i'm a moon at midnight

Гарри не умеет отказывать. И дело не в том, что он не пытается, потому что он еще как пытается. Когда Ник попросил его организовать вечеринку, Гарри очень сильно старался отказать, он уже произнес «Н», намереваясь сказать «Нет», но каким-то образом это закончилось «Да, да, конечно», впрочем, как и остальные его попытки отказать. Когда Зейн попросил одолжить ему несколько фунтов, потому что у него совсем не было денег, но ему нужна была еще одна сигарета, Гарри решил сказать полное «Нет», но почему-то опять получилось «Окей», и бумажник в его кармане потерял в весе. И когда бармен недавно звонил ему в два часа ночи, сообщая, что Найл кричал: «Гарри отвезет меня домой! Гарри отвезет! Он всегда отвозит, чувак! Просто позвони Гарри! Он лучший!», Гарри пытался отказать, пытался заставить Зейна заняться этим. Но, в конце концов, именно Гарри целый час добирался до паба, где был Найл, отвез Хорана домой и уложил в кровать, оставив стакан воды и аспирин на тумбочке. Когда он приехал домой, ему остался всего один час на сон, перед тем, как он должен был пойти на занятия, и это привело к тому, что он заснул посреди своего юридического экзамена, взамен получив право наблюдать неприятный неуд в табеле. Возможно, он устал говорить «Да». — Прошла неделя с вечеринки Ника, в восьмой раз за двенадцать дней потребовалось отвезти Найла домой после очередного паба, дать Зейну взаймы двести восемнадцать фунтов, хотя он знал, что это двести восемнадцать фунтов, которые он никогда не получит обратно. Неделя, как он в последний раз нянчился с Люкс, целых четыре дня с того момента, как он одолжил свой айпод Тому, который вернул его разбитым, что его невозможно было даже включить, и Гарри вваливается в класс с мешками под глазами и перекошенными губами. Когда Гарри садится на свое место, за спиной слышится хриплый шепот, обдавая его шею теплым дыханием: — Ты позже, чем обычно. Это Луи. Как всегда, Луи. Луи, который смеется, когда Гарри спотыкается или падает. Луи, который засовывает ему в волосы маленькие идиотские клочки бумаги во время занятий. Луи, который никогда не называет его Гарри, всегда Гарольдом или Кудрявым или еще как-нибудь, как ему захочется в определенный день. Луи, который пинает спинку его стула и широко улыбается, когда Гарри оборачивается, чтобы попросить его перестать. Луи, этот богатый, атлетически сложенный и идеальный мелкий придурок, любимое хобби которого включает в себя бесить Гарри, и у него это превосходно получается. Как всегда, Луи. И Гарри вполне уверен, что ненавидит его. Он уверен. Очень даже. — Гарри, друг, ты выглядишь уставшим, — это уже Лиам, который никогда не просит от него ничего, кроме его души. — Надо было отвезти Найла домой. Он снова напился, — пожимает плечами Гарри. — Это плохо, друг, — хмурится Лиам. И так происходит почти всегда. Всем нравится Гарри, но никто даже пальцем не шевельнет, чтобы помочь ему. Даже Лиам, который весь будто предан благотворительным акциям, спасению щенков или чему-то еще. И почти всегда все в порядке, только вот Гарри, возможно, устал быть единственным, кто отвозит Найла домой или единственным, кто пропускает обед, потому что отдал Зейну все свои деньги, которые планировал потратить на еду. Когда начинается занятие, Гарри кажется, что он слышит шепот Луи: — Что, черт возьми? Это в восьмой раз за этот месяц. Но Гарри не придает этому значения, ведь что Луи мог знать о Гарри? — На пороге Гарри лежит коробка, небрежно завернутая в ярко-красную упаковочную бумагу и с уродливым, совершенно ее не дополняющим, цветком сверху. Гарри хочет пнуть ее в сторону, потому что эта вещь выглядит просто отвратительно, из-за чего ему хочется вырвать все свои кудри. А еще ему хочется узнать, что внутри этой уродливой коробки, так что он тратит последнюю энергию на то, чтобы поднять уродливую коробку с уродливым цветком, возится с замком так же, как он делает это каждый вечер после работы, и проскальзывает внутрь своей уродливой квартиры, чувствуя себя немного мертвым и тоже немного