Выбор, который я сделал

За окном была уже непроглядная темень, когда он, наконец, отложил перо и принялся потирать затёкшие суставы пальцев. Воспаленные глаза рассеянно блуждали по громадной кипе исписанной и исчерченной бумаги, которой был завален его письменный стол. Король и его приспешники из военной полиции уже не таясь прессовали их подразделение, грозясь урезать и без того весьма скромный бюджет, а тут еще эти чёртовы церковные фанатики, имевшие определенное влияние на простых доверчивых граждан, без конца промывали тем мозги, подрывая веру в армию. Ирвин потер переносицу, прикрыв усталые глаза. Голова гудела от постоянного напряжения, вопросов было слишком много, а ответов на них – практически никаких. Откинувшись в кресле и машинально теребя в руке медальон, он хмуро глядел прямо перед собой. Мысли постепенно перетекли в другое русло, и командир задумался о себе. «Не много ли я на себя беру, каждый день используя 17-летних детей как пушечное мясо?» – этот вопрос, давно запертый в глубине его сознания, снова всплыл на поверхность. Что бы там про него не говорили, а выбор между жизнями сотни таких наивных, самоотверженных, решительных юношей и девушек, и судьбой всего человечества давался ему очень непросто. Разумеется, он выбирал последнее, и с его легкой руки калечились и обрывались жизни его солдат, а вместе с тем угасала и надежда на светлое будущее их семей. А что, если бы ему пришлось отправить собственного сына или дочь на вылазку за стены, потери в которых стабильно держались на уровне пятидесяти процентов? Впрочем, об этом он мог не беспокоиться. Ирвину было почти сорок, а семьи он так и не создал. Одной из причин был страх оставить близких людей, ведь вся его жизнь была сплошным риском, и к двадцати пяти годам он уже выместил из головы саму идею о личном благополучии. Ирвин бросил взгляд на старинные громоздкие часы, висевшие прямо над дверью его кабинета. Их мерное механическое тиканье казалось особенно оглушительным ночью, когда весь штаб давно видел десятый сон. Командир с тоской подсчитал, что ему самому нужно вставать уже через пять часов. Однако, несмотря на царивший в комнате полумрак, отправляться в постель Ирвину совершенно не хотелось. Когда у него вообще последний раз кто-то был? Год назад, два? Все силы уходили на борьбу с титанами, по злой иронии подозрительно напоминавшую сражение с ветряными мельницами. Посидев в одном положении еще несколько минут, Ирвин, наконец, решился. Тяжело поднявшись на ноги, он подошел к дубовому книжному шкафу, по пути разминая совсем онемевшую шею. Взявшись за корешки толстых пыльных фолиантов, золотое тиснение которых тускло сияло в свете единственной лампы, Ирвин извлек из ниши позади книг початую бутылку темного стекла. Её принесли помощники Пиксиса, когда тот со своими подчиненными нанес визит Смиту. Как известно, командор гарнизона не знал меры в делах, касаемых выпивки. И, когда он, изрядно приложившись к бутылке, задремал прямо в штабе разведкорпуса, его всерьез обеспокоенные солдаты изъяли ее и именную фляжку, последнюю опорожнив и вернув в нагрудный карман своего начальника. Ирвин вернулся за стол и плеснул янтарного рома в стакан. Да, завтра он определенно подаст пример своим солдатам, когда явится к завтраку помятым и опухшим. Пока внутренний голос, взывавший к благоразумию, не заставил его передумать, Ирвин влил содержимое стакана себе в рот. Выдержанный, сладковато-пряный алкоголь украл вдох, а затем обжигающей волной прошел через горло к самому желудку. «И где только этот лысый чёрт берет деньги на такую дорогую выпивку?» – ленивая мысль проскользнула в голове, не успев там обосноваться. Дышать сразу стало легче, тревога притупилась, весь тяжкий груз дневных забот отступил, и Ирвин, желая продлить это ощущение, залпом опрокинул второй стакан. Только расслабившись, он почувствовал, как сильно впиваются ремни в его тело, и, без лишних колебаний расстегнул пряжку, стискивающую грудь. Вряд ли кто-то из подчиненных в такое время столкнется с ним в коридоре и обнаружит, что их командор так небрежно носит форму. Жар от третьего выпитого стакана не затих в желудке как предыдущие два, а стёк ниже, куда-то в область паха, возрождая давно забытое тянущее ощущение. Перед глазами замелькали картинки самого постыдного содержания. Сейчас он даже не мог сказать, были ли это воспоминания из прошлого или это его изнуренный работой мозг выдавал желаемое за действительное. Ирвин вздохнул и сжал свой член через тонкую ткань белых брюк. Тело, давно не получавшее чувственных удовольствий, незамедлительно откликнулось. Ирвин продолжил поглаживать себя через одежду, все еще раздумывая. Несмотря на свое атлетическое сложение, хорошую физическую подготовку, вкупе с не дюжей силой воли, самоконтролем и выдержкой, командор Смит совершенно не умел пить. Он и сам бы себе не ответил, что сподвигло его на этот безрассудный поступок и почему не остановился после первого стакана. Сейчас это было уже неважно: стояло у него так, что шов брюк больно впивался в чувствительную кожу. Раздосадованный тем, что приходится уступать собственному организму, так недвусмысленно требующему разрядки, Ирвин быстро расстегнул брюки и освободил набухший член, вязкая смазка с которого тут же закапала на светлую ткань. Ирвин почему-то подумал о кислой гримасе капрала Леви, когда тот увидит заскорузлые пятна неизвестного происхождения на его форме завтра утром. От его взгляда такое не укроешь. Леви… Если бы он тогда не предложил демонстративно отпинать Йегера перед судом, этот заносчивый ублюдок Доук и его разжиревшие от безделья полицейские давно кромсали бы мальчишку на части и…Стоп. При чем тут они все сейчас? «Я даже подрочить не могу, не думая о делах» - промелькнула в голове жалостливая мысль к самому себе. Командор откинулся в кресле и медленно провел рукой вдоль ствола, намеренно задевая большим пальцем темно-розовую от притока крови головку. Возбуждение только усилилось. Немного проворачивая запястье, он ускорил темп. Перед закрытыми глазами проплывали разноцветные круги, неясные, расплывчатые образы постоянно меняли форму, перетекали из одного в другой, в голове было непривычно легко и пусто, все мысли уступили место физической жажде удовольствия. Вскоре он начал вскидывать бедра, судорожно подаваясь навстречу собственной ладони. Сердцебиение участилось, Ирвин хмурил чётко очерченные брови, всё чаще выдыхал через рот, движения его руки приобрели хаотичный и рваный характер… Протяжно скрипнув, дверь распахнулась. Реакция, выработавшаяся у Ирвина за годы военной службы, была молниеносной – он успел застегнуть брюки и одернуть рубашку еще до того, как заметил, что в проеме маячит маленькая фигура капрала. При тусклом свете его лицо казалось еще более мрачным, чем обычно, а по выражению невозможно было догадаться, понял он что-то или нет. К тому же, их разделял стол и… Леви разрушил эту призрачную надежду: - Эй, Смит. Ты бы запирался в следующий раз. - Я…я совсем заработался, - голос не подвел и прозвучал ровно, хотя внутри всё еще не улеглась буря. - Ммм. Тебе виднее, - палитра эмоций Леви была настолько скудна, что Ирвин понятия не имел, издевается тот или ему действительно плевать. Они были знакомы не менее десяти лет, командир Смит, тогда еще носивший менее высокое звание, отлично помнил, как взялся за перевоспитание злобной шпаны в талантливого воина под личную ответственность. Он был хорошим психологом, видел большинство подчиненных насквозь, но считать наглого, самонадеянного, с острым и холодным, как бритва взглядом солдата ему не удавалось. Единственное, в чем он был уверен наверняка, так это в том, что Леви бесконечно предан ему, хотя так ни разу и не снизошел до благодарности. - Я шёл мимо и увидел свет. Подумал, вдруг какой-нибудь чересчур любопытный недоумок незаконно вторгся в твое царство чертежей и планов, - продолжил капрал всё тем же бесстрастным тоном. - Ты их недооцениваешь. Эти ребята не настолько глупы. - Жаль. Мне как раз нужны добровольцы для завтрашней уборки на чердаке. Ну что ж, привлеку Брауз, надо же ей как-то отрабатывать хлеб, который она таскает из столовой, - последние слова Леви произнес скорее для себя, уже разворачиваясь к выходу. - Ночи, Ирвин, - бросил он уже откуда-то из темноты коридора, и, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь. Смит остался неподвижно сидеть в своем кресле, подперев подбородок и глядя в одну точку. Так нелепо вышло, попался, как подросток. Его авторитет этот инцидент вряд ли подорвет, к тому же, в отличие от того же Леви, предпочитал быть честным и не делал вид, что всё человеческое ему чуждо. Последний раз подняв глаза на часы, Ирвин погасил лампу.

