Броситься вниз

О чем люди думают, ощущая шершавый металл ладонями? Ощущая, как холодный воздух, принесенный ветром издалека, смешивается с выдохом остывающего города; аккуратно, будто крадущийся туман, лижет босые ноги, скользит вверх, забирается под рубаху, маленькими незримыми щупальцами оплетает шею. Когда лицо, обдуваемое ветром, как при лихорадке, наливается жаром, а глаза — кровью. Пальцы, которых уже не чувствуешь, прилипают к перилам; обожженные ледяным мрамором ступни сливаются с полом — ты становишься частью. Частью зверя, прекращающего приготовления ко сну, постепенно замирающего, чье дыхание успокаивается, превращаясь в один протяжный гул. Мгновение назад он пестрил желтоватым светом множества распахнутых глаз; язвочки и ранки на его черной шкуре демонстрировали теплые внутренности, где происходит жизнь; но теперь он затаился, туша его укрыта сумраком пустоши, и если какой-нибудь ночной странник имел счастие проходить мимо, то он вряд ли разглядел бы распластавшееся нечто на фоне тяжелых бархатных туч. Но дыхание. Хрипящее дыхание существа, защищающего себя хаотично разбросанными по спине хитиновыми пластинами, под которыми гниют мягкие волокна, пораженные болезнетворными микробами; где тут и там встречаются отмершие клетки, организованные в систему трещин, разрушенных зданий, забитых или не забитых окон, смотрящих своей пустотой в не менее пустые улицы.       Рано или поздно Некрополис залечит свои раны, процесс регенерации уже идет и оценить прогресс сможет лишь тот, кто видел зверя в худшем своем состоянии. Я видел.       Не знаю, о чем люди думают, ощущая шершавый металл ладонями, стоя на балконе и разглядывая неизменную темную даль. Но, думаю, если самое приятное в достижении чего-либо — ожидание... то прелесть этого добровольного самоистязания холодом в понимании, что стоит сделать пару шагов назад и ты окажешься в теплой комнате.       Теперь спальня кажется более уютной, здесь темнота становится душной. Тело испытывает приятное томление, глаза слегка жжет; я чувствую, как кровь циркулирует внутри, ритмично прибивая алыми волнами к кистям рук, ступням, голове. Подол легкой свободной рубахи щекочет бедра, позже — бока, спину, пока я не сбрасываю её, оставшись полностью обнаженным. Странно стоять без одежды посреди комнаты: сразу начинаешь ощущать самое незначительное движение воздушных масс, кожа будто трансформируется в еще один, дополнительный слой одежды, становится отчасти чужеродной, тянущей вниз.       Я медленно приблизился к кровати, оперся коленом на её край. Тело, кажется, плавает в густом пространстве и единственная сила, воздействующая на него, — притяжения. Притяжение к мягкой постели. Юркнув под одеяло, я сразу прижался к боку дремлющего дяди. Он был теплый, взлохмаченный, разморенный сном, создающий уют своим присутствием и полное забвение объятиями. Осторожно приподнимаюсь на локтях, медленно выдохнув; его рот слегка приоткрыт, голова упокоена на ладони, тихое сопение разливалось по подушке и стекало ко мне. В груди будто зашевелилось что-то мягкое и пушистое, щекочущее изнутри. Я опустил голову рядом с дядиным лицом, так что дыхание касалось меня; каждый выдох я ловил собственным вдохом. Темнота ложится шалью на плечи, укрывает лицо, утяжеляет веки...        - Холодный такой, — сонно шепчет Кадар, притягивая к себе. Его ладони плавно скользят по спине, согревая меня, и останавливаются на уровне поясницы. Он слегка приподнял голову, затуманенным разумом понимая, что на мне абсолютно нет одежды.        Кончиками пальцев касаюсь щек, провожу две симметричные линии к уголкам губ и целую. Просто нежными и долгими касаниями, растягивая движения так, что могу чувствовать, как скрипят шейные позвонки.        