дней встречая посланников из Ориты, девушка все еще помнила тепло руки незнакомца из сна. Это было глупой блажью вроде девчоночьих гаданий в ночь летнего солнцестояния, и Радда злилась на саму себя за необъяснимое волнение, которое охватывало ее каждым вечером в предвкушении нового сновидения, в котором она шла по дикоцветью в окружении неясных фигур, казавшимися ей до боли знакомыми и родными.       Радда боялась этого чувства, зная, что на самом деле нет никого, кому она могла бы довериться так, как своим ночным спутникам. Впервые в жизни девушка не доверяла даже самой себе: осознавая всю зыбкость подобных миражей, она больше не гнала их прочь, опасаясь, что в вихре развенчанных иллюзий вернется другой страх, тенёта которого губительным холодом уже сплетали кокон вокруг Иггровой Невесты.       Появление у монастырских ворот черного экипажа и семерика храмовой обережи верхом на богайских ящерах лишь ненадолго отрезвило сознание Радды. Настоятель Бльк по-прежнему отсутствовал, и высокопоставленных гостей встречал брат Марахан. Его похвальбы звучали будто бы из-под толщи воды, а слов йера, возглавлявшего кортеж, девушка, которую одолела странная слабость, и вовсе не разобрала. Побледневшая больше обычного, она словно изваяние стояла, сложив руки за спиной и чувствуя, как темно-синяя косынка медленно начинает скользить по распущенным волосам. Надо было затянуть узел потуже, но все внимание Радды было приковано к служителю темного лика Иггра. Разговаривая с братом Мараханом, йер прятал руки в широкие рукава мантии, но потом повернулся к самой Иггровой Невесте. Символически поклонившись избраннице своего бога, он небрежным движением заправил светлую прядь за ухо, по которому змеилась серьга Приближенного. Радда вздрогнула, выйдя из оцепенения, и смиренно ответила на приветствие, стараясь не обращать внимания на насмешку, затаившуюся в уголках губ йера.       — Женщинам свойственно излишнее волнение, однако я надеюсь, что за время нашего путешествия бледность вашего лица сменится более теплыми красками, Невеста, — певучий голос йера ласкал слух, вкрадчивостью напоминания мурчание корлисса, играющего с добычей. Но в серых глазах мужчины не было ни единой живой искры, лишь холодная стена безразличия. Раньше Радда никогда не видела Приближенных, но теперь не могла не думать о той двуликости, которой не было места на иконах.       Видимо, девушке полагалось как-то ответить на замысловатую фразу, равно похожую как на комплимент, так и на упрек, потому что во взгляде йера скользнула тень недовольства. Радда попыталась вспомнить имя, которым он представился буквально несколько минут назад, но Приближенный не дал ей исправить свою оплошность.       — Приближенный Архайн — так вам следует обращаться ко мне. Советую запомнить это имя, ведь ваше благополучное прибытие в Ориту в означенный срок целиком и полностью зависит от меня, — понизив голос, сообщил йер, и Радду бросило в дрожь от его почти змеиного шипения. — Надеюсь, вы готовы отправиться в путь, Невеста. Негоже заставлять Двуединого ждать свою избранницу.       Необъяснимая неприязнь и подсознательный страх, возникшие при знакомстве с Приближенным, и не думали исчезнуть за время путешествия. Черная карета, подобных которой Радда никогда в жизни не видела, пугающей тенью мчалась по дорогам, распугивая других путников. Храмовая обережь, между собой обмениваясь шуточками, не рисковала нарушать прямой запрет Приближенного, которого откровенно боялась, и ничем не нарушали покой избранницы бога. Даже к карете они лишний раз не приближались, держась в пути на почтительном расстоянии. Радда чувствовала себя самой настоящей пленницей: остановок в течение дня почти не делали, на постоялых дворах же Архайн лично сопровождал девушку в отведенную ей комнату.       Для мирской суеты Иггровой Невесты уже не существовало.       Ближе к Орите стало лучше, но к вечерам Радду все равно мутило от бесконечной тряски в душном коробе на колесах. Летняя жара дурманила голову, и девушка почти все время проводила в тяжелой полудреме, безразличным взглядом скользя по внутреннему убранству кареты. Все чувства разом отупели, осталась лишь злость на невозможность выйти на свежий воздух и на йера, отдавшего такое распоряжение. Но когда Архайн беседовал с ней по вечерам, разделяя богатую трапезу, эта мысль исчезала без следа. Оставался только холодящий душу страх, заставляющий настороженно следить за жестами изящных рук, избегая смотреть в глаза. Приближенный был красив, красив утонченной красотой благородного человека, но во всем его облике чувствовалась некая неестественность, которая не позволяла Радде расслабиться в присутствии этого человека. К ее счастью, Архайн не требовал, чтобы она поддерживала разговор, явно полагая, что немногословность украшает женщину.       Однако накануне прибытия в Ориту он изменил свое мнение. Приведя себя в порядок после дороги, Радда сидела на подоконнике своей комнаты, наблюдая, как у входа на постоялый двор толпится народ. Был поздний вечер, и последние лучи солнца уже скрылись за горизонтом: лишь алые отблески еще тревожили стремительно темнеющее небо. На стук и скрип открывшейся двери она не обратила внимания: за неделю пути уже привыкла к тому, что слуги вносят ужин в ее комнату, а следом приходит йер, чтобы убедиться в том, что Невеста жива и ей ничего не требуется. Это стало частью ежевечернего бессмысленного ритуала. Намного интереснее Радде было смотреть из окна на город с каменными домами, пытаясь представить, насколько он похож на Ориту. Неожиданно ясной и хладнокровной была мысль, что ей никогда уже не удастся погулять по настоящему городу: все, что она успеет увидеть перед своей смертью — это стены храма.       — Что же вы узрели за окном, что не желаете одарить меня и взглядом, Невеста?       Услышав этот елейный голос у самого уха, Радда вздрогнула и, обернувшись, оказалась лицом к лицу с Архайном. На его губах играла легкая улыбка: похоже, йера радовало то, что их путешествие близко к завершению.       — Простите, я задумалась, — ответила девушка, смиренно опустив взгляд.       — Только не говорите, что мечтали о скорейшей встрече со своим нареченным, — прошипел йер, и Радда поразилась столь резкой перемене. — С таким выражением лица осужденные идут на эшафот. Но завтра вас у самых ворот будут встречать жители Ориты. Они жаждут лицезреть прекрасную нареченную Двуединого, счастливую от осознания своей избранности. Так что я надеюсь, что ваше состояние обусловлено усталостью от непривычного путешествия.       — Вы правы, господин Приближенный, — Радда прикусила губу. Да, кое в чем йер был прав: усталость давала о себе знать, и девушке стоило больших усилий удержать злые слезы, чтобы не разозлить Архайна еще больше. Она, разумеется, была Иггровой Невестой, но уверенности в собственной безопасности этот сомнительный титул не внушал. Слишком хорошо бывшая рабыня знала, как снисходителен бог к слабостям служителей своего темного лика. Возможно, разгневанный йер ограничится пощечиной, след от которой служанки при оритском храме старательно загримируют пудрой и румянами перед Праздником Вознесения. Но рассчитывать на это было бы слишком наивно: за время совместного путешествия Радда успела увидеть, как хладнокровно и жестоко он наказывает своих подчиненных. Сомневаться в том, что к ней Архайн не проявит снисхождения, не приходилось.       — В таком случае, извольте разделить со мной трапезу, — церемониально поклонившись, йер взял девушку за безвольную руку и повел к столу.       