***

Так уж сложилось, что вся жизнь – это вереница принятых решений. Нам приходится выбирать миллионы раз. Каждый наш вдох – наш выбор, каждая минута – выбор. Порой мы даже не осознаем, как они кардинально меняют нашу судьбу. На самом деле, мы заранее выбираем всё то, что происходит с нами, каждый, даже самый незначительный шаг – это наш сознательный или неосознанный выбор. Иногда мы выбираем, не задумываясь, в других случаях – с сомнением оглядываемся, оказываясь на распутье. И если уж пенять на что-то – то не на судьбу, а на свое же неправильное предпочтение. Хоть и относительность понятий «правильного» и «неправильного» выбора очевидна, всё-таки выбор можно сделать по совести, по чести, по долгу. А можно и не сделать. Даже отказ от оного есть не что иное, как своего рода выбор. Об одном следует помнить: сняв с себя ответственность за принятие решений, не сомневайтесь – это сделают за вас другие. Нил Доук, командор военной полиции, не был обременен муками выбора – за него всё решили сверху. Он сидел в своем кабинете, тупо глядя прямо перед собой, когда на стол легло уведомление с королевским оттиском. Нилу было всё равно, по какому делу его вызвали на этот раз, было абсолютно плевать на то, что, скорее всего, ему снова предстоит разгребать то дерьмо, в которое их монарх вляпался. Раньше он брался за подобного рода работу исключительно из меркантильного интереса, ведь Мэри недавно родила и теперь им был нужен дом побольше. Нил невольно начал вспоминать свою жену: ее теплые, чуть полноватые белые руки, которыми она, снисходительно посмеиваясь, трепала его волосы; ее миндалевидные карие глаза с плясавшими в них искорками, родинку на ее левой фарфоровой щеке. Она была как сама жизнь – непредсказуемая, иногда холодная и резкая, но чаще – благодушная, нежная, такая родная. А потом эту жизнь оборвали, жестоко, бессмысленно, как оно обычно и бывает. Одно дело видеть, как в пасти огромной твари гибнут чужие тебе люди, и совсем другое – когда забирают часть тебя самого. Этого не должно было произойти, на ее месте должен был быть кто-то другой. Но случилось то, что случилось, и в последний день лета, когда Женская Особь появилась внутри стен, и они с Йегером в титанической форме устроили побоище, Мэри Доук с новорожденным сыном к своему несчастью оказалась неподалеку от развернувшихся действий. Массивный кусок барельефа от разрушенного храма откололся, и, преодолев расстояние в несколько сот метров, беспощадно пригвоздил его семью к земле. От них ничего не осталось, ни следа, будто и не было их вовсе. Обезумевший от горя Нил не мог взять в толк, что это – несмешная шутка судьбы, стечение обстоятельств, а не чей-то злой умысел. Вся его ненависть обрушилась на разведкорпус, затеявший такую опасную операцию в жилом районе, и в частности – на Ирвина Смита. Тому ведь некого было терять, кроме своих солдат, и с его подачи Йегер и вся их компания разворотила половину города. Ненависть поглотила Доука, очернила его и без того далеко не чистую душу, отравила ему кровь. Но он был военным, у которых личная жизнь всегда на втором плане, и ему не пристало устраивать показательные акты возмездия. Поэтому он просто ждал. Он был уверен, что еще отыграется. - Командор Доук, сэр, - ход его мыслей прервался робким окликом его помощника Бента, - лошади поданы, мы можем отправляться. Доук, выходя из оцепенения, кивнул и потер подбородок. Опять забыл побриться. Будь Мэри жива, она бы его небритым и в несвежей рубашке из дома не выпустила. Будь только она жива… В горле образовался ком размером с пушечное ядро, не давая полноценно дышать. Вот уже четыре месяца прошло, а он так и не смирился. Боль не утихала, рвала ему душу, и если днем он забывался на службе, то вечерами было совсем невыносимо. Нил начал пить, и однажды, в очередной раз залившись портвейном по самые глазницы, он склонил Бента к близости. Парень с молчаливым послушанием позволил овладеть им, не рассчитывая особо на какие-то милости со стороны начальства, а Доук, грубо трахая гибкое горячее тело, наконец, отвлекся. Вот так банально и пошло предал память о жене. Но, как известно, любой порок, будь то курение опиума или неуёмная похоть, затягивает, и, поддавшись искушению однажды, потом бывает трудно остановиться. Нил возненавидел себя, но отвлекаться ему требовалось регулярно. Бент без лишних напоминаний являлся к нему каждый день после отбоя и ждал приказа у двери. Иногда Доук жестом отправлял его вон, но чаще всего указывал на кушетку, где парню следовало раздеться и ждать своего командора. Нил поднялся из своего кресла и окинул помощника взглядом. Мальчишка выглядел изнуренным и, против обычного, застегнул рубашку на все пуговицы. Вчера Доук совсем потерял голову, наставил ему синяков на горле, запястьях и бедрах. Бент был привлекателен: каштановые волосы с медным отливом, зеленые глаза с по-кошачьи приподнятыми уголками, и чистая, как молоко, кожа. Вдобавок ко всему, отпечаток его природной скромности, так несвойственной большинству солдат военной полиции, только украшал его лицо, придавая ему выражение вечной покорности. От воспоминания о том, как он вчера постанывал, краснел и кусал припухшие губы, у Доука поджались яйца. Хоть парень и не трепал языком, слухи о том, что он путается с командором, все равно преследовали его. Боевые товарищи не уставали подкалывать, напоминая, каким местом он снискал себе привилегии, хотя это и не было правдой. Впрочем, он и не искал их дружбы, предпочитая держаться в тени своего начальника. Последнему и вовсе не было дела до этих жалких пустомелей, заговорщицки пихающих друг друга в бок при каждом его появлении в обществе Бента. Спустя час Бент, придерживая стремена, помог Доуку слезть с лошади, и они, приветственно кивнув часовому, быстрым шагом направились по знакомым извилистым коридорам в неприметную залу в левом крыле королевской резиденции. Правитель уже ожидал их. Без лишних любезностей он заговорил: - В этом месяце…я несколько увлекся высокими ставками в казино. - Насколько мне известно, игорные дома уже пятьдесят лет под запретом, Ваше Величество, - осторожно сказал Нил. - Не будь дураком, Доук. В этом взрослые ничуть не отличаются от детей – чем больше запрещаешь что-то, тем больше этого самого хочется. В нижнем городе целая сеть подпольных казино, и они, между прочим, исправно платят налоги, в отличие от всех этих жалких торгашей. А взамен мы их не трогаем. Разумеется, Нил слышал об этом, но подземный город был не в его юрисдикции, там царили свои законы и порядки, полицию не жаловали, и соваться туда лишний раз в форме приравнивалось к самоубийству. Король тем временем продолжал: - Впрочем, это дело десятое. Как я уже сказал, я несколько увлекся, и казенные деньги… они словно сквозь пальцы утекают, - словно в подтверждение он посмотрел на свои ладони, - ничего уж тут не попишешь. На совете министров от моих счетоводов, а соответственно и меня, потребуется некая отчетность… в которой никак не должны фигурировать это цифры. Надеюсь, я понятно изъясняюсь? Ну, да не впервой, должно быть понятно. В общем, что это я хожу вокруг да около: у меня проблемы и от тебя я хочу их решения. Холеная рука, в жизни не державшая ни клинка, ни мотыги, пододвинула к Доуку пачку счетов. Нил нахмурился. С каждым разом ему всё меньше нравились эти аферы с поддельными статьями расходов. Делалось это исключительно в формальных целях и выглядело всё настолько притянутым за уши, что, пожалуй, даже школьник, изучивший основы бухгалтерского дела, заподозрил бы неладное. Но назад пути не было, и Нил пообещал всё разрулить, сосредоточенно пробегая глазами бесконечные строки с заоблачными суммами. Для того чтобы так бездарно тратить деньги тоже нужен своего рода талант. Он принялся прикидывать: часть денег можно списать на закупку лошадей. Сейчас среди животных гуляет какая-то эпидемия, и они мрут как мухи, а значит и цена даже на самую старую клячу подскочила раза в полтора. Но это не решит и малой доли тех проблем, которые король благополучно переложил на его плечи. Старый дегенерат совсем выжил из ума. Только он мог заказать мраморные скульптуры, когда в государстве голод. - И еще, - Его Величество открыл верхний ящик своего письменного стола, на глянцевую поверхность которого легла бумага, а сверху плюхнулся, характерно звякнув, тяжелый кожаный мешочек, - это - форма для благодарственного письма и вознаграждение. За что – уж будь добр сам придумать. Ну, там, какая-нибудь опасная миссия. Его хмурое настроение прояснилось, и теперь он сидел довольный собственной находчивостью, проворачивая на пальце перстень с массивным сапфиром. Его легкомыслие, с которым он отмахивался от серьезных проблем, в очередной раз поразило Нила, но он все же протянул руку и взял золото. Увы, в государстве была принята династическая форма монархии, и нынешний король оставался законным наследником трона, хотя и совершенно очевидно привел экономику в упадок. Его старший сын копией своего отца, концентратом его пороков – безвольный, болезненный, с нездоровой тягой к вину и распутным женщинам, он предпочитал проводить досуг на балах и вовсе не интересовался политикой. Вот если бы престол занял более достойный кандидат, пускай и со стороны… Мешок приятно отяжелил ладонь, и Доук почти сразу отбросил эти крамольные мысли. Каким бы не был король – он остается их правителем, которому они присягнули. К тому же, он не скупится на жалованье для него, Нила. По дороге обратно в штаб он продолжил раздумывать над порученным заданием. Если раньше ему с легкостью удавалось подогнать сумму в счете, то сейчас монарх превзошел себя, спустив целую прорву государственных денег. Фальшивая статья на закупку лошадей покроет лишь часть реальных расходов, еще часть можно списать на содержание армии… Нил настолько погрузился в свои мысли, что едва не съехал с дороги. Ну, конечно же. Содержание армии. Только не своей, а, скажем, разведчиков. В идеале – вся вина за превышение расходов ляжет на плечи их командора, а для Доука это идеальный способ убить двух титанов одним ударом – решить королевское поручение и отомстить Ирвину. В лучшем случае для Нила, и в худшем для Смита, того ждет трибунал, унизительная отставка и уютная одноместная камера где-нибудь в подвалах замка. С крысами по соседству и двухразовым питанием. Конечно, это несопоставимо с теми жертвами, что понес он сам, однако когда еще выпадет более удобный случай? И Доук, позабыв о королевском поручении, погрузился в проработку деталей намеченного плана. Вернувшись в штаб, он не глядя бросил поводья Бенту, и устремился в свой кабинет, где и просидел до ночи, пропустив обед и ужин. Своего любовника, который, едва слышно поскребшись в дверь, всё же осмелился сунуться к нему в кабинет, он отослал обратно в казармы. Нет, сегодня у него определенно другие дела. Впервые за четыре месяца у него появилась настоящая цель. И впервые со дня гибели своей Мэри Нил Доук лег спать трезвым.