уродливым. Оказавшись внутри, он откидывает небольшой цветок в сторону, потому что он выглядит еще более мертвым, чем сам Гарри, и садится на кухонную столешницу, глядя на коробку, потому что сейчас первая половина декабря, и нет никаких причин, чтобы кто-то оставлял ему завернутые коробки. Разве что это ошибка, и это не предназначалось ему, или кто-то по-настоящему забыл, когда у него день рождения, или, возможно, у отправителя неправильный календарь. Мысли делают его еще более уставшим, чем он уже есть, что, в свою очередь, является еще большей усталостью, которую кто-либо и когда-либо может испытывать. Гарри берет коробку в руки, осматривая ее со всех сторон в поисках открытки, спрятанной в щелях, или каракуль сбоку, но, в конечном счете, ничего не находит, кроме увядших лепестков уродливой ромашки. Он кладет коробку на место, думая спросить соседей, не связано ли это с чьим-нибудь днем рождения, а затем снова хватает коробку и начинает разворачивать оберточную бумагу, потому что если это для кого-то другого, то, по крайней мере, Гарри сможет снова ее упаковать, и сделать так, чтобы это выглядело достойнее того беспорядка, который он получил. Когда оберточная бумага была снята, Гарри удивленно уставился на содержимое, потому что это подарочный набор йоркширского чая с уродливой одноименной кружкой, коробкой йоркширского чая и таким же кухонным полотенцем, и Гарри даже никогда не любил йоркширский чай. Нахмурившись, он вынимает коробку и ищет открытку, чтобы узнать для кого это на самом деле, потому что кто, черт возьми, подарил бы ему йоркширский чай? Когда он кладет коробку на столешницу, его глаза замечают сложенный листок на дне беспорядка из красной оберточной бумаги, и он достает записку, открывает ее и зевает. Гарри, приятель, ты должен беречь себя! – тот, кому не все равно. Все, что Гарри хочет знать – это почему вдруг его запасы пополнились йоркширским чаем и кто, черт возьми, подарил ему все это. — Утром, спустя неделю, Гарри пьет чай, потому что, несмотря на то, что это не его любимый, это все еще чай, и это подарок, а он не выбрасывает подарки, особенно те, которые стоили денег. Благодаря своим вложениям в план Зейна по доведению легких до рака посредством курения, он почти всегда ест и пьет по самому минимуму. Чай, абсолютно любой чай, всегда приятен, по сравнению с водой и простым хлебом, который он постоянно потребляет. Когда он заходит в аудиторию, Лиам улыбается и приветствует его (Луи делает то же самое, но Гарри притворяется, что не слышит, не видит, и не чувствует, как Луи начинает беспрерывно засовывать кусочки бумаги в его волосы). Лиам спрашивает, как прошла его ночь, прежде чем рассказать о своей, жалуясь на то, что Зейн обиделся на него из-за того, что он снова начал видеться с Даниель. — …Я не знаю, почему она так не нравится ему. Она милая. Правда? Она же милая? Гарри? Ты вообще слушаешь меня? — Да. Да, друг, — бормочет Гарри и кивает, не отрывая глаз от своего ноутбука, пролистывая список поддержанных айподов, чтобы найти замену своему, и было невозможно не слышать Лиама, который болтает ему прямо в ухо. Очевидно, незаинтересованность Гарри в странном любовном треугольнике Зейна, Лиама и Даниель не ускользает от Лиама, он закрывает эту тему и бросает взгляд на экран ноутбука Гарри. — Зачем ты ищешь айпод? У тебя его разве нет? Прежде чем Гарри может ответить, Луи дергает за одну из кудрявых прядей Гарри, напоминая о своем присутствии: — Разве ты не все время слушаешь свою странную хипстерскую музыку, Гарольд? Знаешь, я тут подумал… — Ты умеешь это делать? Не навреди себе, приятель, — усмехается Гарри. И Луи закатывает глаза, потому что мог ли Гарри вообще что-либо знать о Луи. — Так вот, как я говорил, прежде чем был грубо прерван, ты и вчера не слушал свою проклятую музыку. Неужели ты сбился с пути хипстерства, Гарольд? — Какой же ты придурок, Томлинсон, — бормочет Гарри, закрывая свой ноутбук. Гарри думает, что к концу занятия в его волосах будет миллион крошечных бумажек, а еще ему послышался