Ради высоких гостей хозяин расщедрился и подал бутыль хайанского вина, для которого, впрочем, не нашлось достойной чаши. Архайн презрительно пригубил кружку, внимательно наблюдая, как Радда без особого аппетита принялась за тушеное с овощами мясо. Его аромат дразнил обоняние, но под столь пристальным внимание девушка не могла заставить себя проглотить и кусочек. Так и не доев сытное кушанье, которым раньше ей и в голову не пришло бы пренебрегать, девушка неловко потянулась через стол к блюду с фруктами. Но йер опередил ее и вложил в руку сочный персик. Не рискнув отказаться, Радда коснулась губами бархатистой кожицы и, борясь с желанием продлить приятное ощущение, крепкими белыми зубами вонзилась в сочную плоть. Во взгляде сидящего напротив йера отразилась непонятная насмешка, и девушка почувствовала, как против воли заливается краской.       — Отведайте вина, Невеста, — ласково обратился к ней йер. — Оно горячит кровь и придает румянец щекам. Расслабьтесь: поджатые губы и отстраненный взгляд вам не идут. Какой необычный медный цвет... — довольно прищурившись, продолжил он, когда Радда послушалась его. Пряный вкус обжег язык, вызвав непроизвольную дрожь. Девушка сделала еще один глоток и, осмелев, посмотрела прямо в глаза йеру. Тот насмешливо поднял свою кружку в ее честь. — Орита еще не видела Невесту со столь необычной красотой.       Волнующее тепло разливалось по телу, но страха больше не было. Ситуация прояснялась, и знаки внимания Архайна приобретали вполне конкретный оттенок. Осознание его интереса не принесло ни паники, ни удивления. Скорее, странное спокойствие. Йеры никогда не славились целомудрием, а от Иггровых Невест никто не требовал хранить верность своему небесному нареченному, пусть говорить об этом вслух было как-то непринято. Радда вспомнила все, что ей рассказывали о Вознесении, и вдруг подумала о том, что, возможно, кто-то из Приближенных и осуществлял за своего бога брак перед тем, как новобрачная отправлялась в райские кущи. Раньше или позже — не имеет разницы. Йер был хорош собой, а вино — достаточное крепкое, чтобы не вспоминать жаркое дыхание и прикосновения тех мужчин, которых ей приходилось впускать в себя раньше. А через несколько дней все будет кончено.       Архайн плавным движением поднялся из-за стола, и сердцебиение заглушило для Радды все остальные звуки. Из-под полуопущенных век она смотрела, как мужчина медленно обходит стол и останавливается за спиной девушки. Намеренно медлительно стянув косынку с иссиня-черных волос, тут же рассыпавшихся по плечам, Приближенный наклонился к Радде. Щеку и шею девушки опалило чужим дыханием, когда Архайн прошептал:       — Надменная и смелая... Что ты ищешь в Иггровых чертогах?       Почти забытая истома сковала тело. Закрыв глаза, Радда откинула назад голову, чувствуя, как необычайно тонкие для мужчины пальцы расстегивают пуговки платья. Дразня девушку, Архайн наклонился и провел по ее шее губами.       Внезапный стук заставил вздрогнуть их обоих. Радда испуганно распахнула глаза, а йер, сердито зашипев, стремительно бросился к двери и резко распахнул ее. Стоявший на пороге обережник в ужасе отшатнулся, но нашел в себе силы выдавить:       — Г-г-г-осподин Приближеннный, п-п-простите, вам срочное п-п-послание из Ориты, — и несчастный протянул вперед зажатого в ладонях почтового голубя с крохотной трубочкой бумаги, примотанной к лапке.       Не говоря ни слова, йер забрал послание и развернул его. Настороженно наблюдавшая за ним Радда почувствовала, как предательски холодеют пальцы, сжавшие спинку стула: потяжелевший взгляд служителя Темного не предвещал ничего хорошего. Подтверждая эту мысль, Архайн смял клочок бумаги и спрятал его в рукаве мантии. Взмахом руки отослав обережника, мужчина обернулся к Иггровой Невесте. Уголки его губ угрожающе дернулись, но злость в глазах поутихла, сменившись досадой.       — Вынужден вас покинуть, Невеста. Завтра мы выезжаем с рассветом, будьте готовы.       Прежде чем Радда успела осознать это, йер уже ушел, лишь мантия черной тенью скользнула между закрывающейся дверью и косяком. И только тогда девушка почувствовала, как дрожит. Встать сразу не удалось, и дело было не в выпитом вине: кружка Радды стояла почти полная. Ноги дрожали от запоздалого страха, не оставляя сомнений в том, что подогнутся при первой же попытке использовать их по назначению. Добраться до скрытой ширмой кровати с высокой стопкой подушек можно было и не мечтать.       Радда судорожно вздохнула и ладонью протерла шею. Сейчас, когда наведенный голосом йера дурман сошел на нет, воспоминание о прикосновениях Архайна вызвало омерзение. Пришлось напомнить себе о мечте последних лет — Иггровых кущах. Ради того, чтобы освободиться раз и навсегда, можно многое вытерпеть.       С отвращением поглядев на остатки ужина, Радда тяжело поднялась, опираясь на стол, и медленно двинулась к постели. Уже сняв платье и оставшись в нижней рубашке, девушка вспомнила, что так и не подняла косынку. Но возвращаться за ней не было никаких сил, и Радда залезла под одеяло. Простыня приятно захрустела, голова утонула в подушках. Из коридора доносились обрывки разговора обережников, охранявших Иггрову Невесту, но их голоса звучали приглушенно, а ширма, хоть и несколько потрепанная временем, создавала иллюзию отчуждения от всего остального мира. Иллюзию защищенности...       По детской привычке подтянув колени к груди, Радда почувствовала, что проваливается в сон.       Ей снилось, что она вновь в рабской халупке, после тяжелого дня поет с подругами. Быстрый и зажигательный, «Танец на углях» будоражил душу переливами своей мелодии, но еще больше — словами. «Давай, пляши! Пока горит огонь, пока душа горит!» - эхом отзывалось сердцебиение. Стены халупки незаметно растаяли в хитросплетении теней ночного леса, пляшущих под музыку пылающего костра. Но пение продолжилось — второй куплет подхватил молодой горец, весело улыбнувшийся Радде и приглашающее махнувший ей рукой, не прерывая песни. На припеве его голос развернулся во всей красоте, и девушка не удержалась — захлопала в такт, как и сидевший рядом с горцем светловолосый парень.       Раздавшиеся за спиной шаги заставили сердце затрепетать. В кругу костра не хватало только одного человека, бывшего неизменным спутником Радды в ее снах. Невеселый взгляд, грива седых волос и ощущение бесконечной нежности — ни имени, ни черт лица. "Поменяй разлуку на объятья нежные," — Радда обернулась быстрее, чем поняла, что голос принадлежит вовсе не другу. Хищно усмехнувшись, Архайн схватил девушку за запястье и притянул к себе.       — Вот ты и влюбилась, надменная жрица, — прошептал он, и от всепоглощающей злобы в его словах Радда проснулась, судорожно глотая воздух.       Кто-то настойчиво стучался.       Поспешно натянув платье и застегивая его на ходу, подошла к двери и хрипловатым со сна голосом спросила:       — Кто там?       — Госпожа, ваш завтрак и одежда.       Нахмурившись при последних словах, Радда открыла дверь и пропустила внутрь служанок. Одна из них внесла поднос с едой, другая поставила на умывальный столик таз и кувшин с водой. Третьей же Иггрова Невеста преградила дорогу, уперевшись рукой в дверной косяк. Девчушка — совсем молоденькая, с двумя куцыми переплетенными косичками — испуганно ойкнула.       — Что это? — мрачно поинтересовалась Радда, разглядывая венок, лежащий на сложенном голубом платье в руках служанки. Из монастыря Иггрова Невеста уезжала налегке — в дорожной суме у нее было запасное платье, такое же простое, как и первое, разве что светлее и оттого более нарядное, да смена белья. Туфли — и то были единственные, те, что на ногах. У бывшей рабыни и так не было богатого приданного, а перед тем, как навсегда покинуть рабские халупки, она раздала свои лучшие вещи подругам. Догадка была молниеносной: осведомленный о сомнительном богатстве Иггровой Невесты, йер приказал принести ей более богатое одеяние, не заботясь о том, что при этом будет чувствовать сама девушка.       Подтверждая мысли Радды, служанка пролепетала:       — Приказ господина Приближенного, милостивая госпожа.       