***

- Тридцать один. Спрингер, это всё, на что ты способен? Лучше сразу добровольно ныряй титану в пасть. Тридцать два. – Леви, заложив руки за спину, прохаживался вдоль ряда отжимающихся из последних сил солдат. Тренировка продолжалась уже битых полтора часа, и силы отряда были на исходе. А ведь это не предел. Сегодня капрал заметно не в духе, судя по количеству ядовитых комментариев, а значит, их ждет еще минимум полчаса экзекуций и, возможно, трехкилометровый кросс при полном снаряжении. - Тридцать семь. Эй, Брауз. Я вижу, ты уже не рада, что съела булку Арлерта за обедом? Тридцать восемь. Кстати, Арлерт. Ты, наверное, еще не понял, но благотворительность у нас не в почете. Каждый за себя. Тридцать де… Леви оборвал сам себя, заметив, что к нему бежит солдат из отряда Ханджи. - Капрал, сэр, - едва переведя дух, парнишка приложил левый кулак к груди. - Вольно, что там у тебя? - Приказ от командора. Вас незамедлительно вызывают к нему в кабинет, сэр. - Понял, иду. Леви уже отправился было в сторону штаба, но тут вспомнил про своих подопечных и бросил через плечо: - На сегодня всё. Рысью в душевые. Десять тел со стоном рухнуло на землю. По привычке бесцеремонно без стука войдя к Ирвину, Леви приветственно кивнул и плюхнулся в кресло напротив. Командор выглядел уставшим последние две недели, бессонные ночи в обнимку с бумагами возымели свое действие, и он казался старше обычного. Его просто завалили требованиями о предоставлении всевозможных отчетов, хотя он всегда аккуратно вел бухгалтерию и раньше нареканий со стороны вышестоящей власти не возникало. И если раньше те угрожали сокращением расходов, с подачи полиции, разумеется, то теперь все обвинения сводились к безответственному отношению к государственным деньгам. - Плохие новости. Дело принимает серьезный оборот, и мы не отделаемся внеочередной проверкой, как я думал ранее. Похоже, военная полиция всерьез занялась нашим подразделением, - Ирвин поднял глаза на капрала. Тот, слегка нахмурившись, ждал продолжения. - Я только что получил очередное уведомление. В начале следующего месяца нам велено явиться на общее собрание в королевский замок. Подозреваю, именно там нам планируют нанести решающий удар. И до этого приходили предупреждения о превышении бюджета из казначейства, я все списывал на их ошибку. Потому что у меня таких просчетов в суммах быть не может – я пишу каждый рапорт по две ночи, без конца сверяя цифры, - Ирвин был заметно раздражен, - давление становится слишком ощутимым, и если мы не примем мер – нас погребут заживо. - И у тебя, конечно же, есть план. - То, что в это болото нас втянул Нил Доук, сомнений нет. Он давно на нас зуб точит. План прост до неприличия: пробраться в штаб полиции и забрать бумаги, доказывающие нашу невиновность. Что угодно: фальшивые счета, переписка с королем. Я хочу, чтобы это сделал ты. Во всяком случае, о воровстве тебе известно больше, чем всем остальным в разведкорпусе. - Типа, раз я бывший уголовник то меня и под пули подставить не жалко? – Леви скривился. Оставаясь наедине с Ирвином, он часто позволял себе разговаривать с ним несколько вольнее, чем допускалось уставом. Командор недовольства не высказывал, зная, насколько капралу важно чувствовать себя если не равным, то хотя бы не грязью под его сапогами. Уж слишком долго он был этой самой «грязью», варясь в криминальных районах подземного города. И поэтому субординация в их отношениях имела весьма условный характер. - Не вынуждай меня повторять то, что ты и сам знаешь, - терпеливо произнес он, - ты лучший. И поэтому – и только поэтому, слышишь, я доверяю это задание тебе. Леви только самодовольно хмыкнул, а Ирвин продолжил: - Ты обладаешь достаточной скоростью, хорошо ориентируешься даже в темноте, не говоря уж о том, чтобы достать из кабинета Доука нужную нам информацию и уйти незамеченным. Не нужно открещиваться от своего прошлого, Леви, - мягко добавил он, - этого уже не исправишь. - Ну а если твое командорское чутье тебя подставило, и там ничего нет, что тогда? - Тогда это будет значить, что ты плохо искал. Потому что бумаги там, я готов ручаться. Леви метнул на него взгляд, выражавший, очевидно, крайнюю степень презрения. Ирвин дернул за опасный рычажок: слово «плохо» и его имя не могли стоять рядом по определению. - Можешь не пытаться манипулировать мной. - Даже не начинал. Это – наш единственный шанс, как ни тривиально. В случае провала я отправлюсь в тюрьму. Ты и Ханджи тоже, кстати, как соучастники. Надеюсь, это достаточно сильный аргумент? Разумеется, капрал был согласен, да никто и не спрашивал его, приказ есть приказ, а его, как известно, не обсуждают. В конце концов, какими бы безумными не казались с первого взгляда планы Смита, в них всегда было разумное зерно. Расценив это угрюмое молчание как ожидание дальнейших распоряжений, Ирвин прошел все к тому же злополучному шкафу, и, сдвинув несколько талмудов по военному делу, достал скрученную в трубку пергаментную бумагу. На таких обычно чертили карты. Вернувшись, он встал позади капрала и раскатал ее перед ним по столу, прижав норовившие свернуться обратно края чернильницей и книгами. - Это – план штаба военной полиции, - пояснил он, - и нет, мне не пришлось никого пытать, чтобы достать его. Когда Смит навис над его спиной, внутри у Леви что-то дрогнуло. Стало отчего-то не по себе; платок, привычно повязанный вокруг воротничка рубашки, вдруг превратился в удавку. Еще немного, и он ощутит дыхание командора на своей макушке. Одной ладонью Ирвин опирался о столешницу рядом с сидящим капралом, и Леви, вместо того, чтобы внимать плану, невольно начал ее разглядывать: голубоватые вены, подобно рекам, уменьшенным стократ, извивались под кожей, чуть выступая, и уходили куда-то под манжету; пальцы с узловатыми суставами беспокойно подрагивали. Почему-то непреодолимо тянуло положить свою руку поверх этой. Леви сжал зубы и встряхнул головой, избавляясь от наваждения. Что за идиотизм? Почему он вообще думает о нем в таком ключе? Он подобрался, скрестил руки на груди и принялся слушать Ирвина. Тот как раз подобрался к основному: - Если ничего не изменилось, то личный кабинет командора Доука находится здесь, - пальцем он указал на небольшое помещение на втором этаже, - сам он не охраняется, но все осложняется тем, что на всех входах на этаж дежурят часовые. Вот здесь, здесь, и еще тут. - У Доука не намечается никаких отъездов в ближайшее время? - Увы. Говорят, он в последнее время вроде затворника. Из кабинета почти не выходит. - Из крайности в крайность? - Леви выдавил ледяную улыбку. - Его понять можно. Такого никому не пожелаешь. - А, так может ты способен понять-простить и тот факт, что он копает под нас? Завалил казначейство фальшивой отчетностью? Тебя, Ирвин, в тюрьме сгноить задумал? Командор нахмурился: - Именно потому, что не способен, ты сейчас сидишь здесь и слушаешь мои инструкции. Вновь переключившись на план здания, он продолжил: - Кстати. Балконы тоже просматриваются, что делает использование привода весьма затруднительным, - Ирвин нагнулся ближе, рукой дотягиваясь до правого верхнего угла чертежа и пальцем указывая на какую-то точку, - вот здесь находится козырек крыши. Вам придется снять, как минимум, двух дежурных не создавая при этом шума. Леви скосил глаза на его профиль, который теперь находился наравне с его собственным лицом. Медальон, свисающий с шеи Смита, почти касался его плеча. «Да ты же специально издеваешься» - тогда догадка впервые озарила Леви. Ну, разумеется. Это плата за то, что он тогда ворвался в кабинет посреди ночи, поставив его в неловкое положение. Их отношения всегда были несколько неоднозначны, с точки зрения обычных отношений начальства и подчиненных, и Леви и раньше ловил себя на том, что думает об Ирвине. Но тогда он не придавал значения этим недомолвкам, недовзглядам, и прочим «недо», не задумывался об их причинах, так же, как и не задумывался об интенциях Смита. А сейчас все приняло такой двусмысленный оборот, что Леви, которого, казалось невозможно смутить, терялся и не знал, как ему реагировать. Ирвин продолжал ему что-то объяснять, но он уже не слышал; злость вдруг нахлынула на него, раскаленным волчком закрутилась где-то в районе солнечного сплетения, с каждой секундой разрастаясь и поднимаясь всё выше. Зрачки сузились до размеров игольного ушка, в ушах, подобно бездарному оркестру, застучала кровь. Вот как. Вздумал играть. Леви почувствовал, что самообладание отказывает ему, и если он сейчас что-нибудь не сделает, то ярость вырвется наружу и он взорвется, как бочка с порохом. Капрал снова повернул голову к Ирвину и услышал собственный голос: - Знаешь, этот твой медальон… - это было так неожиданно, что Смит осекся, - твой медальон всегда напоминал мне леденец. - Л-леденец? – Ирвин даже заикаться начал. - Ага. Ну, такие продавались в одной лавке в нижнем городе. Мы их горстями загребали, - с этими словами Леви подцепил пальцем шнурок и слегка потянул на себя. Розовый язык скользнул по глянцевой зеленой поверхности, и шею Ирвина обдало жарким влажным дыханием. От металлической оправы во рту остался горьковатый привкус, Леви поморщился. - Да-а, это не конфета. Он разогнул палец, отпуская боло. Тот свободно качнулся, как маятник, слегка ударив своего обладателя в грудь. Эта странная выходка того стоила: вытянувшееся лицо сбитого с толку Ирвина было бесценно, и тот даже не нашелся, что ответить. Не один он тут оказался способным на эти безжалостные провокации, выдаваемые за обычное поведение. - Как я понимаю, мы закончили, - невозмутимо продолжил Леви, лихо скидывая правую ногу с левого бедра и поднимаясь. – Командор. Как ни в чем не бывало, он отдал честь и направился к двери. На его губах играла едва заметная улыбка. Такая бывает у нашкодившего ребенка, чудом избежавшего порки, у неверной жены, вовремя выпроводившей любовника. Да, выходка определенно того стоила.

