Он, Карл и трусики Андрасте

— Сударь старший библиотекарь, сударь старший библиотекарь! Девочка явно не знала, как обращаться к главному в этом зале, если он не усмиренный (этих можно звать просто по имени — Густав, Франц, Мирабелла, — они не обидятся, подойдут, спросят «чего изволите» и выдадут нужный фолиант), а Карл усмиренным не был. Девочку это и обрадовало, и насторожило, даже кончики эльфийских ушек, кажется, напряженно дернулись, как у кошки. — Можно просто Карл. Архивариус. Что случилось? — Он не был невежлив, просто деловит, и вовсе не считал необходимым называть рыжую эльфийку в плохо подшитой ряске «сударыней» или «милочкой». Она снова дернулась, искоса вглядываясь в его лоб. Знака усмиренного там точно не было, однако говорил «сударь старший библиотекарь архивариус Карл» точно как они: сухо и четко, почти без эмоций, лишь с легким недовольством — оторвали от важного дела! Он подшивал какую-то рукопись и, по всей видимости, не собирался снимать перчатки и заниматься эльфийскими бреднями. — Там опять! — обиженно сказала девчонка. — Что? — И тут он вспомнил. Конечно! Рисунки в учебниках. Каким-то образом их проглядели в конце года, и теперь то в одной, то в другой книге вдруг обнаруживается нарисованная с портретным сходством старшая чародейка — голая и с такой аппетитной задницей и дерзкой грудью, что не знаешь, то ли ржать, то ли тащить в укромный уголок, чтобы вдоволь порукоблудить... Или уморительные карикатуры на учеников. Или коты, много котов, а иногда даже тигры — такие, какими их представлял неизвестный художник: огромные кошки с храмовниками вместо мышей в зубах. — Что там на этот раз? — Архивариус снял перчатки и почесал подбородок (он планировал отращивать бороду). — Сами смотрите! — девочка все еще дулась. Книга (и это вовсе не учебник! — уже с раздражением отметил про себя Карл) была раскрыта на вопиющие непристойной картинке: один из учителей, зануда Тертиус, имел задастую демоницу Желания с самым блаженным видом. «Магия должна служить человеку, а не человек магии», — было подписано под рисунком. — Однако, — проворчал архивариус. Ему было двадцать шесть и он вполне понимал засранца, рисующего непотребщину в учебниках, но девчонке об этом знать вовсе не следовало. — Кто выдал тебе этот том? — Библиотекарь Густав, сударь, — бормотнула она, — Я хотела позаниматься, а тут это. Я решила, вам следует знать. — Естественно, — заверил он девочку, внутренне уже взбешенный и наглостью неизвестного, и прилипчивостью эльфийки. — Обратись к нему же, он выдаст второй экземпляр. — А... — А я выясню авторство этого... шедевра. И сообщу старшим магам. Итак, автор. Ему точно больше семнадцати, значит, прошел истязания. Блудливый, как кот. Нахальный. Довольно смелый. А может, просто не знает жизни, как многие здесь. Карл подпер ладонью зудящий подбородок и, щурясь, взглянул в окно. Желтоватый лист под его пером уже на треть был заполнен выписанными в столбик именами. Составить портрет — и можно вычеркивать по одному. Еще раз: маг, не ученик, слава сердцееда (хотя никто не был свидетелями многочисленных романов — потому что на деле их не так уж и много), сентиментален, любит кошек, нахален (открыто спорит с начальством, отметил он для себя), легко идет на риск, потому что ни разу не получал как следует. Карл хмыкнул и двойным росчерком избавил список от Гвин из Каслрока. Парень обожал котов, ненавидел начальство, но вся морда была исполосована шрамами от когтей одержимого. С ним, сопливым учеником, тогда не оказалось хорошего целителя, а потом такие метки не свести... Не Гвин. Итого девять. Дверь в кабинет архивариуса тихо скрипнула, и теплый огонек свечи затрепетал, зачадил, точа белые восковые слезы. Карл вполне мог зачаровать фитиль и заставить светильник гореть без дыма, но он предпочитал живой огонь. Легкие шаги — в уютной мягкой обуви все маги ходят почти бесшумно. И теплые руки на плечах. — Ты снова засиделся. Карл повернулся, чтобы потереться щекой о смуглое предплечье. — Мигель, у меня были дела. — Важные? — Более чем. Карла всегда удивляло, что же