Лопатки встречаются с простыней: Кадар уложил меня на спину, нависнув сверху, продолжая ласкать дыханием обветренные, потрескавшиеся губы. Хочу, чтобы он прижимал меня к постели; хочу чувствовать его жар спиной или грудью, быть полностью огражденным от всего, даже от спальни; хочу, чтобы он зарывался в мои волосы, стискивая плечи, покусывая за ухо. Вместо того дядя замер надо мной, возможно, прикрыв глаза, а, может, и глядя на меня в упор.        - Глупый, — только и слышу я, после долгого молчания.        Губы начали двигаться к подбородку, по шее, в то время как я поддавался им, тянулся к ним, каждый раз выгибаясь навстречу. И снова уже более громкие вздохи разливаются по постели, собираясь в складках простыней и балдахина; и снова горячие поцелуи покрывают мое тело, такие же трепетные и нежные, как касания рук к груди, бокам и бедрам. И все, что я могу, — томиться в этой сладкой неге.        Кадар держит мои запястья над головой, прижимая их к постели. Он не шевелится, просто разглядывает, поглаживая слегка ладонью по ребрам, обездвижив меня, оставив полностью беззащитным; пальцами обводит сосок, сжимая его. Возможно, он бы хотел увидеть сейчас мое пылающее лицо, неестественно живое для мертвенно-бледного тела, но он знает, как я возбужден.       Наклоняется затем, чтобы отвлечь, проведя языком по завитку уха, и берет меня внезапно и резко, одним глубоким толчком. Я вскрикнул, не то от неожиданности, не то от возникшей боли. Так вероломно и нагло, как Кадар никогда не делал, я даже почувствовал себя брошенным на те пару секунд, пока чувствовал боль. Теперь меня обхватывали сильные руки, с каждым толчком прижимая к постели все сильнее, так что я захлебывался в собственных стонах, забыв обо всем. Я терял рассудок, когда чувствовал себя в его власти, потому что он сделает безумно приятно.        Кадар, как всегда, двигается глубокими размеренными толчками. Со стороны это, должно быть, выглядит завораживающе: смуглое тело, слегка влажное, лоснящееся, очень плавное и грациозное, совершающее мощные телодвижения, так что можно заметить напряженные мышцы рук, растягивающуюся широчайшую спины, перекатывающиеся ягодицы. Дядя был красив именно так, как может быть красив взрослый мужчина: в едва заметных морщинках на лице, в проступающих на руках венах, в выраженных суставах пальцев и запястий, в каком-то спокойном глубоком взгляде. Раньше он еще и улыбался, ласково так, отчасти как покровитель.        Я чувствовал полную расслабленность, приятную тянущую боль в мышцах, как после долгого бега. Холодок гулял по животу, облизывал конечности, скользил между ног, где было влажно и горячо. Я еще чувствовал внутри вязкую жидкость, постепенно покидающую тело. Кадар аккуратно обтер внутреннюю сторону бедер, избавляя меня от неприятной остывающей липкости. Я обратил внимание: он не раздевался до конца, и если бы не подрумяненное лицо и взлохмаченные волосы, по нему не было бы заметно, что у нас был секс.       Пальцы щупают меня, аккуратно надавливая на кольцо мышц между ягодиц, поглаживая чувствительную кожу. Дядя проверяет, не поранил ли он меня, попутно заглядывая в глаза. Как-то странно он себя ведет.       Наконец, одеяло укрыло меня, спрятав наготу; Кадар смотрит, опершись рукой в постель, склонив голову к плечу.       - Что? - кажется, в моем голосе прозвучал оттенок волнения. - Прост))        Вместо ответа он наклоняется и целует меня в лоб, приобняв слегка за плечи. Его волосы скользнули по щекам и я заправил их за уши, прижимая ладони к дядиному лицу.       Через открытую дверь балкона слышалось дыхание спящего Некрополиса, убаюканного шепотом пустоши. Кадар тоже уснул на моем плече, уткнувшись носом в шею, обхватив руками талию, но мне так и не удавалось заснуть. Я не знаю, о чем думают люди, стоя на балконе.       Но меня тянет броситься вниз.