Лебезящие интонации понравились Радде еще меньше, и она, раздосадовано вздохнув, пропустила служанку внутрь. Не желая больше испытывать судьбу, та поспешно положила свою ношу на один из стульев и ретировалась вместе с остальными девушками, оставив негодующую избранницу Двуединого наедине с собой.       Радда подцепила пальцем венок и задумчиво покрутила его в руках. Восьмипалые белые цветки были ей знакомы — в Больших Ячменях ломонос разноцветными лозами оплетал многие заборы, оправдывая свое второе название. Это было одно из немногих цветущих растений, которые не требовали ирн и неприхотливо росли как на скалистых обрывах, так и на степных лугах. Из них вышло красивое, но сомнительное украшение для Иггровой Невесты — венец из дикоцветной лозы. Сердце тревожило недоброе предчувствие: Приближенному это не придется по душе.       Но выбирать не приходилось. Наскоро умывшись и позавтракав, Радда переоделась в принесенное платье. Зеркала в комнате не было, и девушке пришлось довольствоваться едва заметным отражением в оконном стекле. Гадать, где служанки раздобыли такую нарядную одежду, не хотелось — только дурак бы не поспешил угодить разозленному Приближенному, который наверняка с презрением бросил хозяину полный бусин браслет.       Непривычно легкое платье с вышитым воротом, не скрывающим ключиц, красиво струилось, а широкий пояс, на котором повторялся узор с воротника, подчеркивал тонкую талию. Ношеные серые туфли, носки которых выглядывали из-под подола, выглядели настоящим издевательством, и Радда нервно огладила ткань на бедрах. Она внезапно поняла, что через уже несколько часов въедет в многолюдную Ориту, и испугалась, будто наяву услышав рев толпы.       — Я уже говорил, что вам не идет монашеское одеяние? — раздался от дверей негромкий голос, и Архайн подошел к девушке, не сводя с нее пристального взгляда. Она беспрекословно позволила йеру перекинуть свои черные косы на плечи и даже не вздрогнула, когда холеные руки мимолетно коснулись ее груди.       Но стоило Приближенному заметить на столе венок, как хорошее расположение духа покинуло его. Радде показалось, что он просто сомнет венок, но Архайн, повертев — точно так же, как сама Иггрова Невеста несколькими минутами ранее — украшение в руках, с брезгливой гримасой процедил:       — Глупые деревенские бабы. Но у нас нет времени исправлять их ошибку. Надевайте, — мужчину кинул венок Радде, и та от неожиданности чуть не уронила его. — Хорошо запомните мои слова. В Орите горожане будут встречать вас криками и цветами. Окно в вашей карете будет открыто, можете принимать подарки, улыбаться и даже махать в ответ. Но ни при каких обстоятельствах не говорите с ними и не смейте открывать дверцу, иначе вы крепко об этом пожалеете. В городе найдется много желающих занять ваше место. Все ясно?       Последняя угроза заставила Радду вздрогнуть. Боясь, что голос ее подведет, девушка кивнула йеру в ответ. Вместо удовлетворенной улыбки у него вышла кривая усмешка, перекосившая красивое лицо.       — В таком случае, прошу вас следовать за мной, Невеста.       Погожее летнее утро встретило их ярким солнечным светом. Выйдя во двор, где их уже ожидала обережь верхом на ящерах, Радда неспешно забралась в карету и поджала губы, увидев, что в этот раз Архайн собирается составить ей компанию и, видимо, лично проследить за выполнением своих указаний. Благодаря черному одеянию, очертания его фигуры терялись в полутьме, но на этом фоне особенно ярко выделялась белая кожа и светлые волосы, на которые йер не спешил набрасывать капюшон.       Первый час прошел в тишине, нарушаемой лишь доносящимися снаружи звуками. Радда старательно делала вид, что безмятежно разглядывает пейзаж за окном, боясь лишний раз пошевелиться под пристальным взглядом. Однако игра в молчанку быстро надоела служителю Темного. Лениво растягивая слова, он протянул:       — Как жаль, что наше знакомство закончится, не успев начаться.       Радда обернулась и вопросительно посмотрела на Приближенного. Его слова прозвучали туманно, и девушка не знала, какой из смыслов пугал ее больше. Довольный произведенным эффектом, Архайн милостиво пояснил:       — Братья сообщили, что им срочно понадобилась моя помощь. Я покину Ориту, как только доставлю вас в храм.       Не зная, как реагировать на это известие, Радда осторожно спросила:       — Срочно?       Приближенный понял ее интерес по-своему:       — Я вижу, вы опечалены нашей скорой разлукой? Увы, вам придется смириться. Но не волнуйтесь, милая Невеста, вам помогут утешиться, — он усмехнулся, заметив, как вспыхнули ее щеки. — Такая эмоциональная, не побоюсь сказать — чувственная... Не могу понять, кого вы мне напоминаете своей надменной молчаливостью.       — Боюсь, я не смогу вам подсказать, господин Приближенный, — негромко ответила Радда. Йер окинул ее неожиданно тяжелым взглядом, и улыбка сошла с его лица:       — Разумеется, нет. А теперь помолчите.       На языке завертелась ответная колкость, но девушка удержалась и стерпела обиду молча. До города оставалось не больше часа езды, и новость, опрометчиво сообщенная Архайном, придавала сил.       Причудливые стены Ориты, ощетинившиеся длинными шипами из неизвестного материала, Радда заметила издалека. Она слышала много рассказов о столице этого края Царствия, но воочию древний город превосходил самые живописные описания. Детский восторг не замутили даже бреши, заделанные обычной каменной кладкой, тем более, изнутри стены оказались отшлифованы до зеркального блеска.       Городские обережники не посмели остановить черную карету с Иггровым знаком на дверцах, которая беспрепятственно проехала через ворота и направилась к центру города. Почетный караул замедлил ход, и Радда сумела получше разглядеть дома, мимо которых проезжала процессия. На карнизах ворковали горлицы, пахло свежим хлебом и цветами. Булыжная мостовая виляла вверх-вниз между домами и однажды даже пересекла речку с кристально чистой и холодной даже на вид водой, на которой сверкающей рябью играли солнечные блики.       Чем ближе становился центр города, тем больше народа встречалось на улице. Нарядно одетые люди гуляли под сенью каштановых аллей. Завидев процессию, направляющуюся к главной площади, горожане начинали взволнованно переговариваться. И только ватага мальчишек, ничуть не боясь обережи, подбежала к карете, чтобы заглянуть в ее окно.       — Да это же Иггрова Невеста! — звонко воскликнул самый младший постреленок, подпрыгивающий на ходу, чтобы хоть что-то увидеть с высоты своего невысокого роста. Архайн недовольно скривился, но промолчал, а Радда не смогла удержаться от улыбки.       Гомон среди толпы усилился, послышались первые приветственные выкрики. Бледная от волнения девушка в скромном сером платье подбежала с ромашками в руках, но в последний момент испугалась собственной смелости. Выглянув из окна и ободряюще улыбнувшись, Радда сама забрала из онемевших пальцев букет полевых цветов. И испугалась разразившегося шквала аплодисментов, который больше не смолкал.       У ворот храма на главной площади было настоящее столпотворение, и обережникам пришлось снять с пояса плети, чтобы их угрожающий вид помогал освободить дорогу. А одного блаженного, попытавшегося открыть дверцу кареты, пришлось вытянуть ими по спине. Восторженный гул толп на мгновение затих, но тут же продолжился с утроенной силой. Иггровой Невесте не хватало рук, чтобы принять все подношения. Ирисы, пышные хризантемы... Среди этого белого великолепия ярким пятном сверкнули маки, но Архайн тут же отобрал их и безжалостно выкинул в окно. Впрочем, никто этого даже не заметил. Обережники с трудом проложили дорогу до высокой храмовой ограды, и лишь у ворот встречавшие Иггрову Невесту верующие отстали от кареты, позволив ей проехать во внутренний двор.       