такое сын ривейнской шлюхи и купца из Денерима в нем отыскал. Это будто слить вместе можжевеловый виски и дорогое вино. Карл был сух, цедил слова как лириумную настойку, а в ярости метался по кабинету, норовя сорвать зло на первом, кто сунется к нему с «Я заказал это издание уже полчаса назад». Мигель говорил с едва уловимым акцентом, смеялся громко, заклинания творил без оглядки на запасы зелий и собственные силы, а еще пел так, что под сводами часовни перекатывалось вдохновенное эхо. Прежде чем сойтись, они с полгода только смотрели друг на друга, примерялись, как перед дракой, а в койке оказались, как большинство, перебрав на чьей-то пирушке после Истязаний. — Это что? — Мигель заглянул в листок, нагнувшись над плечом, так что щеку защекотала кудрявая прядь. — Стой, здесь мое имя! — Я просил не лезть в мои дела, — прорычал Карл, смачной жирной линией вычеркивая Мигеля из списка. Сходилось все, кроме, разве что, нарисованных грудей. Уж кому, как ни Карлу было знать, что женскими прелестями любовник не интересовался. Восемь. — Карл, что это? — Бездельник изловчился и отобрал листок. С театральной важностью прочел: — Портрет преступника! Слушай, мне не нравится эта затея. — Тебя она не касается. В главном зале снова портят книги. — Так скажи Ульдреду. — Чтобы расписаться в некомпетентности? — серьезно и сухо спросил Карл. — Да уж. Тогда проследи за читальней. Я, так уж и быть, согласен провести в одиночестве пару ночей. — Не паясничай. Здесь все на виду. Начни я кого-то выслеживать, об этом узнают храмовники, и мне придется объясниться. Уж лучше Ульдред. Мигель сел на корточки у стола — Карл, само собой, подняться с единственного стула не соизволил — и сунулся носом в бумагу. — Это не Линтон, его не заставишь взять в руки книгу. Как ты вообще додумался его вписать?.. Так. И не Роджер, он неделю не просыхает. И не... Создатель милосердный, Джейн?! Ты подозреваешь Джейн? — Тут рисуют сиськи и члены, — буркнул Карл. — Все знают, что Джейн любит и то, и другое. — И спит с рекрутшей. Стала бы она кропать сатиры на храмовников? Мигель оперся локтем о его колени, и стало ясно, что больше ничего сегодня они расследовать не будут. Карл успел только запустить пальцы в его шелковистые волосы и пробормотать: — Мне повезло с агентом. Ты потрясающе осведомлен о личной жизни магов... — Если бы ты, — сказал Мигель, по-прежнему стоя на коленях, — поменьше сидел в библиотеке и побольше времени проводил с нами... А потом Карл велел ему: — Заткнись. И стало совершенно не до карикатур. Увидев Карла с листком в руках, Мигель замысловато выругался и пообещал вечером обходить кабинет архивариуса десятой дорогой. Лишившись агента, тот не утратил рвения. И сейчас в главном зале сидел чародей Тертиус со стопкой непроверенных контрольных по аркануму. Затащить его в библиотеку не составило труда: никаких назойливых учеников, тихо, спокойно, а в кабинете старшего библиотекаря дожидается своего часа бутылка сладкой наливки. Карл справедливо рассудил, что арканум (особенно в изложении Тертиуса) — скучнейшая дисциплина, так что неизвестный просто не сможет удержаться и не нарисовать чего-нибудь на полях. Кроме того, почерк. Почерк и рисунки должны были выдать проклятого художника, о котором Карл думал даже во время секса. Это раздражало. Затягивать расследование не хотелось, поэтому, отправив носатого чародея на свидание с наливкой, он пододвинул к себе стопку подшитых по три квадратных листков. Образец почерка неизвестного он положил под первую тетрадь, чтобы удобнее было сверяться. Тетради разделил на три группы, согласно своему описанию: «не вычеркнул», «вычеркнул», «совсем не то, но стоит проверить». И вот, когда он уже порядком углубился в работу с почерком и завитушками на полях (настолько, что даже перестал обращать внимание на чувствительно ноющий укус на плече, которым наградил его Мигель), к нему подсел Андерс. Андерс слыл местной знаменитостью. Это все, что знал о нем Карл. Дальше — только слухи. Парень был то ли блаженным, то ли особо одаренным, то ли происходил из настолько знатной и