шепот Луи: «Твой придурок, возможно», но он не придает этому значения, потому что он, наверное, ослышался. — Когда он возвращается домой, на его пороге лежит другая коробка. На этот раз, она завернута в зеленую бумагу и сверху на ней лежит еще более уродливый розовый цветок, и Гарри клянется, что если это йоркширский чай, то он закричит. Это не йоркширский чай. Это айпод. Он все равно кричит. — Утром следующего дня Гарри пьет йоркширский чай, по пути на занятия слушает Two Door Cinema Club и заходит в аудиторию с улыбкой на лице. — Сегодня ты выглядишь бодрым, — улыбается Луи, дергая прядь волос Гарри, когда он садится на свое место. Гарри кивает Луи с улыбкой, но поворачивается к Лиаму с сияющими глазами: — Это ты купил мне айпод после того, как я сказал тебе, что мой сломан? Но Лиам качает головой и говорит: — У меня едва хватит денег, чтобы купить его себе. Почему ты спрашиваешь? Кто-то подарил тебе айпод? Гарри радостно улыбается, рассказывая Лиаму о новом айподе и йоркширском чае, и когда он заканчивает, Лиам улыбается: — Готов поспорить, это Ник Гримшоу. Этот парень всегда был тобой заинтересован. Гарри закусывает губу. — Пару дней назад он пригласил меня на обед. Я сказал, что подумаю. Возможно, теперь придется согласиться. И если Луи пинает стул Гарри чуть сильнее, чем обычно, Гарри делает вид, что не чувствует этого, потому что Луи странный и всегда делает странные вещи. Лиам улыбается Гарри и говорит, что тот должен принять приглашение Ника, потому что кто еще это может быть? Гарри кивает, улыбается и игнорирует звук рвущейся бумаги за спиной, где Луи, без сомнения, рвет бумагу на маленькие клочки, чтобы обсыпать ими волосы Гарри, потому что Луи всегда это делает. И если Гарри соглашается с Лиамом и после слышит, как Элеанор Колдер спрашивает у Луи, все ли в порядке, то это, наверное, потому, что Луи просто злится, что на него никто не обращает внимание. Когда Гарри выходит из аудитории, в его волосах в пять раз больше бумажек, чем обычно, и, возможно, он слышит, как Луи шепчет: «Чертов Лиам. Чертов Гримшоу», но он не обращает внимания, потому что все действия Луи не имеют смысла. — Когда этим вечером он возвращается домой с работы, вместо коробки на его пороге лежат эссе, рефераты и домашние задания, и Гарри проводит несколько часов, читая о непредумышленном убийстве, пишет пробное эссе о совершении непредумышленного убийства и его составляющих, запоминая основные моменты. Он заканчивает поздно и падает на кровать, закрывая глаза и засыпая на минуту или, максимум, две, когда его телефон начинает звонить и на другом конце линии слышится нечленораздельная речь пьяного Найла: — Г-Гарри, друг! Гарри… Г-Гарри… Можешь ты… Ты можешь… Приехать и… Уф… Забрать меня? Я во-ообще не знаю, где я с-се… сейчас. И Гарри поднимается на ноги, снова натягивает на них ботинки и ищет свою кофту. Он засовывает ключ в замок зажигания, заводит машину и разъезжает по округе, слушая описания Найла, хотя они не очень понятны и даже слишком невнятны. Он едет три часа и находит Найла в двух часах от Лондона, лежащего и смеющегося, потому что с ним разговаривают звезды. Гарри приходит домой в шесть утра, и оставшегося времени достаточно лишь на недолгую дрему, душ и быстрые сборы на занятия, которые начинаются в восемь утра. — Когда Гарри добирается до аудитории, он садится на свое место, роняя голову на руки, до того, как Луи может что-либо сказать и даже прежде, чем он замечает отсутствие Лиама. Он слышит, как начинается занятие, но не может найти в себе сил обратить на это внимание. Он засыпает, забывая, что говорит профессор, забывая о том, что может попрощаться с дипломом из-за пропуска самых важных сведений. Но он устал, и он будет спать, если он хочет спать. Когда он просыпается, чувствуя, как чьи-то пальцы теребят его волосы, и чей-то мягкий голос медленно возвращает его из сна, он открывает глаза и видит Луи Томлинсона, который сидит на корточках рядом с его партой и шепчет: — Ну же, занятие закончилось. Гарри, просыпайся. Просыпайся, милый. Гарри