***

- Извини, я их испачкал, - Леви скривил губы в подобие улыбки, но она вышла слишком уж вымученной. Было часа четыре утра, когда он ворвался в кабинет Ирвина, пошатываясь, добрел до стола и положил на него кипу бумаг, помятых и забрызганных бурыми каплями. Командор поднял на него удивленные глаза: он не ждал, что операция завершится так скоро, и явно не рассчитывал, что такой ценой. Капрал был похож на больного нахохлившегося стрижа: темные волосы налипли на покрытый испариной лоб; даже несмотря на то, что одет он был в черное, было видно, что с левой стороны куртка полностью пропиталась кровью. Рука висела плетью. Лазарет разведкорпуса закрывался на ночь, и поэтому бледного от потери крови капрала было решено отвести в комнату к майору Ханджи. Хотя было уже почти утро, и далеко на горизонте небо начало светлеть, никто из командования не сомкнул глаз, ожидая вестей. Увидев развороченное плечо Леви, Ханджи только поцокала языком. Несмотря на казавшуюся беззаботность, эту женщину поистине можно было назвать сильной. Ее закалка дорогого стоила: в опасных ситуациях она оставалась хладнокровной, а если того требовала ситуация, то и безжалостной, той исключительно женской жестокостью, которой боятся даже мужчины. Она вскочила на ноги, и, бросив солдату, сопровождавшему капрала, чтобы тот принес горячей воды, сама заметалась по комнате в поисках аптечки. - Хреново, Леви. Молись, чтобы сустав оказался цел. Иначе клинка тебе больше не держать. Леви усмехнулся бескровными губами: - У меня еще одна рука есть. - Всю жизнь на морфии. Сустав не восстановить, - Ханджи резко повернулась к нему, - а вот и аптечка. Кровь уже успела запечься, и исподнее намертво присохло к коже. Она взяла ножницы и аккуратно разрезала рукав. Тем временем принесли воду, и майор принялась стирать засохшую липкую кровь. Розовые ручейки незамедлительно побежали вниз, стекая вдоль плоского живота, быстро вздымающегося от нервного поверхностного дыхания: к боли от раны прибавилась еще и перспектива остаться инвалидом. Ханджи, заметив это смятение, решила отвлечь его болтовней. - Ты, наверное, не знал, но я начинала свою карьеру как военный врач. Шадис тогда посчитал, что я слишком неуклюжа, - она по-детски выпятила нижнюю губу, - и с бинтом управляюсь лучше, чем с УПМ. Солдаты всегда говорили, что у меня легкая рука. - Они врали, - Леви зашипел, потому что влажное полотенце прошлось по больному месту. - Ну, прости, прости. Да ты не переживай. Я за свою жизнь столько пуль вытащила… Наконец кровь была смыта и стало возможным оценить серьезность ранения. Зияющее отверстие было небольшим, очевидно, пуля была маленького калибра. - О, а ты везучий. Рана сквозная, - она как-то разочарованно отложила пинцет, - к тому же, прошла через мягкие ткани. Кость и сустав целы. Сейчас тебя немного подлатаем. Она щедро плеснула спирта на кусок марли и обработала края раны. Леви дернулся, судорожно вцепился здоровой рукой в подлокотник кресла так, что дерево заскрипело. - Зоэ, блядь. Ты меня добить решила? – просипел он. - Больно, знаю. Ну, хочешь, я подую? – и, не дожидаясь ответа, майор сложила губы трубочкой, - Да-а, я и забыла, как это, людям помощь оказывать. Теряю сноровку. - Выковыривать титаньи глаза грязной палкой оказалось проще, а? Ханджи только засмеялась. Взяв хирургические ножницы, она срезала ошметки кожи по краям, затем приготовилась накладывать повязку. В этот момент к ним заглянул Ирвин. В комнате пахло кровью и спиртом, на полу валялось перепачканное заскорузлое тряпье и багровые бинты. Леви выглядел просто отвратительно: вмиг осунулся, стал каким-то прозрачным. От легчайшего сквозняка его начал бить озноб. Так и оставшись в дверях, командор плечом прислонился к косяку и, кивнув в его сторону, спросил: - Ну, как ты? - Пару месяцев не смогу отдавать тебе честь. Ирвин вздохнул. Леви был несносен, хуже ребенка. И откуда только брал силы выделываться. Ирвин не на шутку перепугался, когда тот, подобно привидению из готического романа вплыл в его кабинет. - Не паясничай. Я переживу. Тем более, ты добыл нам бесценную информацию. Там компромат не только на Доука, но на короля, поэтому использовать ее следует с умом. Он помолчал, наблюдая, как Ханджи заканчивает накладывать бинты, на которых тут же расползлась красная клякса. Леви нарушил тишину, еле ворочая языком: - Вы двое слишком громко думаете. Спрашивайте уже. Я не хрустальный. - Мы бы и до завтра подождали…- неуверенно пробормотала майор, - ну, раз такое дело, давай-ка я заварю тебе чаю. Я сейчас. Она вышла из комнаты. Снова повисла пауза. Ирвин, постояв, подошел к капралу и опустился перед ним на корточки. Тот, обхватив себя руками, намеренно глядел куда-то вбок, избегая прямого контакта. Сам не осознавая, что делает, а просто поддавшись какому-то спонтанному желанию, Ирвин убрал с его лба слипшуюся прядь, падающую прямо на глаза. - Прости меня. Я слишком многого от тебя захотел. Открытый и прямой взгляд, казалось, читает его как открытую книгу, и Леви поежился. - С чего вдруг столько заботы? Это царапина. – он постарался придать голосу небрежность, но получилось как-то напряженно. Ответа он получить не успел, потому что где-то за дверью послышались легкие шаги и бормотание, и Ирвин поспешно встал. В следующее мгновение вновь появилась Ханджи, неся в руке дымящуюся чашку. Чай получился приторным до тошноты, но выбирать не приходилось, и Леви начал говорить. Рассказал про то, он и еще двое солдат успешно миновали двор, как полчаса дожидались, лежа в кустах, пока дозорные уйдут с балкона, дав им возможность использовать привод. Проблемы начались внутри штаба. Караульный у входа на этаж – и зачем полиции вообще столько стражи – никак не хотел терять сознание, и бестолковый солдат, которому было поручено его вырубить, запаниковал. Леви пришлось оглушить полицейского рукояткой револьвера, что создало ненужный шум. А когда они в полной темноте, ведь ночь, как назло, была пасмурной, и луна не показывалась из-за туч, добрались до предполагаемого кабинета командора, оказалось, что дверь предсказуемо заперта, а ключ, очевидно, находится у самого Доука. Недалекий боец предложил выломать ее, но капрал быстро осадил его, сказав, что сам проломит ему череп, если тот еще что-нибудь ляпнет. Время шло. Будь у Леви отмычка или хотя бы что-то, отдаленно ее напоминающее, он без труда вскрыл бы замок. Делать было нечего, и он сам отправился на поиски командорской спальни, мысленно понадеявшись, что Нил спит крепко. Удача была на его стороне, и, как только он проскользнул в комнату, ему в нос ударил отвратительный затхлый запах перебродившего вина – Доук перебрал и спал беспробудным сном, оглушительно храпя и присвистывая. Связка ключей нашлась в мятой куче одежды, грязным сугробом возвышавшейся на кушетке. Когда капрал брезгливо выудил ее, она игриво звякнула, заставляя сердце пропустить удар. Быстро вернувшись той же дорогой, он отпер кабинет. Тот был в еще более удручающем состоянии, чем спальня: повсюду пустые или початые бутылки, сапоги клеились к липкому полу в разводах, а слой пыли, покрывавший все доступные поверхности, был едва ли не с палец толщиной. В документации тоже был полнейший хаос, никакой упорядоченности. Им пришлось перебрать горы бумаг, прежде чем найти что-то, относящееся к делу. Ситуация осложнялась тем, что работать приходилось впотьмах – не то, что лампу, свечу было зажигать рискованно. Спустя полчаса безрезультатных поисков Леви уже готов был вернуться в спальню, растолкать чёртова Доука и пытками узнать у него, куда же он засунул доказательства своей вины. Больше всего бесило то, что искать приходилось иголку в стоге сена. Указ о модернизации подразделения, королевский указ аж за прошлый год, отчеты по расходам… Все не то. Двое солдат больше мешали, чем помогали, бестолково и слепо кидаясь от одного к другому. От монотонного перебирания уже рябило в глазах. А это что? Леви вскрыл на удивление аккуратно запечатанную папку, из которой выпало несколько листков. На первом же стоял их герб – крылья свободы, и ниже размашистая подпись Ирвина. Рапорт по расходам разведкопуса за текущий месяц. Суммы, указанные в бумаге показались Леви какими-то странными, и, приглядевшись, он похолодел: это подделка. Он быстро зашуршал остальными листами – та же история. Еще в папке нашелся указ с королевской печатью и благодарственная грамота с ней же. Последняя была не заполнена. Вдруг в коридоре послышалось какое-то движение и крики. Еще раз взглянув на бумаги, капрал бросил уныло ковырявшимся солдатам: - Сворачиваемся. Уходим через окно. Едва они распахнули створки, как засвистели пули. Полицейские, перекрикиваясь, палили вслепую. Видимо, они уже обнаружили бездыханное тело своего невезучего товарища и забили тревогу. Прыгать было высоко, и Леви, шедший первым, выпустил тросы. Он почти достиг земли, как левое плечо прошило резкой болью, рука тут же безвольно повисла, отказываясь подчиняться хозяину. От выстрела его даже швырнуло вперед, и он чудом удержался на ногах. Прижимая к себе бумаги, он несся, не обращая внимания на боль и толчками выплескивающуюся пузырящуюся кровь.