влиятельной семьи (сын Селины Орлейской, не иначе, шептались о нем по углам, зачатый от короля Мэрика, а может, от какого-нибудь тевинтерского магистра), что даже после трех побегов из Круга остался жив, цел и при своей силе. Что там с Андерсом из Андерфелса было не так на самом деле, Карла не волновало. Но рука сама потянулась внести его имя в список. Он вовремя отдернул перо и сунул листок под тетради. — Чего тебе? — Хотел спросить, не нужна ли помощь, — жизнерадостно отозвался беглец со стажем. И Карл вспомнил, почему не занес его в лист — попросту забыл. Для того, чтобы быть замеченным Карлом Теклой, требовалось иметь хоть малую толику серьезности. Длинноносый парень с бледными веснушками на скулах, плутоватой улыбкой и лисьей подвеской вместо знака Андрасте, этой чести не удостоился. — Нет, не нужна. — Рад, что слухи не лгут — наш архивариус и правда сама любезность! Мысленно Карл внес и тут же вычеркнул его из списка: гребанный художник, на его взгляд, не обладал настолько вопиющей наглостью. — Обратитесь к младшим библиотекарям Францу или Мирабелле, — прошипел он. — Я занят. — Ой, это наши контрольные? Он потянулся за тетрадью, и Карл, не выдержав, хлестнул его по руке. Андерс вскрикнул так тихо и так по-котячьи, что обернулся даже кто-то из усмиренных. Хорошо бы сразу самовоспламениться и сгореть от стыда. Парнишка баюкал ушибленную руку и смотрел обиженно, девочка, сидящая в дальнем углу за книгой, вся превратилась в слух, во взгляде Франца Карлу и то почудилось осуждение (хотя уж кому-кому, а Францу-то уж точно должно быть все равно)... И архивариус выдавил давно забытое: — Извини. Извинений от него, кажется, не слышал даже Мигель. Никогда еще, кроме, пожалуй, испытаний по целительству (Карл был из рук вон плохим целителем) его разум не работал с такой лихорадочной скоростью. Заслонить Андерса спиной от посетителей, собрать тетради, гневно переспросить «Что-что?», прислушаться к булькающему храпу из кабинета... Над Кинлохом определенно сошлись на парад планеты или звезды сложились в древний знак, сопутствующий удачливым. Все шло идеально. Главное, не выдать себя. — Что-что? Жизнерадостная физиономия мага стала несчастной. Он снова наклонился к Карлу, обдав его ароматом каких-то трав, и повторил уже менее уверенно: — Контрольную, говорю, переписать. Бы. Ну... пожалуйста. — А чем ты на занятии занимался, скажи на милость? Маг сделал с лицом что-то такое, отчего оно моментально стало напоминать щенячью мордочку с огромными больными глазищами... — Понимаете, я учил арканум всю ночь. Я говорю на нем во сне, я говорю на нем, как магистры, да что там, как сам архонт, но силы человеческие не бесконечны, и сон сразил меня... — Проспал? — Проспал, — вздохнул фигляр. — А Тертиус нипочем не даст мне пересдать. И прощай квалификация. Карл дернул плечом: интересно, с чего бы этого дурачка волновала квалификация, не армейским же чародеем хочет стать. А если и так, наверное, ради очередного побега... Но демон с ним, с недоучкой, главное вот что... — Садись и пиши. — Что? Андерс уставился на него, будто не он только что умолял дать ему написать контрольную. — Садись. И пиши. Только быстро. Два раза повторять не пришлось. Парень тут же схватил чистую тетрадь и отвязал от пояса письменный прибор, перо замельтешило в длинных пальцах. Карл следил за появляющимися на страницах фразами. Усмехнулся: что ж, арканумом подопытный и правда владел неплохо. Путал падежи, но фразы составлял недурно. А главное — он почти не сомневался в этом, но все же был рад — почерк ничем не напоминал тот, каким неизвестный подписал последний рисунок. — Уф, — выдохнул Андерс и, закусив кончик пера, порядком уже измочаленный, вывел последнюю фразу. — Vale. Спасибо вам. Карл смотрел внимательно. — Большое. Было забавно наблюдать, как парень, впившись глазами в непроницаемое Карлово лицо, пытается отгадать, чего за свою услугу захочет архивариус. И чем больше смотрит, тем страшнее и неуютнее ему становится. Он совсем молоденький, подумал Карл, двадцати-то нет. — Думаю, «спасибо» в твоем случае