За тысячью дверей

Сакурай сглотнул, разглядывая покрытую черным лаком и оттого ехидно блестящую дверь в квартиру Вакаматсу. Собравшись с духом, помотал головой и ослабевшей рукой стукнул пару раз. Тишина. Пожалуй, даже она сейчас показалась Сакураю злорадной, будто весь мир тихонько посмеивался над ним. Вернее, он сам себя так убеждал. А в этом (в смысле, в самоубеждении) он был мастером. Что же, Сакурай повторил цепочку действий: сглотнуть, постучать, ждать — еще раз. Большего эффекта она не принесла. Возможно, Сакурай начал бы злиться (или по крайней мере раздражаться), не завибрируй в кармане телефон. Он поднес его к глазам, чуточку прищурившись: зрение чуток подпортилось из-за ночных посиделок наедине с мангой. Сообщение было от Вакаматсу; обычно ловкий, атакующий защитник Тоо чуть не выронил мобильный. «Я в душе, поэтому заходи так и дуй бегом ко мне!» Телефон снова чудом избежал участи встретиться с каменным полом, приземлившись на уже десять минут как лежавшую там школьную сумку. Сакурай чуток подрагивающими пальцами... чего греха таить, совсем не чуток, собрал свои пожитки и дернул за ручку. Кажется, вселенная немного к нему смилостивилась. Потому что дверь просто так открылась. Все еще ждущий подвоха, он аккуратно ступил за порог, прикрыл дверь. Губы сами собой сложились и прошептали «Простите... за вторжение» неизвестно кому. Квартира была пуста и оттого тиха. Единственный шум создавала лишь беспрестанно журчащая вода. Этот шум, скорее всего, был самым страшным, что Сакурай в своей жизни слышал. Ступая так тихо, как мог, он направился к месту, откуда шли бесконечные «плюх-плюх». Гнездышко семьи Вакаматсу было весьма уютным, но стены, покрытые приятно-коричневого цвета обоями, угнетали Сакурая сильнее школьных перед экзаменом. Он брел, как на эшафот. И снова оказавшись перед дверью, немного решительнее дернул за ручку. Лицо тут же обдало горячим и влажным воздухом. Дышать стало труднее (и не сказать, что из-за температуры). Сакурай увидел свои глаза в запотевшем стекле — шалые, они были широко раскрыты, отчего казались еще больше, и выдохнул. Бросил короткий, стыдливый взгляд на душевую кабинку. Мгновенно отвернулся, чувствуя кожей, что краснеет. — Вакаматсу-сан?.. — позвал он, ото всей души надеясь, что ему не ответят. Как же. В кабинке послышалось нечто, похожее на кряхтение, затем какие-то ругательства (Сакурай уже немного тревожился, но бросить взгляда в ту сторону не смел). Через пару секунд все устаканилось, и Вакаматсу высунул голову из кабинки. Послышалось как обычно громкое приветствие. — Д-добрый день, Вакаматсу-сан, — Сакурай моментально заволновался, что недостаточно вежлив, и на всякий случай прибавил еще несколько извинений. — Я ж сам тебя позвал?.. — ответили ему недоуменно Вакаматсу, тряхнул влажными волосами и, видимо, решил забыть. — Заходи давай! И вновь скрылся за мутной от пара дверцей. Сакурай видел все очень расплывчато, но... видел... Странно — сто раз виденное тело Вакаматсу в раздевалке сейчас стало особенным. Таким, что горят уши и шея (Сакурай был странным во всем, даже краснел странно). «Что делать? Что же делать?!» — думал Сакурай, торопливо расстегивая штаны и путаясь в них. Тут, как говорится, глаза боятся, а руки делают — ибо ослушаться Вакаматсу он не мог. Не хотел, если честно. Очередная дверь предстала перед ним. На этот раз почти ничего не прячущая. И Сакурай со странной и непонятно откуда взявшейся смелостью перешагнул порожек, окончательно положив голову на плаху, к которой так упорно шел. Вакаматсу уже ждал его — покрасневший от горячей воды, большой (шутка ли — почти два метра) и оттого до ужаса прекрасный. Он сгреб Сакурая в поистине медвежьи объятья, тот откинул голову, чувствуя, как и сам нагревается до недопустимого предела. Было жарко, как в аду, но в аду приятном и сладком. — Зачем вы меня позвали, капитан? — с закрытыми глазами спросил Сакурай. Он дышал очень отрывисто, что выдавало его волнение, и, надо сказать, ему очень шло. Кадык двигался под кожей при каждом звуке. — Давно хотел помыться вместе, — честно сказал Вакаматсу и утер уже проступивший на лбу пот, одной рукой , впрочем, еще держа Сакурая поперек живота. Сакурай протянул ему шампунь, внутри мечтая разжать поскорее пальцы — субстанция внутри по температуре была весьма схожа с раскаленной лавой. — Извините, не могли бы вы намылить мне голову? — Не так просто, — покачал головой Вакаматсу, забрызгав все вокруг мелкими капельками. — Сначала встань на колени. Чувства Сакурая были весьма смешанными, но он подчинился и вскоре ощутил коленями теплую скользкую плитку. Глаза поднимать вдруг стало стыдно — поза была вполне однозначная. Все неприятные мысли, что копошились в голове до прихода, вдруг вернулись и теперь устраивали головному мозгу массовую демонстрацию с большими транспарантами «опомнись, дружок». Стало даже чуточку обидно — на сущую секунду, а затем большие руки, какие и нужны центровому, с широкими ладонями внезапно опустились Сакураю на голову, и он внезапно снова ощутил прилив дикого, странного удовольствия. Как кошка, ластясь под поглаживаниями, он приоткрыл рот и осторожно коснулся головки члена. Вкуса никакого не чувствовалось — только вода. А еще повсюду пахло шампунем, шампунем Вакаматсу. Пальцы у него, кстати, оказались неожиданно ловкие. Кажется, что весь мир сосредоточился на этих пальцах — такое удовольствие они давали. Сакурай уже ощущал и свое собственное возбуждение, но ему хватало только ощущений с головы — это было как полноценный массаж, только эротичнее и куда приятнее. Почему-то он уже забыл о своем стеснении. Момент был схож с тем, когда до финальной сирены осталась сущая пара секунд, а мяч в твоих руках, разрыв противника минимален. И ты делаешь рывок. Сакурай твердо решил, что не хочет потом чувствовать себя виноватым за одностороннее удовольствие — а посему высунул язык и уже смелее прошелся языком вдоль члена Вакаматсу, чувствуя там микроскопическими сосочками каждую венку. Дышать было трудно, во рту скопились целые океаны слюны, но вокруг было слишком жарко, слишком горячо, чтобы обращать на такое внимание. Он ощущал кожей, что движения Вакаматсу становятся все более и более рваными, будто тот уже подходил к концу от его нехитрых ласк. «Я хочу, чтобы Вакаматсу-сан получил от этого наивысшее удовольствие!» — неожиданно даже для самого себя решил Сакурай. И решил все-таки попытаться заглотить целиком. Член капитана оказался удивительно большим — даже когда Сакурай держал его в своей ладони во время прежних совместных мастурбаций, он не чувствовался таким огромным и тяжелым. Как будто в глотку ему пихали что-то слишком огромное, чтобы просто объять ртом. Но Сакурай твердо решил не сдаваться. Перед зажмуренными глазами что-то мелькнуло — страницы с бесчисленных просмотренных сайтов. Сакурай целовал нежную кожу, облизывал темную головку, скользил губами и старался, как мог. И попутно умирал под горячими струями, которые ерошили его голову. Он ощущал, что потеет, и как тут же смывается этот пот. Но он жил одной головой в этот момент. *** «Теперь я пахну Вакаматсу-саном», — подумал Сакурай более чистый, чем когда бы то ни было, взъерошил волосы и улыбнулся.