Все звуки, словно по волшебству, остались за воротами, и Радда поразилась невероятной тишине на территории храма. Лишь шорох гравия, дорожки из которого петляли между многочисленными клумбами. Радда невольно залюбовалась кустами с бледными пахучими цветами, чем-то напоминавшими ломонос на ее венке, но не удержалась от молчаливого осуждения: многочисленные оритские сады наверняка требовали намного больше ирн, чем бесплодные поля Приграничья, жители которого зачастую голодали.       Увлекшись разглядыванием сада, Радда не заметила, как к карете подошел Внимающий в серо-зеленой мантии и открыл дверцу. Девушка неуверенно оперлась на предложенную руку и вышла на свет, щурясь от непривычки. За ее спиной Архайн отослал обережников прочь и о чем-то заговорил со встретившим их йером, но Иггровой Невесте не было до них никакого дела. Она зачарованно разглядывала храм с двумя — белой и черной — маковками-луковицами, не сразу заметив стоявшие неподалеку подсобные помещения и приземистое семигранное святилище, притаившееся в отбрасываемой храмом тени.       — Вот теперь — добро пожаловать в Ориту, Невеста, — насладившись произведенным на бывшую рабыню из Приграничья впечатлением, протянул Архайн. При ярком солнечном свете мантия Приближенного, которую он надел ради торжественного въезда в город, оказалась глубокого темно-синего цвета, но волосы в тени капюшона приобрели странный пепельный, почти седой оттенок, заставивший Радду вздрогнуть от ощущения, что похожую картину она уже когда-то видела — седовласый йер, служитель темного лика Двуединого. Но этого точно не могло быть, и девушка тряхнула головой, отгоняя наваждение.       К счастью, Приближенный ничего не заметил и, уже направившись к дверям храма, бросил через плечо:       -Следуйте за мной.       Входить в храм не через главные двери, открытые для прихожан, было странно. Девушка осматривалась со смесью восхищения и необъяснимого страха. В монастырских книгах она читала о том, как выглядят настоящие городские храмы, но под взглядом Двуединого, изображенного на потолке в виде двух человек, отбрасывающих одну тень, все слова теряли силу. У Светлого с рук взлетала стая белых птиц, а на серповидных когтях Темного корчились грешники. После монастырской иконы с битвой Иггра и Тваребога это изображение уже не ужасало, но одновременно ласковый и злорадный взгляд из-под сводов храма внушал невольный трепет.       От этого и от витавшего в храме запаха благовоний кружилась голова, и Радда поспешно опустила взгляд, почти безразлично скользнувший по настенным иконам, перед которыми трепетали красные и синие языки пламени — огни Иггра, в простонародье именовавшиеся «божьими рожками». Намного больше ее заинтересовали раскиданные по разным углам ирницы, в которых молилась знать. В селянских маленьких храмах девушка их никогда не видела, но представляла себе несколько иначе. Представшие ее взору клетушки формой и размером напоминали скорее гробы, чем уединенные кельи для исповедей, которыми описывались в старых манускриптах.       Но что точно соответствовало книжным описаниям, а вовсе не рассказам путников, так это гулкая тишина. Утренняя служба, даже если и проводилась, уже закончилась, и всех прихожан выпроводили из храма, подготовленного к прибытию Иггровой Невесты — которая только теперь увидела, что зал вовсе не так безлюден: в его противоположном конце неподвижно стояла высокая фигура в темно-синей мантии Приближенного. Радда вздрогнула, заметив, какая недобрая улыбка заиграла на губах ее сопровождающего, и лишь затем смогла внимательнее рассмотреть незнакомого йера.       Он был выше и шире в плечах, чем Архайн, который своей изящностью иногда походил на девушку. Но даже не это отличало двух служителей Темного — а Радда ни мгновения не сомневалась, какому именно лику они оба служат. Архайн с его многозначительной улыбкой был изменчив, будто ртуть, а незнакомец с тяжелым взглядом распространял вокруг себя атмосферу нечеловеческого спокойствия и безразличия. Его каштановые волосы были коротко острижены, ничуть не скрывая серьги-змейки. Радда не могла понять, что йер хотел этим сказать. Бахвалился своим высоким статусом? По тому, как он держится — непохоже. Скорее в этом можно было бы обвинить Архайна, который любил зло играть на человеческих нервах, в последний момент заправляя длинные волосы за ухо и наслаждаясь ужасом людей.       Девушка случайно поймала внимательный взгляд темно-зеленых глаз и осеклась, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Все здравые мысли позорно растворились в тумане, окутавшем разум, напрасно пытающийся понять, почему это взгляд кажется таким знакомым. И только негромкий, сочащийся ядом голос Архайна за спиной отрезвил девушка:       — Темный в помощь, брат Брент.       Злоба ощущалась почти кожей, и Радда с содроганием вспомнила свой последний сон. Оказаться меж двух враждующих Приближенных — что может быть хуже?       — Здравствуй, Архайн, — неожиданно спокойно ответил Брент, даже не посмотрев в сторону другого Приближенного. Вместо этого он размеренным шагом подошел к Радде и поклонился ей — не издевательски, как Архайн, но будто бы действительно с почтением, которое заставило девушку насторожиться еще больше: — Надеюсь, ваш путь в Ориту был легким, Невеста.       Радда растерялась, не зная, что ответить, но этого и не понадобилось. Уязвленный невниманием к своей особе, Архайн и не думал оставаться в стороне.       — Разумеется, он был легким, брат. Или ты сомневаешься, что я был плохим сопровождающим для избранницы Двуединого? Уверяю тебя, обеспечить ее безопасность было нетрудно, эта задача не должна тебя пугать. Она намного легче поимки тваребожцев.       На этот раз светловолосому йеру удалось задеть своего брата. Радде почудилось, что она заметила, как Брент зло сжал челюсти, но прежде чем он успел ответить, Архайн уже развернулся на каблуках и решительно направился к дверям, знаком велев безмолвствующему Внимающему следовать за ним.       Приближенный и Иггрова Невеста проводили их одинаково неприязненными взглядами и лишь затем вспомнили друг о друге.       Радде показалось, что воздух в храме резко похолодел, несмотря на пробивающийся сквозь высокие окна солнечный свет. Смешно сказать: за неполный семерик дней, ушедших на дорогу, она привыкла к Архайну. Так же, как когда-то привыкла к своему бывшему хозяину. Так же, как привыкает к побоям собака, знающая, когда человеку лучше не попадаться на глаза.       Темноволосый йер же пугал девушку тем, что она совершенно не знала, что от него ожидать.       Боясь смотреть ему в глаза, Радда опустила взгляд и невольно подумала, что руки у этого Приближенного намного крупнее, чем у Архайна. Такой схватит за запястье — и оставит синяк, даже не заметив.       Наверное, беспокойство отразилось на ее лице, потому что Брент, спрятав руки в рукавах мантии, отступил на шаг назад.       — Не бойтесь, Невеста, — его голос прозвучал неожиданно устало. — Никто не причинит вам вреда.       Радда заставила себя поднять взгляд и только теперь обратила внимание, что высокий лоб Приближенного испещрен едва заметной сетью морщин. Это было странно: девушка слышала, что над старшими Взывающими, осененными милостью Двуединого, не властно само время. Холеная внешность Архайна, по которой было невозможно определить его возраст, подтверждала слухи, но...       — Что с вашими руками? — внезапным вопросом перебил йер мысли девушки. Растерявшись, та опустила взгляд. Узкие рукава чужого платья оказались коротковаты, и из-под них виднелись застарелые следы от оков.       Почему-то лишнее напоминание о прошлом сейчас отозвалось в душе особенной горечью.       — Рабские браслеты, — вызывающе вскинув голову, ответила Радда. Венок заскользил по волосам, и поймать его девушка не успела. Только нервно перебросила косы за спину, когда йер подхватил украшение неуловимым движением.       — Полагаю, это и было причиной плохо настроения брата Архайна, — задумчиво проговорил Брент. Белые цветы в его руках смотрелись очень странно. — Лозы всегда считались символом тваребожцев.       — Это правда, что Тварь возродилась?       