недостаточно, — веско заключил он. Кончик пера чуть не остался в зубах у несчастного. — Значит, мне придется, — сказал он, осторожно подбирая слова, — продаться в рабство к перевозчикам на озере Каленхад, или заложить посох, а возможно, смухлевать в алмазный ромб... Потому что чеканить деньги по ночам я еще не научился. — Теплее, — сообщил ему Карл. — Но зачем в Кинлохе деньги? А за его пределами мне делать нечего. — А как же заплатить интенданту, чтобы привезли варенья или засахаренных слив? Архивариус не любит сладкое? — Теплее. Казалось, Андерс сейчас начнет водить носом по воздуху, чтобы вынюхать истинное желание Карла. А потом внезапно пододвинулся поближе и потрогал его ногу через мантию — как-то совершенно по-мальчишечьи, неловко. — Горячо? Рядом было его ухо, потому что смотрел он в сторону, и выбившаяся из куцого хвоста прядь волос. И пахло от него травами и почему-то молоком. «Ты должен помочь мне выяснить кое-что», — хотел сказать Карл, а вместо этого выдохнул: — Горячо. — Он не проснется. Пьян, как свинья. Андерс только неловко хихикнул, прислонился спиной к столу. У него были карие, почти медовые глаза, и светлая поросль на подбородке. И как можно было не заметить, какой он красивый? Тертиус прикорнул на лавке, похрапывал и булькал. Если и проснется, так решит, что с пьяных глаз мерещится непотребство. — Ну? — Карл навис над парнем, почти вжимая того в край стола. — Я... ты не поверишь. Нет, ты точно не поверишь. Я не умею. Он нервно передернул плечами, то ли изумляясь своей же необразованности, то ли просто стараясь вывернуться из объятий Карла. Не вышло. — Не поверю. — Но это так. То есть... однажды я пытался отсосать одному мужику, за еду. Но когда он вытащил свое хозяйство... — Избавь меня от подробностей. Андерс выпятил подбородок. — Как видишь, мой опыт в этом деле ограничивается неудавшимся минетом. Но Карлу не интересно было слушать про неудавшийся минет, к тому же фигляр все равно ему врал. Он не любил поцелуи, губам Андерса ничего не грозило. А вот мантия сразу же оказалась задранной, а подштанники — спущенными. У Карла стоял крепко, Андерс же, кажется, испугался, член, и без того, вяловатый, опал. Как будто восемнадцать здесь архивариусу, честное слово! Он глянул в ошалелые глаза мага, накрыл ладонью пах, и свершилось чудо — его «естество», как любят говорить святоши, напряглось под рукой, ожило. И — ого! — оказалось естеством что надо. Карл прижимал парня к столу и, чуть ухмыляясь, самозабвенно ему надрачивал. Он, в общем-то, ничего приятного в этом не видел, с Мигелем конфузы случались редко, так что руки Карла знавали разве что собственный член, но тут он совершенно потерял голову. Может быть, из-за запаха Андерса, сбившегося дыхания, колкости щетины, когда он прижался щекой к щеке Карла и полез под мантию. Копошился долго, но в итоге все-таки схватил. И выдохнул с непередаваемой невинностью растлеваемой церковницы: — О, я нашел твой посох. Нужно сотворить с ним пару заклинаний... Звучало это настолько пошло, что Карлу пришлось поцеловать засранца, иначе он просто расхохотался бы. Но заклинания тот творил отменно, пусть и не слишком изобретательно. Закусив губу и прикрыв глаза, обводил головку пальцем, нежно надавливал, и тут же снова начинал лихорадочно двигать рукой. Его трясло уже не от страха — от наслаждения и азарта: он желал, чтобы архивариус вскрикнул, застонал, но тот лишь глухо дышал, а на пике удовольствия цапнул Андерса за плечо. — Трусы Андрасте! — всхлипнул тот и кончил следом. — Трусы Андрасте? — шепотом переспрашивал Карл, прикрывая рот рукавом, чтобы не рассмеяться. — Мне объяснить в третий раз? Это непроизвольно... Когда я сильно испугаюсь или в бою, или... — Мальчик, воспитанный гномами! Ты орешь «трусы Андрасте» в койке? — Ты даже представить не можешь, что я еще там ору... — Предпочту узнать на практике. Андерс только глупо хихикнул. Они отвели спотыкающегося преподавателя арканума и долийского наречия в комнаты старших магов, и возвращались в библиотеку, похожие на мальчишек-заговорщиков. Странно, но ни с Мигелем, ни с кем