не обращает внимания на доброту Луи, или наоборот. В любом случае, он проводит остаток дня, размышляя о голосе Луи, о пальцах Луи, гладящих его волосы, и о голубых, голубых глазах Луи. — Вместо коробки на его пороге просто лежит папка. Внутри он находит все конспекты, которые проспал, и записку: Выспись сегодня. Я подвезу Хорана, если ему понадобится. – друг. Гарри укутывается одеялом, прижимается лицом к подушке и засыпает, не успев задаться вопросом кто, что и почему. — Прошло две недели после того, как на порог Гарри подложили папку, и Найл больше ни разу не звонил. Гарри восстановился, каждый день он пьет йоркширский чай и идет на учебу, надев наушники, и его голова всегда занята мыслями о сияющих глазах небесно-голубого цвета, об изящных пальцах, которые так нежно трогали его волосы, о розовых губах, изогнутых в ухмылке, о ярких джинсах, обтягивающих полные бедра, и о самом Луи. Он не может выкинуть Луи из своей головы. К сожалению, настоящий вид Луи не настолько симпатичен, как представляет Гарри, когда заходит в класс. Луи сидит за своей партой, под его красными глазами видны мешки, губы искривлены, а на голове беспорядок. Когда он переводит взгляд на Гарри, уголки его губ поднимаются, и глаза сияют немного ярче, и Луи задевает струны в сердце Гарри. — Ты в порядке, Томлинсон? — спрашивает Гарри, садясь на свое место. Луи накручивает на палец один из локонов Гарри, слегка потянув, и улыбается немного шире: — Я в порядке, если ты в порядке. На что Гарри улыбается, игнорируя слабое сжатие в груди, и смотрит на Луи с одной лишь нежностью в глазах, потому что, возможно, Луи Томлинсон не такой уж и придурок. Но затем Луи дергает рукой и почти вырывает у Гарри клок волос, и Гарри думает, что даже если бы он и Луи были друзьями, Луи Томлинсон всегда будет придурком. Придурком с блестящими глазами и мягкими губами, но, тем не менее, придурком. Когда заходит Лиам, Гарри благодарит его за конспекты и за такую длительную заботу о Найле и не придает значения озадаченному лицу Лиама и смеху Луи. Он отмахивается от странного чувства, когда пальцев Луи нет в его волосах, когда Луи не засовывает в них клочки бумаги, и Гарри притворяется, что не скучает по дыханию Луи на своей шее. — Но он скучает. Он действительно скучает. Когда он возвращается домой, коробки на пороге нет, он не улыбается и проводит рукой по волосам. И к нему на ум приходит мысль, что, возможно, он и Луи Томлинсон – друзья, и, может, это нормально, что Гарри скучает по несносному смеху Луи и его издевательствам. Он делает домашнюю работу, используя недавно приобретенные конспекты, проверяет свой телефон каждые полчаса, готовит себе ужин, пьет йоркширский чай и слушает музыку, размышляя о Луи Томлинсоне и его голубых, голубых глазах, о Луи Томлинсоне и о клочках бумаги, которые он обычно засовывает в волосы Гарри, о Луи Томлинсоне, и о том, как он тянет Гарри за волосы, он думает о Луи и только о Луи. Этой ночью он думает о том, может ли Луи быть для него больше, чем другом. Но он отмахивается от этих мыслей, потому что это невозможно. Абсолютно невозможно. — На следующий день Луи нет на занятиях, и его отсутствие изводит Гарри на протяжении всего урока. Раньше он никогда так не скучал по мусору в своих волосах, по громкому, раздражающему смеху в ушах, по влажному дыханию на задней части его шеи и по тому, как его тянут за кудри. Он стучит по парте, перескакивает с места на место по классу и постоянно оборачивается, надеясь, что Луи магическим образом появится, но этого не происходит и разочарование Гарри не прекращается. — Что-то не так? — шепчет Лиам. Между его бровями залегла морщинка, излучая беспокойство, и Гарри хмурится, последний раз глядя в сторону места, на котором обычно сидит Луи. — Я в порядке, — бормочет Гарри. Ничего не в порядке. Во всяком случае, что-то неправильно. Лиам продолжает посылать ему странные взгляды весь урок, но к концу занятия Гарри плюет на какую-либо заботу о Луи Томлинсоне, потому что просто невозможно. — На следующей неделе Гарри