Едва озвучив вопрос, Радда сразу же испуганно осеклась. Темный дернул ее за язык! Проклятое любопытство, которое всегда притягивало неприятности.       Но только не в этот раз.       Венок в руках Приближенно истлел в мгновение ока, серой пылью просочившись сквозь пальцы, но во взгляде Брента было скорее удивление:       — С чего вы решили?       Отмалчиваться теперь было глупостью. Обхватив себя руками за плечи, Радда постаралась не потерять лица:       — Гроза, случившаяся пару семериков назад. Настоятель моего монастыря решил, что она знаменовала рождение Твари, и отправился в город за советом йеров.       — И не вернулся, — утвердительно закончил за нее Приближенный. Радда почувствовала, как холодеет. Она думала, что просто не застала возвращения Блька, но услышанное в последние дни сложилось в страшную мозаику.       Минуту Брент молча смотрел на нее, а затем отряхнул руки от оставшегося на них праха.       — Ваш настоятель был прав, Невеста. Однако Глашатаи велели держать это в тайне, пока случившееся не подтвердится, дабы не сеять панику среди Иггровых чад.       Было странно разговаривать с йером вот так — с глазу на глаз, в тишине пустого в этот час храма. Разговаривать, получая ответы и больше не боясь навредить себе неосторожным словом. Последнее удивляло Иггрову Невесту больше всего. Она пыталась осадить себя, но доводы разума оказались бессильны. Что-то в этом неспешном разговоре зачаровывало. Ощущение сопричастности к некому тайному знанию, недоступному другим?       — Пока? — переспросила девушка, вскинув брови.       — Пока, — повторил йер. — Кое в чем Архайн прав: выслеживать Тварь ему удается лучше, чем мне. Я не могу так достоверно изобразить любовь к ней. Но почувствовать очередную инициацию, после которой медлить больше нельзя, в состоянии. Поэтому Глашатаи поменяли нас местами, — голос потерял всякую выразительность, что было понятно: мало кому понравится признавать свои слабости. Вот только зачем Приближенный их все же признал? — Вы утолили свое любопытство, Невеста?       Радда медленно кивнула. Лгать не хотелось, но она видела: тема разговора Бренту неприятна, хотя он и старается не подать виду. Испытывать терпение Светлого дальше было опасно: играя с огнем, рано или поздно обжигаешься.       — В таком случае, перейдем к делу, — все тем же безэмоциональным тоном продолжил служитель Двуединого. — До Праздника Вознесения остался семерик дней, который вам предстоит провести на территории храма. Здесь вы можете заниматься чем угодно: рукодельничать в своих покоях, гулять в саду, участвовать в «часе милосердия» и раздавать еду сирым и убогим. Если вы пожелаете, вам принесут книги из храмовой библиотеки — судя по всему, вы обучены грамоте. Однако вам придется соблюдать определенные правила. Прежде всего, не выходить в город и не приближаться к святилищу. Кроме того, каждый день вам надлежит возносить по семерику молитв каждому лику Двуединого в молельных башнях, куда вас сейчас проводят, — по знаку Приближенного из незаметной двери за одной из ирниц вышел Взывающий в простой черной мантии и молча поклонился Иггровой Невесте. — Ближе к Вознесению мы поговорим с вами еще раз.       Поклонившись на прощанье, Приближенный ушел, набросив на голову капюшон. Проводив его взглядом, Радда обернулась к Взывающему, и тот, все так же молча, повел ее наверх. Отвыкшие от долгой ходьбы за время путешествия ноги быстро заныли, но подниматься оказалось не так высоко. Три лестничных пролета, каждый — уже и круче предыдущего, и девушка с сопровождающим ее йером очутились у подножия башен. Там ей объяснили, как подняться выше, и заверили, что после молитвы проводят Иггрову Невесту в ее покои.       Молельни находились под самыми маковками куполов — маленькие комнатушки, в которые вели узкие винтовые лестницы. Внутри башни отличались друг от друга разве что тем, что единственная икона в каждой из них изображала только один лик Двуединого. Молиться им по отдельности было непривычно, но за время своего отшельничества в монастыре Радда успела выучить несколько семериков молитв и теперь могла заткнуть за пояс любую настоящую монахиню.       Удивленный йер явно не ожидал, что Иггрова Невеста управится так быстро, но беспрекословно отвел ее вниз и проводил до стоявшего в некотором отдалении от храма и других построек домика. Там он передал избранницу Двуединого на руки прислужницам и оставил женщин одних, явно не желая участвовать в безумном хороводе, который закрутился вокруг Радды.       Прислужницы — девушка так и не поняла, являются ли они монахинями из ближайшего монастыря или нанятыми в городе служанками — засыпали свою «госпожу» (при этом слове Радду каждый раз передергивало) кучей вопросов, создавая иллюзию веселого девичника, отчего голова у Иггровой Невесты пошла кругом. Она позволила снять с себя мерки, безразлично выслушала восторги о платье, которое пошьют к Вознесению, и с облегчением обнаружила на кровати суму со своими скромными пожитками. Впервые за весь день (а по сути — за всю неделю) сумев полностью расслабиться, Радда почувствовала, что безумно проголодалась. Ее желание поспешно исполнили, принеся ароматный луковый суп и целое блюдо поджаристых гренок с паштетом. Такого лакомства Иггрова Невеста еще никогда в жизни не пробовала, и даже внимательные взгляды храмовых помощниц, наотрез отказавшихся присоединиться к пиршеству, не могли испортить ей аппетит.       Оставшийся вечер они провели за рукоделием. Предусмотрительные женщины — они были примерно одного возраста, лет на десять старше Иггровой Невесты, и о себе говорили весьма неохотно — принесли вместе с обедом пяльцы, иглы и разноцветные шелковые нити. Радда не занималась вышивкой с самой зимы, когда вернулась со Смотрин уже свободной от рабских браслетов и перебралась в монастырь. Руки несколько подрастеряли проворность, но совсем разучиться не успели. Уже когда на белом полотне расцвел синий лесной колокольчик, Радда заметила, что с запястий исчезли следы от оков. От неожиданности она до крови уколола палец иглой, запачкав ткань.       Пока прислужницы причитали и отстирывали красное пятнышко (не выкидывать же вышивку из-за такой малости!), Иггрова Невеста облизала пострадавший палец и в задумчивости прикусила ноготь, вспоминая разговор с Брентом. Так вот почему он спрашивал про руки! Но когда только Приближенный успел сплести целительную ирну?       Эта мысль не давала девушке покоя до самой ночи. По всему выходило, что Радде просто так, из доброты душевной, сделали бессмысленно роскошный подарок. Но в душевную доброту йеров верить не получалось. Проворочавшись полночи и так и не придя к другому, более жизнеспособному выводу, девушка, наконец, уснула.       В ту ночь никакие сновидения не смущали ее разум, и наутро Радда проснулась свежая и отдохнувшая. Ожидавшие ее пробуждения прислужницы принесли завтрак и спросили, не желает ли госпожа в «час милосердия» раздать сирым и убогим еду во славу Двуединого. Девушке, не любившей долгое безделье, идея пришлась по душе. Когда в храме окончилась утренняя служба, Иггрова Невеста вместе со своей маленькой свитой направилась к воротам, где йеры, закончившие читать проповедь, уже развернули свою богадельню. Прогонять избранницу Двуединого никто не стал, но приставили к ней одного из Взывающих.       Вскоре, выяснилось, что предосторожность была нелишней.       Несмотря на скромное серое платье и темно-синюю косынку на голове, неузнанной Радда не осталась, и очень быстро к ней выстроилась отдельная, третья очередь. Профессиональные нищие и сирые, ставшие таковыми исключительно по собственному злому умыслу, не спускали глаз с Иггровой Невесты. Вслух они отпускать замечания не рисковали, с опаской поглядывая на йеров и обережников у ворот храма, но взгляды были красноречивее любых слов. А через какие-то пятнадцать минут весть о том, кто именно угощает сейчас бедняков, облетела весь город, и Радда, испугавшись столь пристального внимания восторженной толпы, малодушно сбежала в пустующий в это время храм, отговорившись необходимостью помолиться будущему супругу.       