другим, Карлу не было так легко, весело. Он позволил себе забыть о «деле неизвестного художника» хотя бы на сутки, да и о том, что сто лет уже не смеялся (не солидно), забыл. — Если бы многоуважаемый Тертиус не предпочел нашему обществу крепкие напитки, он бы смог поучаствовать в занимательном теологическом диспуте... — бормотал между тем Андерс. — Есть ли истина в вине? — Нет, носила ли пророчица тот предмет гардероба, который тебя так смутил... И если да, то является ли он реликвией и способен ли исцелять страждущих... Ну чего ты? Что смешного, я же серезно! Карл не выдержал, согнулся пополам. Может, они оба надышались винных паров, которыми благоухал Тертиус, только ржать начинали с полуслова. А потом забились в нишу и целовались там, как зеленые юнцы. Нет, определенно, жульничество с контрольной того стоило. Наконец, добравшись до библиотеки они, игнорируя вопросительные взгляды усмиренных, заперлись в кабинете, Карл толкнул Андерса на скамью, и тот неожиданно послушно лег, увлекая его за собой. Мага чрезвычайно легко раздеть. Мантия соскальзывает, как кожа с линяющей змеи, «чулком», стоит лишь расстегнуть пару пуговиц у ворота и на рукавах. Рубашка задирается, слетает в два счета, подштанники или бриджи летят следом. И вот двое голых мужчин возятся на широкой скамье, та пошатывается, скрипит. — Я первый раз, — кокетничает Андерс, но в голосе настоящее волнение. — Серьезно? — С-серьезно. — Как тебя угораздило-то... Кабинет маленький, Карл, не слезая на пол, ухитряется дотянуться до ящика со всяким нужным в его работе инструментом, достает баночку с жиром. Андерс дышит тяжело, бока поднимаются и опадают, как у мабари. Видя, что Карл настроен решительно, раздвигает ноги. Волоски в паху и на груди блестят золотым. Лисья подвеска сбилась на сторону. — Лисица, — шепчет Карл, не поймешь — ласково или просто констатируя факт. Рыжеватый, хитрый, тощий. Молодая лисица и есть. Андерс хватает его за волосы и тянет к себе. Любишь — не любишь, но этот целует так, что скорее приклеишься, чем оттолкнешь. Ест сладкое, вот и губы как цукаты. — Помедленнее... И Карл, смиряя себя, не вколачивается внутрь, а вкруговую двигает бедрами, раскачивается, и Андерс упоенно стонет. — Хорошо? — Хорошо. — Ну так давай. — Что? — он плохо соображает, что от него хотят, блаженно сжимая и отпуская загривок Карла. — Ты обещал, — напоминает тот. — Да что? — Трусы Андрасте. — А... Ох, Создатель милосердный... — Он выгибается, хватается за спинку скамьи. — Ааа, блядская магия! — Блядская магия? — с любопытством переспрашивает Карл. — Да ты издеваешься? Святые трусы Андрасте! Растраханная жопа архидемона! Карл заводит его руки за голову, скамья трясется, кажется, рухнет вот-вот. Андерс больше не орет, смотрит прямо ему в глаза, напряженный, мокрый от пота, и Карлу кажется, что нужно стиснуть его покрепче, потому что с таким лицом растворяются в воздухе и уходят в Тень. И умирают. — Мамочки, — шепчет Андерс, запрокидывается и забрызгивает спермой потный живот Карла. И тот, глухо ухая, кончает тоже. Когда Карл с довольным видом поелозил колючей щекой по груди Андерса и собрался вздремнуть, заколотили в дверь. Оба, томный Андерс и злой, как войско порождений, Карл вскочили, завозились на полу, пытаясь натянуть хотя бы мантии, Андерсу повезло меньше — одежда скаталась в комок, да еще и оказалась вывернутой наизнанку. Он пробурчал ругательство, и тут за дверью раздалось: — Именем Андрасте, откройте! Оба похолодели. Храмовники. Что здесь нужно храмовникам? — Сейчас! — Архивариус Текла, открывайте немедленно! — грозно приказала лейтенант Ульфрида, сегодняшняя дежурная по этажу. Карл, не успевший даже затянуть пояс, распахнул дверь. На них уставилась долговязая сэр лейтенант, старшие чародеи Суини, Винн и... Мигель. Лицо ривейнца было перекошено охотничьим азартом, глаза блестели. Он бросил взгляд за спину Карлу и удовлетворенно изогнул красивые губы. — Встаньте оба, чтоб я видела, — скомандовала рыцарша. Карл отошел в сторону, скосил глаза. Андерс не успел собрать волосы в хвост и сейчас походил на деревенскую