заходит в аудиторию, дрожа всем телом, его кудри промокли от дождя, кожа стянута от холода, по всем рукам проступили мурашки. Глаза Луи расширяются, когда он видит Гарри, и его челюсть отпадает ровно настолько, что его рот отрывается, и если грудь Гарри от этого сжимается, то об этом знает только он сам. — Черт, почему ты не надел куртку? — ворчит Луи, снимая с себя свитер и накидывая его на плечи Гарри. — Она порвалась на прошлой неделе, а позволить себе новую я сейчас не могу, — отвечает Гарри, завязывая на своих широких плечах свитер, меньший по размеру, и благодарно улыбаясь Луи. Луи возится рядом с ним, вытирая лицо Гарри рукавами своего свитера и настороженно глядя на его мокрые кудри. Он ругает Гарри за то, что тот не попросил кого-нибудь довезти его, за то, что не воспользовался зонтом или, по меньшей мере, не закрыл голову книгами, потому что Черт возьми, ты можешь заболеть, идиот. Эти книги можно заменить, тебя – нет. И в то время как Луи поглаживает щеки Гарри, проводя большими пальцами рук по его скулам и его мягким векам, Гарри смотрит вверх на Луи, другого Луи, отличающегося от того, которого, он думал, что знал. Он смотрит на скулы Луи, на его ресницы, на то, как его брови сведены вместе, на морщинку между ними, и то, как он беспокоится о Гарри. Гарри с нежностью смотрит на Луи и думает, что Возможно, он нравится мне. Совсем немного. — Знаешь, у тебя действительно голубые глаза, — говорит Гарри, и руки Луи останавливаются. Когда Луи смотрит в глаза Гарри, когда ловит его взгляд, Луи немного подпрыгивает, его глаза широко распахнуты, а лицо раскраснелось. Он спешит обратно на свое место, бормоча что-то о том, что Гарри необходимо приобрести новую куртку до того, как он умрет от холода, и том, чтобы Гарри оставил себе его свитер, и Гарри думает о том, сможет ли Луи когда-нибудь ответить ему взаимностью. — Когда Гарри возвращается домой после работы, на его пороге лежит очередная коробка. Она больше, чем все предыдущие, и завернута в голубую бумагу, цвета глаз Луи, а сверху лежал розовый цветок. И, как он обычно делает, Гарри открыл бы коробку так быстро, как может, но этим вечером он едва ли может наклониться, чтобы поднять ее. Его тело явно нездорово, у него болит голова, и он совершенно уверен, что заболел. Так что он отбрасывает коробку в сторону, залезает в кровать, сворачивается клубочком, думает о Луи и засыпает, мечтая о ярких голубых глазах, мягких каштановых волосах и о том, каково это, чувствовать губы Луи на своих. — На следующий день Гарри плетется в магазин, чтобы купить суп и лекарства, потому что он чувствует себя так, будто собирается умереть. Его телефон гудит, оповещая о новых сообщениях каждые несколько минут, и они от Лиама, Тома или Зейна, которые спрашивают, где он, а затем объясняют, зачем он им нужен. Ты сказал, что одолжишь мне свои конспекты. Мне нужна твоя машина. Ты можешь одолжить мне пятьдесят фунтов? Каждое сообщение остается без ответа, и, в конце концов, он откидывает телефон в сторону, из него выпадает аккумулятор и остается лежать где-то на полу. В магазине он берет самое дешевое лекарство и банку супа, и когда он оплачивает покупки, старушка за кассой насмехается над ним: Разве ты не должен быть в школе, мальчик?, и у Гарри даже нет сил объяснять, что он учится в университете и может пропускать учебу, если хочет, и ему девятнадцать, а не семнадцать, и разве она не видит, что он, черт возьми, болен? Поездка домой тянется долго, и половину времени Гарри кажется, что он ведет машину по чертовому полюсу, потому что он устал, ему холодно, у него болит горло и грудь. И это совсем несправедливо, что когда его друзья болеют, он всегда первым бежит им за супом и лекарствами, но когда болеет Гарри, он всегда сам по себе. Когда его дом оказывается в его поле зрения, он чувствует, что его сейчас вырвет. Пять минут у Гарри уходит на то, чтобы собраться с силами и вылезти из машины, еще пять минут, чтобы отдышаться, и еще пять минут, чтобы убедить себя, что упасть в свою кровать будет намного приятнее, чем