Лишь в молельне девушке удалось успокоиться. Искать утешения перед светлым ликом Двуединого не было никакого желания, потому что эту молитву следовало сопровождать покаянием. Толпа, гудевшая под окнами храма, на нужный лад никак не настраивала, вызывая только праведное негодование, и Радда поднялась в башню под черным куполом. Из маленького оконца она увидела, как толпа нищих и праздных зевак поспешно покидает территорию храма, завидев фигуру в темно-синей мантии. Приближенный подошел к йерам и после непродолжительного разговора поднял голову, безошибочно найдя взглядом нужное окно. Не успевшая скрыться в глубине молельни, Радда пересилила себя и улыбнулась Бренту, в знак одновременно и приветствия, и благодарности. Едва заметно кивнув, тот вернулся к своим делам, а девушка впервые в жизни добровольно вознесла благодарность Темному.       Молитва светлому лику Двуединого заняла неожиданно много времени, и раздосадованная Радда, вернувшись в свои покои, неохотно пообедала, из всех угощений уделяя внимание только жидкому куриному бульону. Обеспокоенные душевным состоянием своей госпожи, прислужницы раздобыли на храмовой кухне фруктов. Настроение Радды несколько улучшилось, а когда с помощью других слуг прислужницы установили в спальне деревянную ванну и наполнили ее горячей водой, благодарности девушки не было предела. Удалившись за установленную перед ванной ширму, Радда скинула одежду и, завязав волосы в высокий узел, с наслаждением опустилась в воду, над которой даже витал пар.       Руки удобно легли на высокие бортики, с которых свешивалась простынь, устилавшая деревянное дно. Девушка с удовольствием потянулась, предвкушая, как после купания помоет волосы. В несколько пар рук расправиться с этим обычно муторным делом — несколько раз Радда порывалась остричь слишком длинные волосы, но каждый раз жалела расставаться со своим главным украшением — должно было быть намного проще. Запрокинув голову и с ленивым любопытством разглядывая потолок, девушка минут десять наслаждалась купанием, а потом прислужницы, повесившие на ширму банную простыню и халат из незнакомой Радде ткани, принесли ей настоящую пористую губку и несколько флаконов с душистыми маслами и мылом. В жизни не видавшая подобной роскоши, Иггрова Невеста заигралась как дитя, восхищаясь выросшей над ванной горой мыльных пузырей.       Лишь когда вода окончательно остыла, Радда позволила помощницам окатить себя чистой водой из кувшинов и завернулась в протянутую простынь. Девушка хотела сразу попросить воды, чтобы помыть волосы, но одна из служанок, смуглокожая уроженка Хайанской части Царствия, предложила сделать своей госпоже расслабляющий массаж. После купания Радда и так чувствовала себя достаточно умиротворенно, но из природного любопытства согласилась.       Пока ее товарки убирались, хайанка расторопно передвинула ширму к постели, которую поверх обычного покрывала застелила большим махровым полотенцем. Следуя ее указаниям, Радда послушно сняла намокшую простынь и легла на кровать вниз лицом, подложив руки под щеку. Стесняться своей наготы ей и в голову не пришло — в их селище баня для обитателей рабских халуп была только одна, и женщинам — как и мужчинам, впрочем — купаться приходилось по несколько человек сразу. Поэтому Радда, закрыв глаза, просто наслаждалась умелыми прикосновениями теплых рук, смоченных в эфирном масле. Хайанка размяла напряженную шею девушки, бегло пробежалась пальцами вдоль спины, чтобы вновь подняться к лопаткам, круговыми движениями обведя каждый позвонок. Разморившись, Радда полностью расслабилась и отдалась на волю уверенных движений прислужницы, которая, приговаривая какие-то глупые комплименты красоте Иггровой Невесты, старательно растерла девушке поясницу и перешла к ногам. Кажется, хайанка неодобрительно поцокала языком, массируя ступни, но Радде было все равно. Тепло и ленивая нега обволакивали тело, и девушка задремала. И не сразу заметила, что умасленные руки, оглаживавшие ягодицы, сначала переместились на внутреннюю сторону бедер, а затем кончиками пальцев провели по складкам нежной кожи между ног. Вздрогнув, Радда широко распахнула и дернулась в сторону, чуть не скатившись с постели.       Хайанка испуганно отшатнулась, когда разъяренная избранница Двуединого, сверкая медными глазами, зашипела, будто бы дикая кошка:       — Что вы себе позволяете?! Не трогайте меня больше! — девушка оттолкнула протянутые к ней руки и, вскочив на ноги, схватила висящий на ширме халат. Едва не запутавшись в рукавах и наспех запахнув полы непривычного одеяния, Радда гневным вихрем обогнула ширму, на ходу завязывая пояс. Хайанка, причитая, бросилась за ней следом под растерянным взглядом других прислужниц, только что закончивших вытирать пол от выплескавшейся из ванны воды.       — Прочь, — звенящим голосом потребовала Радда, распахивая дверь комнаты. Женщины в ужасе уставились на нее — Все вы. Я не желаю вас видеть, убирайтесь вон!       Боясь разгневать Иггрову Невесту еще больше, прислужницы топотливым мышиным выводком бросились за дверь, тут же захлопнувшуюся за ними. Донесшийся снаружи плач несправедливо обиженных служанок вызвал у Радды новую волну раздражения, и девушка со злостью задернула тяжелые шторы на окнах, чуть не сорвав гардины.       Все ее старания по просветлению и отрешению от мирских чувств сгинули дхэру под хвост!       Девушка плюхнулась в стоявшее у окна кресло и запустила пальцы в распустившиеся волосы. Сердце загнанно билось, будто бы желая проломить грудную клетку. Темный их всех побери, какая она дура! Зачем согласилась на эту авантюру? Радда обвела перевернутую вверх дном комнату затравленным взглядом и почувствовала, как к глазам подступают слезы. Руки предательски задрожали, и Иггрова Невеста сжала их в кулаки. Ногти впились в ладони, и эта боль подействовала отрезвляюще. Даже проклюнулось чувство вины: хайанка, конечно, должна была предупредить свою госпожу, но остальные женщины пострадали ни за что...       Но в этот момент в комнату кто-то постучался, и все благоразумие вновь скрылось под волной гнева.       Рванув к двери, Радда рывком распахнула ее и нос к носу столкнулась с Брентом. Сердце пропустило один удар. Позабыв гневную отповедь, девушка негромко охнула, но в следующее мгновение ее осенило: значит, служанки сразу побежали жаловаться Приближенному!.. Это было нечестно и до слез обидно, и все, на что хватило Радду, так это сквозь зубы выдохнуть, глядя прямо в невыносимо знакомые зеленые глаза:       — Вы!.. — и, развернувшись на пятках, поскользнуться на единственной не вытертой луже у порога.       Мужчина успел подхватить ее под локоть, не давая упасть, и от этого прикосновения Радду бросило в жар. До разгоряченного сознания запоздало дошло, в каком виде она предстала перед неожиданным гостем: растрепанная, раскрасневшаяся, в халате на голое тело... От отчаяния девушке захотелось застонать: как же она себя опозорила!       К чести йера, он не позволил себе ни улыбнуться, не проявить излишнего интереса к распахнувшемуся вороту, который Радда поспешно стянула рукой. Убедившись, что девушка твердо стоит на ногах, Приближенный прошел вглубь комнаты и, задумчиво обведя взглядом царящий в ней беспорядок, спросил:       — Что произошло, Невеста? Ваши служанки прибежали ко мне в слезах.       Радда похолодела, представив себе эту картину: прислужницы врываются в рабочий кабинет Приближенного и, пав ниц, начинают рыдать в подол его синей мантии. А главное — из-за чего! Девушка не имела представления, как можно объяснить произошедшее, но точно знала, что у нее не повернется язык сказать стоящему перед ней мужчине правду.       