***

Утро перед совещанием в королевском замке выдалось хмурым, прямо как настроение в штабе разведкорпуса. В столовую, Ирвин, казалось, забыл, зачем пришел – ему кусок в горло не лез, и он задумчиво крутил в руках чашку с остывшим кофе. Он отказывался понимать, как у Доука, с которым они бок о бок служили, когда сами были курсантами, спали в одной казарме и вместе давали присягу, хватило совести на эту подлость. Всегда шумные солдаты тоже помалкивали: Спрингер не травил похабные анекдоты оглушительным шепотом, как он это обычно делал, Эрен не возмущался унизительной, по его мнению, опеке со стороны сестры, Жан не лез к Армину руками под столом, а тот не краснел и не выражал слабые протесты. Одна только Саша, воровато косясь на стол командования, неизменно набивала карманы остатками с завтрака. К всеобщему удивлению, всегда пунктуальный Леви и вовсе не спустился. - Это так странно. Разве легкое ранение – это повод, чтобы капрал отказывал себе в удовольствии назвать нас свиньями? – сварливо задал вопрос в пространство Кирштайн. - Насколько я помню, смерть – единственная уважительная причина для неявки, по его мнению, - подала голос Имир. - Кстати о ранах. Не его ли слова, что, мол, боль лучше всего дисциплинирует? А, Йегер? - Жан! – предостерегающе воскликнул Армин, а Эрен еще больше помрачнел при воспоминании о своем суде и как-то неосознанно прошелся языком по месту выбитого зуба, на месте которого, впрочем, давно вырос другой. - Эй, молодежь, - их прервала подошедшая Ханджи, - нас срочно вызывают за Сину. Райнер остается за главного. Он и распределит дежурных. Леви сидел на койке в своей комнате, когда Ирвин заглянул к нему, предварительно тактично постучав. - Ты еще не готов? – изумился он, - Мы выезжаем через пятнадцать минут. Леви действительно был не собран. Он кое-как умудрился надеть брюки и побриться, а вот застегнуть все пуговицы на рубашке неутихающая боль в плече ему не давала, не говоря уж о том, чтобы облачиться в целую сеть ремней, которые, ко всему, требовалось постоянно подтягивать. За время, что он тут потратил, можно было одеть целый легион, и капрал успел проклясть непослушную руку, короля, его семью по материнской линии, а также всё человечество в целом. - Я бесполезен, как полицай перед титаном. - Ты мог просто попросить о помощи. Леви только закатил глаза. Попросить? О помощи? Нет и не было никогда того, чего он не мог бы сделать сам. Больше своей чёртовой руки он в этот момент ненавидел только Смита, за то, что тот увидел его бессилие. Ирвин, тем временем, притворил за собой дверь, подошел к нему и велел встать. Леви неохотно подчинился, оказавшись на ногах, он едва не ткнулся носом тому в грудь. Ирвин дышал ровно, от него слабо пахло мятой и мылом. Леви, неожиданно для себя смутившись, уставился на собственное искаженное отражение в командорском медальоне, на уровне которого как раз находились его глаза. И какого он полез его облизывать? Теперь приходится расплачиваться за собственную несдержанность. Сейчас Смит, пользуясь положением, намеренно облапает его, да и еще обставит так, мол, «я тут добрый самаритянин, а все что ты себе надумал – твоя испорченность». Ловкие пальцы тем временем застегнули пуговицы рубашки, расправили воротник и взяли перевязь. Ирвин накинул ремни через плечи, помог продеть руки через лямки, подтянул пряжку на груди достаточно туго, но в то же время следил за тем, чтобы движений она не стесняла. Быстро перетянув перекрестные полоски кожи по бокам, он взялся за крепление на пояснице, обвив руками капрала за талию. Положение, в котором они находились, выглядело двусмысленно, Смит стоял непозволительно близко. Настолько, что Леви показалось, что тот услышит его мысли. «Специально это делает, сволочь. Мстит и хочет проверить, насколько меня хватит», - вертелось в голове. Ирвина же будто это и вовсе не волновало. Он расторопно продел ремень через шлёвки на брюках и соединил его с другими, опоясывающими торс. Пришел черед закрепить лямки на бедрах, и когда он для этого опустился на колено, Леви дёрнулся и прошипел: - Дальше я сам. Тут же он понял, что этот раунд проигран. Но слова уже произнесены и ничего не исправишь. - Стой ровно. Для этого нужно минимум две руки, - Ирвин посмотрел на него снизу вверх. Леви впервые за долгое время видел его лицо так близко: непроницаемые голубые глаза, оказывается, имели желтые крапинки, будто в них когда-то отразилось солнце, да так и осталось на радужке. А в светлых волосах, неизменно зачесанных на косой пробор, серебряными нитями поблескивала пара седых – издержка непростой службы. И вот сейчас это красивое лицо находилось прямо напротив его паха. От этого осознания Леви бросило в жар, и он отвел глаза. «Не хватало, чтобы еще одна часть тела предала меня сегодня» - думал он, угрюмо глядя в пространство, пока Ирвин фиксировал его бедра ремнями, невольно их касаясь. Руки быстро выполняли привычные движения: обернуть вокруг ноги, вставить язычок пряжки в отверстие, затянуть. Эта неловкая близость, казалось, длилась уже целую вечность. Леви дышал через раз, опасаясь выдать свое внезапное волнение, злился на себя за непрошеные мысли и намеренно смотрел куда угодно, только не на пальцы теперь уже колдующие над второй ногой. Наконец, Ирвин продел петлю из ремня под свод его стопы, встал с колен, помог надеть куртку и сказал: - Всё, обуешься сам. Леви бросил взгляд на своё отражение в небольшом зеркале рядом с умывальником. Смит постарался, форма сидела идеально. Мастерство не пропьёшь. Капрал довольно хмыкнул, и Ирвин, не питающий надежд по поводу того, что он вдруг рассыплется в благодарностях, направился к двери. - Эй, Ирвин, - командор обернулся на оклик, - спасибо.

***

Экипаж, мерно покачиваясь на брусчатке, въехал за стену Сина, и теперь уверенно двигался в сторону королевской резиденции. Внутри кэба стояла гнетущая тишина, от которой даже воздух казался тяжелым. Командор Ирвин с мрачной задумчивостью глядел в окно, на скользящие мимо богато украшенные кареты и их разодетых седоков, в тысячный раз размышляя над несправедливостью сложившейся ситуации. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что за всем этим крылась политическая подоплека: король просто не мог допустить, чтобы обложенный неподъемными налогами люд поднял мятеж, обвинив Его Величество в воровстве из казны. Проблема усложнялась голодом и нищетой крестьян с окраинных районов, массовым падением скота и, как следствие, разорением большей части зажиточных торговцев. Поэтому, за неимением других, более правдоподобных лазеек было принято решение переложить всю вину на разведывательный корпус, чье положение к тому моменту и так было более чем шатким. Военная полиция, сплотившись с церковью, занялась подстрекательством, и вскоре недовольство населения из шепота переросло в настоящий гул. Сделать это не составляло труда: разведкорпус был единственной организацией, частые неудачи и потери которой были на виду у всех. Но ведь, как известно, неудач не бывает лишь у тех, кто ничего не делает. Ирвин видел наперед, что, как только они прибудут, «единороги», подобно стервятникам, слетевшимся на падаль, накинутся и переломают и без того порядком потрепанные крылья свободы. Смит не спал толком уже месяц, ночами на пару с майором составляя бесконечные отчёты по расходам, которые потом всё равно фальсифицировались. Цифры заменялись другими, какими-то заоблачными, суммы «расходов» за месяц приравнивались годовому жалованью командора. Спустя примерно неделю после вылазки капрала, им удалось перехватить один из таких фальшивых докладов. Увы, из пойманного мальчишки вытрясти ничего не удалось, он и считать-то, как позже оказалось, умел исключительно на пальцах, и понятия не имел, что за бумаги ему велели доставить. Капрал Леви, славящийся своими не вполне гуманными методами допросов, вышел тогда из подвала, скрежеща от злости зубами. - Ничего не выйдет, – он вытащил накрахмаленный носовой платок и принялся стирать кровь с носков сапог, - этому сопляку бумаги передал другой такой же, который явно не может быть последним звеном в цепочке. Педантичность Ирвина в ведении документации, только сыграла ему на руку: он всегда заставлял какого-нибудь провинившегося солдата делать аккуратную копию отчёта, которую хранил у себя. Вот и сейчас они должны были стать их подспорьем. Леви, сидевший напротив него, в сотый раз перечитывал подделку, то и дело возмущённо фыркая. - Ну ты только глянь, - он ткнул локтем под рёбра майора Ханджи, замечтавшуюся о чем-то своем, очевидно о титанах. Вздрогнув, она взглядом последовала за пальцем капрала. - Семнадцать тысяч монет по статье питания солдат? Но мы ведь уже месяц на картошке постимся! - Никакие тросы не выдерживали бы туши, нажравшие столько за месяц. Даром, что ли, полиция практически не пользуется приводом, - буркнул Леви. С того злополучного дня он пребывал в подвешенном состоянии, несмотря на несерьезность ранения, боль стала постоянным его спутником, особенно усиливаясь по ночам. Травяные настои помогали плохо, а морфий капрал принимать решительно отказывался. Тем временем экипаж въехал за стены замка, и еще немного покатив вперёд, остановился. В окно тут же заглянуло лицо одного из «единорогов» и с плохо скрываемой неприязнью бросило: - Дальше проезда нет. Следуйте за мной. Ирвину показалось, что они попали в другой мир: здесь