упасть в цветник. Короткий путь до дома занимает у него в десять раз больше времени, чем обычно, и когда он преодолевает последние несколько ступенек, он обнаруживает сюрприз на своем пороге. Это не коробка. Это голубоглазый мальчик с изящными пальцами, мягкими губами и с талантом засовывать маленькие клочки бумаги ему в волосы. Гарри чуть ли не скатывается вниз по лестнице, но хватается за перила, прежде чем упасть. Это привлекает внимание Луи, и, подпрыгнув, он устремляет на кудрявого свои широко раскрытые голубые глаза. И тут Гарри замечает коробку. Коробка, как и обычно, чудовищно завернутая в бумагу, но на этот раз, бумага ярко-фиолетового цвета, а сверху лежит уродливый светло-желтый цветок. И от того, как взгляд Луи мечется между Гарри и коробкой, как порозовели его красивые скулы, Гарри понимает, что это Луи подсунул ему йоркширский чай, и что, может быть, если бы Гарри не был таким упертым идиотом, он бы понял это раньше, и тогда, возможно, Луи не был бы таким придурком. — Луи, — выдыхает Гарри, и Луи облизывает губы, нервозно отступая на шаг назад. Луи моргает, продолжая делать маленькие шаткие шаги от Гарри, и его глаза смотрят всюду, но только не на Гарри. — Да. Гарри… Прости. Мне нужно идти. И когда Гарри делает шаг вперед, потянувшись к нему рукой, глаза Луи раскрываются еще немного шире, и, спотыкаясь, он исчезает, мчась вниз по лестничному пролету в другой части здания. — Следующим утром Луи просыпается с грудью, полной беспокойства, не переставая сжимать и разжимать руки так же, как его сердце не перестает пропускать удары в груди. Он медленно одевается, не желая идти на занятия, но знает, что если он сегодня не появится, то Гарри будет считать его трусом, а это никуда не годится. Он не будет трусом в глазах Гарри, хотя теперь он вообще не может быть кем-то в его глазах. Несколько лет он крутился вокруг идеальных кудрей Гарри, его блестящих зеленых глаз, с тех пор, как впервые вошел в эту чертову аудиторию, и он знает, что Гарри ненавидит его, но все равно ничего не может поделать с тем, как что-то сжимается в его груди, когда Гарри смотрит на него. Он пытался подружиться с этим мальчиком, у которого лицо, как у ангела. Дрожащей рукой Луи писал ему дружеские записки на занятиях, вместо того, чтобы писать конспекты, но у него никогда не хватало мужества передать эти записки Гарри. Вместо этого, он разрывает эти записки на маленькие кусочки и засовывает их в волосы Гарри, потому что ему нравится, когда Гарри разворачивается и смотрит на него, даже если это угрожающий взгляд. И он знает, что Гарри нравится, когда трогают его кудри, потому что Гарри как кот, он любит ласку. Но иногда, когда Луи запускает пальцы в волосы Гарри так, как тот любит, мальчик с зелеными глазами смотрит на Луи с какой-то нежностью. Это пугает Луи, и он отпрыгивает, а его палец, запутавшийся в волосах Гарри, случайно дергает их, и вся нежность уходит из взгляда Гарри. Он все еще не оставляет Гарри в покое, только чтобы тот снова посмотрел на него, хотя бы на секунду. Неважно, с нежностью или без. С большой неохотой Луи выходит из своего общежития, одетый в черные джинсы и футболку с Joy Division, в которой он спал, и спешит на занятия, зная, что на слишком длительное время застрял перед зеркалом, теребя свои волосы, и теперь он, скорее всего, опоздает. Его ноги будто налиты свинцом, когда он плетется по коридорам мимо лиц, улыбающихся ему, которые принадлежат людям, узнавшим его, но он не может ответить им тем же. Когда он подходит к двери аудитории, он делает глубокий вдох и поправляет волосы, глядя на свое отражение в окне. Он надеется, что Гарри не посмотрит на него с отторжением, потому что спустя столько времени, проведенного в тоске по нему, Луи не уверен, что сможет справиться, если в этих зеленых глазах будет негодование и жалость. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — шепчет Луи, толкая дверь. И когда он заходит, его встречает взгляд зеленых глаз, и в них нет отторжения, негодования или жалости. Только нежность.