Пока нахохлившаяся виновница переполоха пыталась подобрать слова, йер прошелся по комнате и поднял с пола выкатившийся из-под ширмы флакончик из цветного стекла. Радда даже отсюда чувствовала исходивший от него аромат цветочного масла.       — Найна из Хайана, верно? — обернувшись, спросил Брент, и Иггрова Невеста кивнула, чувствуя, как кровь приливает к ее щекам. Похоже, ему и объяснять ничего не надо. — Вы ее больше не увидите.       Приближенный произнес это таким тоном, что девушка сразу вспомнила, какому именно лику Двуединого он служит.       — Нет! — испуганно воскликнула она и под вопросительным взглядом йера сбивчиво продолжила: — Отставьте их со мной. И Найну, и двух других. Это была глупая женская ссора, и я... — голос задрожал, и Радда осеклась.       Брент внимательно выслушал ее, но отвечать не спешил. Под его взглядом сердце вновь заколотилось, но девушка мужественно продолжала смотреть йеру в глаза, пытаясь понять, кого же он ей так сильно напоминает. Догадка перепуганным мотыльком порхала на крае сознания, но уловить ее никак не удавалось.       — Вы злитесь, потому что боитесь. Меня? — неожиданный вопрос прозвучал негромко, но будто бы оглушил Радду. Ей захотелось крикнуть: «Нет, самой себя!», и это было бы правдой, но самообладание ей отказало. На подгибающихся ногах Радда вернулась к креслу и тяжело в него опустилась, уже не заботясь о распахнувшемся подоле, обнажившем колени.       — Разумеется, я боюсь, — сквозь слезы прошептала она. — Я боюсь смерти, но еще больше — того, что в последний момент меня лишат и этой надежды на избавление. Вы в душе наверняка смеетесь над глупой женщиной, как смеялся ваш брат Архайн, — видя, что ее не перебивают, зло выплюнула Радда, чувствуя, что теперь не сможет остановиться при всем своем желании. — Но я устала бояться каждого наступающего дня. Я боялась своего хозяина, боялась монахов, боялась всех. Ради того, чтобы забыть об этих страхах навсегда, я готова умереть. Но вы не представляете, каких сил мне стоит верить в Иггровы кущи! Думать о них, не обращая внимания на боль и унижение, когда очередная гнида решает, что я должна кому-то составить компанию!..       Поймав тяжелый взгляд йера, Радда осеклась.       «Ну все, он меня убьет. Свернет шею, развеет тело прахом, как те цветы. А на утренней проповеди объявит, что недостойная женщина сбежала из обители Двуединого, и тут же выберет из толпы другую Невесту для своего бога,» — пронеслась в голове отчаянная мысль.       Радда даже не попыталась отшатнуться, когда Приближенный протянул к ней руку. Но вместо того, чтобы сомкнуть пальцы на ее шее, Брент осторожно, будто боясь обжечься, смахнул слезы с ее щек.       — Я бы хотел, чтобы вы отказались от своего решения, — негромко произнес он, аккуратно проведя пальцем по скуле девушки, и с сожалением отстранился на прежнее расстояние. — Но понимаю, что это невозможно. Не плачьте, Невеста, — произнес он, отходя к двери. И переде тем, как уйти, добавил: — Вам принесут сон-траву, чтобы вы спали крепким сном без сновидений.       Когда за йером закрылась дверь, Радда поняла, что сходит с ума. Собственные чувства пугали ее больше приближающегося Вознесения: для полного счастья ей только не хватало влюбиться в Приближенного.       Который сдержал свое слово.       Ближе к ночи с извинениями пришла Найна и принесла отвар сон-травы. Успокоив прислужницу, Радда нетерпеливо осушила преподнесенную кружу и провалилась в долгожданное забытье.       Следующий день прошел как в тумане. Иггрова Невеста проснулась уже к обеду, помолилась в пустующем храме и весь оставшийся день рукодельничала вместе с прислужницами, которым ни словом, ни взглядом не напомнила о вчерашнем недовольстве. Голова казалась легкой и пустой, и перед сном девушка сделала лишь один глоток из кружки с самойликой. Во сне Радде снова привиделось, что она бродит по дикоцветному лесу, но к утру это стерлось из памяти, и день начался не хуже предыдущего. А после обеда от портного пришло подвенечное платье. Иггрова Невеста покорно примерила белое одеяние и повертелась перед прислужницами, почти не слушая их. К вечеру голова стала как в тумане, и девушка уснула прежде, чем дождалась очередной порции отвара из самойлики.       В дикоцветном лесу ее уже ждали знакомые тени: два человека и корлисс.       Проснулась Радда сама, с первыми солнечными лучами, которые последние два дня периодически пряталось за тучи, пригнанные северным ветром. Прислужницы, принесшие завтрак, застали Иггрову Невесту за уборкой и тут же подняли крик. Радде пришлось отложить веник и позволить женщинам вымыть свои роскошные волосы, которые в последние дни приходилось заплетать в косы, чтобы их плачевное состояние не так бросалось в глаза. Вспоминать неприятный инцидент в банный день не хотелось, но Найна сама заговорила об этом, и девушка не стала спорить. Вымытые в несколько пар рук волос старательно высушили полотенцем и тщательно расчесали, и ближе к полудню они высохли полностью, так что Радда смогла наконец выйти из дома, чтобы помолиться в храме. Подъем на башни за прошедшие пять дней стал привычным, как и разговоры со своим женихом, нарисованным на иконах. Храм больше не пугал девушку своей величественностью, и она спокойно здоровалась с встречающимися ей на пути йерами.       Идиллия продолжалась ровно до того момента, как Радда решила прогуляться по саду и на одной из гравийных дорожек встретила Глашатая Двуединого. За время своего пребывания в Орите Иггрова Невеста до сих ни разу не встречала дхэров и, не зная, как следует поступить, сошла на газон, уступая Глашатаю дорогу. Тот даже не повернулся в ее сторону голову, скрытую глубоким капюшоном, но девушке вполне хватило вида чешуйчатого, непрерывно шевелящегося хвоста, выглядывавшего из-под подола темно-бордовой мантии.       Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, Радда бросилась к себе, малодушно заперевшись изнутри. Как и любой человек, исповедовавший иггрианство, она знала о нечеловеческой природе Глашатаев, но воочию это производило куда более пугающее впечатление. Сразу вспомнилось, что именно дхэры, а не йеры, являются посредниками между верующими и Двуединым, а значит, и Вознесение наверняка не обойдется без их участия. Иггрова Невеста содрогнулась, представив, как к ней тянет чешуйчатая рука, и с ужасом поняла, что уже видела эту картину. Во сне, в ночь страшной бури, знаменовавшей рождение Твари, на которую теперь охотился в дикоцветных землях Приближенный Архайн, сменивший на этом посту Брента.       Увидев на столе почти полную кружку отвара из самойлики, Радда почти без раздумий осушила ее. Холодная жидкость неожиданно обожгла горло, а солнечный свет, лившийся в окна, резал глаза. Радуясь, что прислужницы не стали ждать ее возвращения и ушли, Иггрова Невеста задернула шторы и, в красноватом полумраке содрогаясь от внезапного озноба, еле успела дойти до постели.       Падения она уже не почувствовала — ее с готовностью подхватили тени дикоцветных лоз.       Этот сон был непохож на предыдущие. Радда стояла под навесом вместе с друзьями — горцем ЭрТаром, у ног которого привычно вертелся неугомонный Тишш, и обережником Джаем — и смотрела, как под проливным дождем Приближенный Архайн сражается со жрецом-тваребожцем. При взгляде на его родное лицо, обрамленное мокрыми седыми волосами, сердце заходилось в бешеном танце непередаваемой нежности и тревоги. Насколько бы ни был уверенным взгляд темно-зеленых глаз, Радда точно знала: жрец Привратницы, не прошедшей четвертой инициации, не сможет противостоять Приближенному к Двуединому. Когда Архайн занес над головой свою плеть, девушка уже знала, что сейчас случится. Но глядя, как тело жреца оседает на землю горсткой камалейного праха, все равно не смогла сдержать крик:       — Брент!       От этого крика она и проснулась.       А в следующий момент запертая изнутри дверь открылась, не устояв перед силой плети в руках Приближенного.       