не было и намека на то, что им приходилось видеть едва ли не каждый день – смерть и разруху, титаны для местной публики были какой-то аморфной угрозой, не представляющей реальной опасности. Ведь Сина-то уж точно не падёт. При виде этой беспечности командора охватило отчаяние: там, в настоящем мире, клубни картофеля едва успевали зародиться в земле, как их выкапывали, чтобы прокормить детей, а здесь лужайки у королевской резиденции были засажены пышными азалиями; где-то в лесах на юге от Розы охотники на смерть дрались за клочок земли, на котором еще осталась какая-то дичь, а здесь фазанов отстреливали, чтобы скормить потом борзым. Солдат отвел их в небольшое помещение, где пара других досмотрела и потребовала сдать оружие. Затем провожатый указал им на небольшую винтовую лестницу, которая заканчивалась массивной дверью с гордым профилем Сины в виде герба. Когда Ирвин, Ханджи и Леви вошли, несколько десятков пар глаз устремились на них. То были озлобленные, осуждающие, негодующие взгляды. Так смотрят на изменника, предателя, отступника. И только беспристрастный и твердый взор Даллиса Заклэя выделял его из этой голодной своры волков, готовых сожрать их с потрохами. «Кажется, они и сами уже поверили, что мы те самые мерзавцы, что ради собственной выгоды готовы разграбить казну и пустить всё на самотёк» - промелькнуло в голове у Ирвина. Все трое спокойно выдержали это испытание, и, учтиво поклонившись королю, сели. За круглым столом располагались сильнейшие человечества: во главе сидел сам правитель, по левую руку от него главнокомандующий Даллис Заклэй, командор военной полиции Нил Доук и его правая рука, Бент, Дот Пиксис, представитель церкви пастор Ник. С дюжину солдат с нашивками в виде единорога стояло по периметру зала. - Думаю, нет смысла откладывать, - начал Заклэй, - всем нам прекрасно известно, с какой целью мы созвали этот совет. Несмотря на присутствие Его Величества, это заседание, так сказать, неофициальное. Согласно докладам, лежащим передо мной, разведкорпус обвиняется в хищении средств из казны, что, при сложившейся в стенах непростой ситуации, приравнивается к государственной измене. Командор Смит, вы согласны с этими обвинениями? - Никак нет. Все ожидали, что он скажет что-то еще, но этого не происходило. Только Леви и Ханджи, служащие с ним не первый год, знали, что козыри надежно припрятаны в рукаве, просто не в характере Ирвина Смита выкладывать их сразу. - Насколько я осведомлен, именно подразделение военной полиции первыми заявили о грубых нарушениях со стороны разведкорпуса, - продолжил главнокомандующий, - Нил, вам слово. Метнув полный ненависти взгляд в сторону казнокрадов, Доук с шумом отодвинул свой стул и встал. - Бент, бумаги, - отдал он короткое распоряжение своему помощнику. Тот моментально сунул первую стопку в протянутую руку командора. - Вы совершенно правы, господин главнокомандующий, после провалившейся экспедиции за стены военная полиция обнаружила увеличение затрат на обеспечение разведки и заинтересовалась, а проверив отчётность по расходам, мы пришли к выводу, что это началось гораздо раньше. Вот, пожалуйста: май: сто пятнадцать тысяч золотых, июнь: сто девять тысяч, - отчёты, расторопно подаваемые Бентом, один за другим с тихими шлепками падали на стол, - июль… - Твоя бдительность очень похвальна, Доук, - подал голос капрал, - но объясни всё-таки, почему этим вообще занялось ваше подразделение? Или ты уже успел записаться в главные казначеи Его Величества? - Если бы не мы, «крылатые» так и продолжали бы доить государство! Растущие налоги – ваша заслуга! - О, ты умолчал о своих многочисленных заслугах. Скромность тебе не к лицу, - едко заметил Леви, - может, поведаешь лучше о них? Главнокомандующий постучал ладонью по столу: - Господа, это не относится к делу. Есть что-нибудь по существу? Нил Доук, злоба и торжество которого были практически осязаемы, не выдержал: - Я чувствовал, что нельзя вверять им Йегера, это же сговор с опасным преступником! У них всё было просчитано наперёд. Операция в лесу заведомо была обречена на провал. Услышав это, Заклэй нахмурился: - Поясните. - Да разве это не понятно? Они напустили нам пыли в глаза в зале суда. Согласно документам, в экспедиции приняло участие около трехсот бойцов, из них двести – желторотые новобранцы. Вылазка должна была занять не меньше трёх дней, и финансы выделялись в соответствии с этими данными. Но уже к полудню и половины не вернулось обратно за стены. Йегер в титанической форме послужил приманкой для гигантов, в том числе для особо опасной Женской Особи, которые в итоге и пожрали или перебили солдат. А деньги, выделенные на их содержание, ушли в карман доблестным разведчикам. Каково, а? Ханджи Зоэ заёрзала на своем стуле. Доук зашёл слишком далеко. Намеренно пожертвовать жизнями солдат ради личной выгоды? Хотелось вскочить и закричать ему в лицо: «А ты, трусливая свинья, был там, чтобы утверждать всё это?!» Клевета казалась настолько очевидной, что любой бы уже не выдержал и начал оправдываться, но Ирвин продолжал хранить молчание, ожидая, когда поток лживых обвинений иссякнет. - Разведкорпус расформируют, а вы трое пойдёте под трибунал! – выплюнул с ненавистью до сих пор молчавший помощник Доука. Он был настолько уверен в том, что говорил, что ни у кого из разведки не осталось сомнений в таланте Нила убеждать людей в чем угодно. Острый, как стальное лезвие клинка взгляд полоснул бледного коротко стриженого юношу. - С каких это пор подстилке командира разрешено подавать голос? Доук, тебе стоит держать своего щенка на поводке покороче. Все в изумлении обернулись на Леви, который вольно сидел, закинув здоровую руку за спинку стула. «Единорог», которому была адресована тирада, еще больше побледнел и опустил глаза. Командор Пиксис принялся посмеиваться себе в усы. - Капрал, - Ирвин никогда не делал Леви замечаний, тем более в присутствии других, всегда предоставляя ему свободу слова и действия, но сейчас он чувствовал, что от него этого ждут. Пастор Ник едва не задохнулся от возмущения: - Как смеете… сквернословить в пределах священной стены Сина, в присутствии Его Величества… Но, казалось, королю вовсе нет дела до этого неслыханного святотатства: за всё время он не произнес ни слова, с отсутствующим видом глядя в окно. Вероятно, его голову занимали заботы более насущные, вроде выбора между телятиной и осетриной на обед. Больше никто ничего не сказал. Даллис Заклэй снял очки и принялся протирать стёкла носовым платком. - Что ж, полагаю, инцидент исчерпан, и мы можем вернуться к делу. Командор Смит, уверен, вам есть что сказать. Ирвин встал. Кожаная папка, лежавшая перед ним на столе, так и осталась закрытой. - Когда начали поступать уведомления о том, что перерасход средств превышает допустимый максимум, мы списали всё на ошибку. Потом подняли отчёты за летние месяцы, но и они оказались в полном порядке. Вынужден признать, что в поисках правды нам пришлось действовать… не вполне законно. Ценой здоровья наших людей, нам удалось собрать достаточно компрометирующие документы, способные, на мой взгляд, пролить свет на всю ситуацию. Ирвин извлек первый лист из папки. Чем больше он говорил, тем сильнее бледнел Нил, и тем мрачнее становился король. Он вполуха слушал все, что говорили до, но сейчас напрямую были затронуты его интересы. До его скудного ума все-таки сумела дойти мысль, что дела его худы, разведкорпус почти подкопался не только к Доуку, но и к нему, дело за малым: найти прямые доказательства участия его персоны и совет министров единогласно решит свергнуть его с насиженного места. Доук потерян, это ясно. Сейчас главнокомандующий известит всех об отставке командора полиции. Откровенное несогласие с этим решением навлечет на него лишние подозрения. Как же быть? В зале становилось душно. Заседание длилось, по меньшей мере, три часа. Дело было щекотливым, то, что корни дела растут непосредственно от королевского трона, было понятно каждому присутствующему, но за неимением прямых улик, сделать было ничего нельзя. Выслушав все аргументы, тщательно перепроверив бумаги, вплоть до сверения почерков, Даллис Заклэй вынес решение: - Что ж, мы выслушали доводы обеих сторон. На меня была возложена ответственность рассудить, кто прав, а кто виноват в сложившейся ситуации. Решение, признаюсь, далось мне непросто. Однако думаю, находящиеся в этой комнате согласятся со мной, что разведкорпус проделал впечатляющую работу. И я склонен вновь поверить их версии. А из этого вытекает, что на совести военной полиции клевета, ложные показания, подстрекательство, фальсификация бумаг и еще ряд преступлений, перечисление которых займет не один час. Нил Доук, зайдя в этот зал в качестве обвинителя, вы сами попались в собственноручно расставленные сети. Отныне вы отстранены от должности командора военной полиции и задерживаетесь под стражей до проведения следствия. Именем короля, я приказываю вам сдать медальон. Он кивнул неизвестно откуда появившейся личной страже Его Величества: - Увести его. Лоб Нила покрылся холодным потом. Нет! Это невозможно, этого просто не может быть. Все было просчитано наперед. Король не допустит. Непослушными пальцами он снял боло и оставил его на столе, после чего поднялся и последовал за солдатом. - Смотри, как бы тебе второе крыло не подрезали, сокол, - бросил Нил, проходя мимо капрала, недобро сверкнув