девчонку, которую застукали с пастухом. Не стоило даже смотреть на так и не вывернутую до конца мантию в его руках и перекошенный ворот нижней рубашки, чтобы понять, чем они тут занимались. Винн потупила взор, рыцарша, напротив, прожигала их взглядом. И тут вперед, между двух высоких женщин, высунулся Суини. — Карл, что это значит? — Злоупотребление своей должностью, что еще! — рявкнула Ульфрида. — Я не о том... Это... с этим мы разберемся без посторонней помощи, — он грозно пошевелил кустистыми полуседыми бровями, и рыцарша сжала губы. — Карл. Почему ты не поставил Круг в известность о порче учебников и книг? — Трусы Андрасте, — сказал Карл, Винн хмыкнула и потупилась. — Ради этого вы чуть не выломали дверь? Я приношу свои извинения. Мне хотелось для начала самостоятельно найти преступника, и лишь потом... — Преступника мы нашли и без тебя! — рявкнул Суини, — а вот как ты объяснишь, почему запираешься с ним в кабинете, вместо того, чтобы доложить Ульдреду или мне?! Карл нахмурился, пытаясь понять, что за издевку задумали эти трое. Вернее, четверо. — Так ты не знаешь, Карл? — Мигель вытащил из-за пазухи стопку листков, и рядом с Карлом прерывисто вздохнули. — Вот! Я нашел это в его столе. Смотри! Листки он бросил Карлу, тот не поймал пару, и мятая бумага легла у ног. Тут были храмовники и коты, и рыцарь в полосатом доспехе за подписью «Сэр Пушистус», задачки по астрономии, таблица с окончаниями местоимений, и снова коты, карикатуры, попался даже он сам, с взъерошенными надо лбом волосами и надписью «А в душе я белый и пушистый». Проклятье. Растраханная жопа архидемона! Он подавился смешком, и Винн воззрилась на него с пониманием. А потом Андерс сказал спокойно: — Ты копался в моих вещах, гнида. И прыгнул на Мигеля так стремительно, что никто не успел его остановить. Он вырвал бы парню глаза, если бы не Суини молниеносно не сковал заклинанием обоих. — Книги! — рыкнул Карл. — Никакой энтропии в библиотеке! — О книжках вспомнил, ну-ну, — пробормотал старый чародей. — Я тебя убью, ривейнская гниль! — вопил тем временем Андерс. — Ты сам напросился! Ты сам, одержимый тебя задери, напросился! Больше не будешь задницей перед ним крутить! — рычал Мигель. У Карла тряслись руки и подводило живот от этого кошачьего концерта. А потом лейтенат Ульфрида рявкнула: — В подвал обоих, на хлеб и воду! Степень вины обсудим потом! И, право слово, это было мудрейшее решение, которое когда-либо изрекали уста храмовника! В подвале они отыскали по сухому уголку у разных стен, расселись молча, как дети после ссоры. Их разделяла решетка, где-то пищали крысы, пахло сыростью. — Ты и Мигель..? — наконец спросил Андерс. — Я не знал. Карл не ответил. — Что тебе сделают? Он пожал плечами. Не усмирят же. Остальное не важно. — Ты любишь книги, да? — Твою андерфелскую мамашу, Андерс! Я архивариус. Я живу в библиотеке. Еще вопросы? — Ты мне казался совершенно другим... То есть я не знал, что ты так... быстро вспыхиваешь. — О, у меня воистину миссионерское терпение! После того, что ты натворил... — Я могу все исправить. Переписать! — Три учебника, справочник и летопись Первого Мора? Усмиренные потратят на это год, а ты состаришься, пока закончишь. Какого демона ты вообще это затеял? Теперь промолчал уже Андерс. — Они обещали нам хлеб и воду, — простонал он чуть погодя. — Я не ел с прошлого полдника... Карл рассеянно водил пальцем по влажному камню стены. Потом прижался щекой. — Поймай крысу... Маг хихикнул и завозился, подползая ближе к решетке. — Эй, Карл. — Мм? — Мне понравилось. — Рад за тебя. — Нет, правда. Хотя ты, наверное, больше слушал, что я ору... Хорошо, хоть не конспектировал. Карл повернулся к нему, сел, обняв колени. Довольно долго они смотрели друг на друга. — Повторим? — весело предложил фигляр. — Бросай своего Мигеля, и повторим. — Уже. Андерс улыбнулся, снова становясь похожим на хитрющую лису. — А пока мы тут сидим, я пожалуй, придумаю пару новых кличей... Что ты скажешь, например, о «пососи мой файербол»? Карл еще никогда не плакал от смеха. Но все когда-то случается в первый раз.