Несколько мгновений Радда и Брент удивленно смотрели друг на друга, а потом йер с облегчением выдохнул и закрыл за собой дверью, ручку которой до этого сжимал до побелевших костяшек.       — Как же ты меня напугала, — прошептал он, окончательно запутав девушку, пытавшейся понять, происходит ли это наяву или по-прежнему во сне.       Спросонья путаясь в длинном подоле платья, Радда поднялась с кровати и помогла йеру раздвинуть шторы, с удивлением обнаружив за окнами глубокую ночь.       — Как долго я спала... — пробормотала Иггрова Невеста, глядя на белесые призраки цветущих кустов в чернильной тьме. Слова прозвучали едва слышно, но этого оказалось достаточно, чтобы внезапно разозлившийся Приближенный больно схватил ее за плечо, разворачивая к себе лицом:       — Глупая девчонка, какого Иггра ты заперлась и никому не отвечала?! — прошипел он таким страшным тоном, что девушка испуганно дернулась в сторону, пытаясь освободить плечо и уже предвидя расцветающий на нем синяк. Обида вскипела в душе Радды и обернулась гневным огнем, защищаясь ответным нападением:       — С какой это стати Иггрова Невеста должна привечать по ночам йеров?! — в тон Брента ответила девушка, сверкая глазами. От несправедливости хотелось плакать: она так беспокоилась за него, а этот мерзавец в мантии Приближенного ее в чем-то обвиняет!       Зеленые глаза на мгновение удивленно расширились, но тут же недобро прищурились:       — Привечать? Как Архайна, верно?       Звук пощечины раздался раньше, чем Радда поняла, что делает ее рука. И даже не успела испугаться, когда йер, схватив ее за второе плечо, притянул девушку к себе и впился поцелуем в ее губы. Заранее понимая тщетность своей попытки, Иггрова Невеста попробовала оттолкнуть мужчину, а потом просто ударила его в грудь раскрытой ладонью, злясь на свое бессилие. Но еще больше — на то, что с каждым ударом чужого сердца желание сопротивляться ослабевает.       Жрец или йер, рядом с этим человеком Радда теряла себя, становясь одновременно ничем и всем. Она чувствовала его дыхание на своей шее, и, кажется, сама опустила его руки к себе на бедра, чувствуя, как тело охватывает желание, с которым Иггрова Невеста так долго боролась. Там, где губы Брента касались ее, кожу жгло нестерпимым огнем, чьи языки нещадно плавили душу.       Внезапно холодный воздух обжег разгоряченную кожу. Дрожа всем телом, Радда с испугом смотрела, как отшатнувшийся от нее йер, застонав сквозь стиснутые зубы, пытается снять серьгу, которая извивалась в кровоточащем ухе как самая настоящая змея. Дхэрово колдовство, успела мелькнуть паническая мысль, но в этот момент Бренту удалось отцепить от себя страшное украшение и, бросив на пол, припечатать ногой. Серьга-змейка в последний раз конвульсивно дернулась под каблуком высокого сапога, и мужчина, тяжело дыша, поднял на Радду растерянный взгляд, в котором что-то неуловимо изменилось.       — Радда, — голос его прозвучал хрипло, как у человека, вдруг разучившегося говорить. Брент протянул к ней руку, но будто не осмелился прикоснуться. У девушки перехватило дыхание: Приближенный никогда не называл ее по имени. Более того, оно ему было попросту неизвестно.       Дрожа от волнения, Радда сама вложила тонкие пальцы в руку жреца в йеровской мантии.       — Дурак, — прошептала она, чувствуя, что с плеч упала настоящая гора. Брент наклонился и осторожно прикоснулся лбом к ее лбу, и Радда свободной рукой обхватила его за шею.       Несколько мгновений они стояли, закрыв глаза, а потом девушка первой потянулась к губам мужчины. Тот ответил осторожно, опасаясь снова причинить боль, но его рука уверенно обвила девичью талию. Радда с трудом удержалась от стона: в низу живота сладко ныло от одной мысли, кто именно обнимает ее и целует. Освободив вторую руку, она на ощупь нашарила воротник йеровской мантии и, расстегнув его, скользнула ладонью вниз по горячей шее Брента. Он прерывисто вздохнул и, продолжая поцелуй, крепче прижал к себе девушку уже обеими руками. Радда с готовностью изогнулась в объятьях, о которых так давно мечтала. Ее единственным желанием было еще сильнее прижаться к этому человеку. Желание настолько естественное и правильное, что в душе не осталось места для стыда и страха. Брент позволил снять с себя мантию Приближенного, но, когда Радда потянула его в сторону кровати, отстранился. Глаза девушки испуганно расширились.       — Пожалуйста, останься со мной.       Мужчина взлохматил пятерней короткие каштановые волосы и, будто не веря в реальность происходящего, покачал головой:       — Это я должен умолять тебя об этом.       Радда почувствовала, что от этих слов ее снова бросает в жар. Заплетающимися пальцами она начала расстегивать платье, но Брент поймал ее руки и, переложив их к себе на плечи, сам разобрался с рядом мелких пуговок. Тяжелая серая ткань упала, оставив девушку в одной нижней рубашке. Радда зябко повела обнаженными плечам и, не размыкая горячих рук, шагнула назад, увлекая мужчину за собой на постель.       Тяжесть навалившегося сверху тела не пугала, скорее наоборот. Девушка довольно застонала, когда руки Брента прошлись вдоль ее тела, обведя пальцами окружия грудей и задержавшись на бедрах. Радда заерзала под ним, пытаясь одним движением стянуть с жреца рубаху. Когда это ей все-таки удалось, Брент вздрогнул, ощутив ее тонкие пальцы у себя на груди. Улыбаясь, Радда поцеловала его в шею и медленно провела ладонями по обнаженному торсу, наслаждаясь реакцией на свои прикосновения. Подол ее рубашки уже давно задрался, и руки Брента гладили оголившиеся бедра. Когда его пальцы скользнули во влажную щель, девушка застонала в голос и всем телом подалась вперед. Грудь Радды вздымалась все выше, но в какой-то момент она ловко извернулась, ускользая от ласк, и через голову сняла мешавшуюся рубашку. Под потемневшим взглядом Брента она неожиданно залилась краской, хотя думала, что дальше уже некуда. Девушка тряхнула головой, отчего иссиня-черные волосы рассыпались по плечам, частично скрывая наготу, но больше подчеркивая изгибы бедер, от которых мужчина не мог оторвать взгляда. Но понять немую просьбу ему это не помешало.       Обхватывая ногами талию Брента, окончательно избавившегося от одежды, угасающим разумом Радда успела подумать, что ради этих мгновений, ради неповторимого чувства единения, которое не возникало раньше ни с одним мужчиной, стоило жить. Девушка успела увидеть в глазах любимого отражение своей собственной мысли и окончательно растворилась чувствах, захлестнувших хитросплетение изгибающихся тел.       Позже, лежа на скомканных простынях в объятиях друг друга, они слушали ночную тишину. До рассвета оставалась пара часов, но ни Радде, ни Бренту не хотелось спать: они оба знали, что с наступлением утра чары, дарившие им ощущение свободы и всесилия, падут. Девушка задумчиво рисовала кончиками пальцев лозу на левой руке Брента, у которого — как у самого настоящего йера — на коже не было ни одной татуировки, когда мужчина заговорил:       — Прошу тебя, откажись.       Радда посмотрела на него из-под густых ресниц и с сожалением покачала головой:       — Ты же знаешь, у меня нет другого пути.       Они снова замолчали. Девушка продолжила своими прикосновениями чертить невидимый узор, а Брент ласково гладил ее по длинным волосам. Этот разговор они уже пытались начать, но оба слишком хорошо знали, что все бессмысленно. Радда могла отказаться от участи Иггровой Невесты, но тогда бы она снова попала к своему прежнему хозяину, взбешенному своеволием посмевшей бежать рабыни. Брент мог купить ее свободу, но сам он — как и все йеры — оставался рабом дхэров, и подобная была участь хуже смерти. Сейчас Радда понимала это как никогда и перед тем, как все же провалиться в беспокойный сон, успокаивающе прошептала:       — Я Иггрова Невеста. После Вознесения меня ждут райские кущи и чертоги Двуединого.       Но они оба давно не верили в двуликого бога.