глазами. Тот лишь холодно улыбнулся. - Его отпустят, как только мы выедем за ворота Сины, - спокойно сказал Ирвин, - даже Заклэй не уполномочен поступать вопреки приказам короля. Все трое, обессиленные, выпитые досуха этими правительственными кровососами, стояли в ожидании своего экипажа. Смиту неимоверно хотелось курить, но портсигар остался в столе его кабинета. Командор давно отказался от пагубной привычки, лишь изредка позволяя едкому дыму заполнить легкие. - Какое плохо скрываемое беззаконие! – возмущалась майор. Ее щеки пылали, негодование еще не улеглось. Обратный путь тоже проходил в молчании. Однако эта тишина отличалась от той, что царила в экипаже утром. Тогда это было гнетущее состояние, тяжесть и напряжение давили на спутников, а неизвестность буквально отравляла кислород, не давая сделать полноценного вдоха. Сейчас же в воздухе сквозило облегчение, и говорить совершенно не хотелось. Ирвин, откинувшись на сиденье, дремал. Его вымотало это заседание, несмотря на благополучный его исход для разведкорпуса. Линия между бровями разгладилась, и он сразу стал казаться моложе. «Всё такой же, как десять лет назад», - пронеслось в голове у Леви. Он ненавидел вспоминать то время, когда еще только подающий большие надежды командир отряда с холодными глазами заставил его вдоволь нахлебаться воды из лужи, а затем поставил такие условия, отказ от которых приравнивался к самоубийству. Впрочем, согласие тоже. Леви передёрнулся от парадоксального, почти забытого чувства жгучей обиды и благодарности. Он был на взводе из-за плеча, которое безбожно ныло, не отпуская даже на минуту, его злило и пугало осознание того, что мысли, которые лезут в голову при виде Ирвина отнюдь не братские, а что еще хуже – он понятия не имел, что с этим делать. Цель той негласной борьбы, которую они затеяли, была для него крайне туманна. Чего добивается от него Смит своими провокациями? Пытается прочесть смущение, хочет раскрутить на эмоции? Не дождется ведь. А он сам многим лучше? Знал же, что примерно увидит, когда без стука врывался в командорский кабинет посреди ночи. Чем он только думал? Леви поплотнее запахнулся в плащ. В штаб вернулись уже затемно. Отряд по-прежнему помалкивал, не решаясь задать вопрос, волновавший их с утра. Дежурные по столовой даже посудой старались не грохотать, убираясь после ужина. Поев, солдаты остались сидеть на своих местах, то и дело испуганно переглядываясь, ожидая, когда, наконец, им откроют правду, какой бы она не была. - Неужели вы, остолопы, думаете, что сидели бы тут сейчас, набив животы, если бы полиции удалось сделать из нас козлов отпущения? – произнес, наконец, Леви своим бесцветным голосом. - Капрал хочет сказать, что нам удалось отстоять свою честь перед королём, - с улыбкой пояснил Ирвин, - для военной полиции же исход менее благоприятен. Командор Доук снят с должности за клевету и ложные показания. По небольшому обеденному залу прошёл вздох облегчения. - Мы так рады, сэр, - начал было Эрен, но Леви перебил его: - А теперь разошлись по комнатам, живо. Отбой. Кто через десять минут не будет в кровати, завтра дежурит вне очереди. С грохотом отодвинулись стулья. Столовая опустела, в коридоре, постепенно затихая, слышались возбужденные и радостные возгласы. Ирвин развернулся на стуле к окну, да так и застыл, задумчиво и строго глядя куда-то в темноту. Да, сегодня они победили, но надолго ли? Их подразделение было занозой для короля, ведь они всеми правдами и неправдами докапывались до истинного положения вещей. Пока у них не было доказательств причастности самого монарха, но это только вопрос времени. Король это понимает, и вскоре может снова спустить собак на разведку. Вдруг над Ирвином нависла тень, отвлекая от хода мыслей, а затем неожиданно на край сидения между бедер командора опустилась нога в сапоге, носок которой оказался в опасной близости от паха. - Ирвин, никогда не делай мне замечаний в присутствии командоров и короля. А лучше вообще никогда, - глядя сверху вниз процедил Леви. Смит хотел было встать, но грубая подошва предупреждающе надавила ему на промежность, и вместо этого он откинулся на спинку стула. - Видимо, было ошибкой с моей стороны давать столько свободы, о которой в других подразделениях подчиненные могут лишь мечтать. - Ошибкой? - Именно. Иначе бы ты сейчас тут не стоял и не угрожал прижать мне яйца. Леви не ответил, но и ногу не убрал. Не считая возившейся в другом конце зала дежурной Кристы, в столовой они с командором остались вдвоем. Девушка, заметив происходящее, залилась краской и принялась усерднее протирать стол. - Ренц, на сегодня достаточно. Иди. Криста пулей вылетела из столовой, стараясь не смотреть в сторону начальства. - Я же дал чёткие инструкции не вступать в перепалку, что бы они ни говорили, какой бы грязью нас не поливали, - спокойно продолжил Ирвин, - а ты ставишь под сомнение свою, а заодно и мою репутацию. Подстилка командора? Леви, ты в своем уме? Это же лишний повод найти что-то против нас. Хочешь, чтобы они пустили слухи о том, что разведкой заправляют бывшие преступники? Или думаешь, никто не помнит, кем ты был? - Кем бы ни был, сейчас я младший капрал разведывательного корпуса, и будь этот недоносок под моим командованием – валялся бы в собственной крови за нарушение дисциплины. - Не тебе сейчас судить о дисциплине. Убери ногу. Леви не шевелился. Он не знал, чего ему хочется больше – дать Смиту по благочестивой роже или поцеловать его. - Это приказ. Нога опустилась также резко, как и поднялась несколькими минутами ранее. Развернувшись на каблуках, капрал молча вышел из помещения. О том, что сейчас произошло, Ирвину даже думать не хотелось. Что он за командор, если допускает такое? Рука, подрагивающая от гнева, едва удержалась от того, чтобы не сорвать с шеи медальон. Ирвин быстрым шагом несся в свой кабинет. Тяжелые ботфорты отбивали монотонный ритм по каменным плитам, создавая зловещий гул в пустом коридоре. Видимо, солдаты почуяли неладное и предпочли послушаться капрала, скрывшись в своих комнатах. Ирвин сжал кулаки от бессильной ярости так, что костяшки побелели, но больше никак не выдал своего бешенства. Обычно он отлично владел с собой, не позволяя брать эмоциям верх, но сегодня и он сам, и Леви зашли слишком далеко. Стало очевидно, что они, сами того не замечая, потеряли контроль над ситуацией, заигрались. Самым неприятным в сложившихся обстоятельствах было то, что всё происходило на глазах отряда, а те вовсе не были слепыми идиотами (хоть капрал и нередко им об этом говорил). Ирвин разделял военную службу и личную жизнь, которой, впрочем, у него давно не было, и не одобрял, когда солдаты устраивали показуху из своих отношений, ведь это подрывает дисциплину. И вот он сам попался на собственную удочку. Хоть они с капралом и не состояли ни в каких отношениях, кроме служебных, суть дела от этого не менялась. Разумеется, Криста Ренц молчать не станет. - Командор, - долетел до погруженного в себя Ирвина голос Ханджи. Она не появилась на ужине, сразу помчавшись на задний двор замка, где, обездвиженный, сидел очередной пойманный титан. Наконец, нагнав, майор попыталась подстроиться под его шаг, но постоянно сбивалась, так что ей пришлось бежать, чтобы поспеть. - Да постойте же! – завопила Зоэ, но Ирвин и не подумал. Тогда она зачастила прямо на ходу в своей обычной, чересчур увлеченной манере, как всегда делала, когда речь шла о титанах: - Вы даже не представляете, что нам удалось выяснить в ходе эксперимента! Это же…настоящий прорыв! Стоило уехать на день и тут такое… Командор Ирвин, вы меня слушаете? Смит резко остановился, и Ханджи едва не влетела носом в его спину. Кажется, для этой женщины не существовало понятия «отдых». Ирвин был одним из немногих, кто с терпеливым интересом был готов слушать многочасовые разглагольствования майора о повадках титанов в их естественной среде обитания, но в тот момент его мысли были заняты другим. - Не сейчас, Ханджи, - он оборвал ее мягким, но не допускающим возражений тоном. - Но…, - она замерла, удивленно глядя на поспешно удаляющуюся фигуру командора, а затем, обиженно сверкнув стеклами очков, побрела обратно во двор. Ирвин, тем временем, добрался до своего кабинета, не глядя распахнул дверь, захлопнул ее изнутри, повернул ключ и только после поднял глаза. На его письменном столе, закинув ногу на ногу, сидел капрал и с упоением разглядывал собственные ногти. Но и это было не всё. Не считая сапогов, повязки на плече и ремней от УПМ, туго стягивающих его поджарое тело, на Леви ничего не было. - Долго ты, - оторвавшись, наконец, от созерцания своих пальцев, протянул тот. - Надеюсь, бумаги, на которых ты сидишь, это не отчёт королю, что я писал две ночи подряд? - Именно он, - невозмутимо ответил капрал, сверля собеседника холодными серыми глазами, - моя задница просто стерильна по сравнению с совестью этой паскуды, если дело только в этом. - Что это за цирк, Леви? – процедил Ирвин, подойдя вплотную. Дышал он тяжело, надрывно, однако сам еще для себя не определил – то ли это из-за марафона в коридоре, то ли из-за этой невыносимой близости, - Здесь нет зрителей, которые оценили бы твою выходку по достоинству. Капрал легонько пнул его под коленку. - Я тебя как облупленного вижу, Смит. Трахни меня уже. Ирвин усмехнулся, отступил на шаг назад и смерил взглядом фигурку капрала, томно раскачивающего ногой в высоком сапоге и даже сейчас выглядящего бесконечно скучающим. Несмотря на мнимую хрупкость, Леви был отлично сложен: сухие и крепкие мышцы легко угадывались под светлой кожей, так соблазнительно контрастирующей с чёрными ремнями, обвивавшими тело. Даже бинт, стягивающий плечо, выглядел притягательно. Ирвин резко подался вперёд, поддел указательным пальцем ремень, оплетающий грудь Леви, и дёрнул на себя, оказавшись в половине дюйма от его лица. Хотя и у него самого сердце бешено колотилось о ребра, он не без удовольствия отметил про себя, что равнодушие капрала оказалось напускным – того била мелкая дрожь. - Ты хорошо подумал? – выдохнул Ирвин, опаляя жаром его губы. Леви продолжал молча пялиться нечитаемым взглядом. Да. Он хорошо подумал. Вопрос показался ему оскорбительным, ведь он всегда до мелочей обдумывал последствия каждого своего поступка. Безрассудство определенно не входило в перечень черт его характера. Вот и сейчас – он всё решил для себя уже давно, отчетливо сознавая, что обратно пути не будет. Как бы Смит не отреагировал на это откровенное бесстыдство, их отношения уже никогда не станут прежними. Но ему ли есть что терять? Обычно спокойные и умные голубые глаза Ирвина сейчас потемнели, как небо перед грозой, зрачки расширились и почти полностью покрыли радужку – жуткое и завораживающее зрелище; Леви не выдержал и сглотнул, тут же прокляв себя за слабость. Этого рефлекса хватило, чтобы в голове у Ирвина сработал триггер: он завел руку за голову капрала, ухватил за пряди на затылке, принуждая того открыть шею, и приложился губами к пульсирующей жилке над ключицей. Действовал он осторожно, будто боясь спугнуть. Обветренные, но теплые губы, очерчивающие невидимые дорожки по шее Леви, будоражили; желание тугим узлом скручивалось внизу его живота, давило, сводило с ума. - И зачем только ты прячешь такую дивную шейку под этой салфеткой? – насмешливо пробормотал командор, продолжая раздразнивать мелкими, почти невесомыми поцелуями, каждый из которых, однако, приходился на самые чувствительные участки кожи. - Захлопнись, Ирвин. Кончай слюнявить меня и переходи к делу. Смит оторвался и цепко ухватил Леви под подбородок, не давая возможности отвернуться. - Ты забываешься. Во-первых, я всё еще старший по званию, а во-вторых, тебе вряд ли понравится, если я сделаю это прямо сейчас. Леви недовольно рванулся, но промолчал. - Я вижу, ты меня понял, - спокойно резюмировал Ирвин. Он был единственным, кого Леви мог назвать для себя авторитетом. Не будучи тираном по своей натуре, Смит умел подчинить волю любого, и под его строгим взглядом даже строптивый капрал не то чтобы робел, но чувствовал, когда следует остановиться. Дело было не только во внушительной разнице в их размерах, хотя и в них тоже, шутка ли – командор весил почти на тридцать килограмм больше, но и в каком-то внутреннем стержне Ирвина Смита – несгибаемом, несокрушимом, именно он давал своему обладателю силы и способность выбирать и жертвовать, и дарил всеобщее уважение. Он продолжал губами терзать его горло, прикусывая тонкую кожу и тут же зализывая красные следы от зубов. Леви, до этого безучастно изучавший трещинки на потолке кабинета, начал невольно отвечать на ласки, подаваться вперед, сминать пальцами рубашку на спине Ирвина. Его уже откровенно вело, приятная и мучительная тяжесть в паху заглушала и притупляла все остальные ощущения, пьянила не хуже креплёного вина. Предусмотрительно отодвинув подальше отчёт, Ирвин тихо произнёс: - Разведи ноги. Этот приказ немного отрезвил, и Леви позорно быстро, как ему самому показалось, подчинился. Теперь он сидел, ладонями опершись на отполированную поверхность позади себя, согнув ноги в коленях и упершись каблуками сапогов в край столешницы. И кто тут теперь командорская подстилка? - Это последний раз, когда ты закинул ноги на мой стол. - Вас понял, командор. Леви обладал талантом говорить бесстрастно и нагло, даже будучи распластанным в самой непристойной позе. Вместо ответа Ирвин лукаво улыбнулся: он понимал, что капрал продолжает этот спектакль скорее для проформы, потому что стояло у него давно и крепко, головка уже приоткрылась и упиралась в плоский живот. Смит протянул руку и взял какую-то фарфоровую склянку. Тихо звякнула крышка, на ладонь плеснулась вязковатая прозрачная жидкость – масло. В следующий момент, когда жёсткая от постоянного держания рукоятки рука мазнула по его промежности, Леви дёрнулся, непроизвольно пытаясь свести ноги. Ирвин вопросительно вскинул глаза. Капрал мрачно в упор глядел на него. То, что сейчас с ним происходило, было так пошло, так неправильно, но Смит, чёрт его дери, знал что делает. Тем временем в него скользнул палец, а через полминуты добавился и второй. Ирвина потряхивало от желания, но он стоически держался и растягивал партнера, ободряюще поглаживая его бедро свободной рукой. Вход в тело ощутимо саднило, но природное упрямство капрала взяло верх. Насаженный на пальцы, он молча терпел, пока Ирвин сгибал и разводил их у него внутри, и только едва заметная страдальческая складка между тонких бровей выдавала его. Примерно через минуту Смит решил, что этого достаточно и расстегнул брюки. При виде его крупного, перевитого паутинкой взбухших вен члена, Леви весь поджался. Сладкая судорога предвкушения волной прошла по его телу. - Будет немного больно, - как бы извиняясь заранее, предупредил Ирвин, размазывая остатки масла себе по члену. - Валяй уже. Командор надавил ему на грудь, принуждая лечь, и Леви опустился на согнутые локти. Смит взял его под колени и прижал их к груди, чуть ли не складывая пополам. Несмотря на обилие смазки, головка шла туго и болезненно, миллиметр за миллиметром преодолевая сопротивление неожиданно узкого и горячего внутри тела. Ирвин ввел его в заблуждение, сказав, что будет «немного больно». Немного, как же. Да что вообще этот блондинистый ублюдок знает о боли?.. Леви меланхолично подумалось, что он не встанет живым с этого стола. Боль была какая-то отупляющая, зверская, словно его раздирали изнутри, даже быть сожранным заживо огромным безмозглым титаном сейчас казалось более заманчивой перспективой. Войдя наполовину, Ирвин остановился, позволяя Леви немного привыкнуть. Боль постепенно отступала, милосердно даруя облегчение и сменяясь каким-то новым, пока еще не распробованным ощущением заполненности. Он посмотрел вниз, туда, где его растянутые мышцы плотным кольцом обхватывали чужой член; это зрелище одновременно пугало и возбуждало. Командор, перехватив этот жадный взгляд, усмехнулся, пользуясь тем, что партнер отвлекся, с мягким напором вошел на всю длину, проехавшись по чувствительным стенкам. Вся выдержка и гордость капрала полетели к чертям: из груди самопроизвольно вырвался стон, тело выгнулось так, что на поверхности стола остались только лопатки и ягодицы. Ирвин будто не замечал его страданий. В постели он был таким же, как и на поле боя: решительный, непоколебимый. Из-под прикрытых, слезящихся глаз Леви отрешенно наблюдал за тем, как по виску командора ползет капелька пота, как тот хмурится и выдыхает через сжатые зубы. Смит вышел так же резко и быстро, а затем, придерживая большими пальцами края уже порядком растянувшегося входа, еще несколько раз размашисто толкнулся, загоняя до самого основания и вновь полностью выскальзывая. - Бессердечный подонок. Инквизитор херов, - с трудом шипел Леви после каждой такой фрикции. Его тело, однако, начало входить во вкус, в чем разум до сих пор отказывался признаться. Ирвину самому было нелегко: тесный капрал настолько сильно зажимался, стискивая его собой до боли, что он пропускал мимо ушей градом сыплющуюся на него ругань. Убедившись, что Леви готов и рваться не собирается, Смит взял издевательский неторопливый темп. С каждым толчком он проезжался по особо чувствительному участку внутри, доводя тело под собой до безумия. В кабинете становилось жарко, казалось, еще немного и от их раскаленных тел пойдет пар, а воздух начнет дрожать; тонкая рубашка, которую он так и не снял, полностью промокла от пота и теперь липла к спине. Леви тоже, к своему неудовольствию, был взмылен, и на столе, где он лежал, отпечатывались влажные разводы. Он, наконец, расслабился, даже начал шире разводить ноги и требовательно хватать Ирвина, и тот сорвался, ускорил темп, задвигался грубее. Капрал содрогался и вскидывал перевитые ремнями бедра, каждое движение отзывалось в нем тягучим удовольствием, которое жгло ему нутро до самой поясницы. Он совершенно запутался в себе: ему хотелось, чтобы это поскорее закончилось и чтобы это длилось вечно, ему было хорошо и плохо одновременно. Абсолютно блядское желание стонать подавлялось слабым голосом разума, вопившим где-то на задворках сознания, что, во-первых, его могут услышать, а во-вторых, это было бы слишком очевидным комплиментом Смиту. Словно прочитав его мысли, Ирвин ласково прикоснулся к его лицу кончиками пальцев, совсем не так, как схватил чуть ранее, и сказал: - Можешь не сдерживаться. И Леви перестал, отпустил себя. По тому, как рвано и сбивчиво трахал его теперь Смит, он сделал вывод, что тот на грани, и как-то инстинктивно сжался изнутри, отстраненно подумав, что надо бы сказать не кончать в него. Но опоздал: Ирвин, опершись на предплечья, выругался и как-то смазано двинул бедрами в последний раз, и, замерев на мгновение, излился внутрь. Не выходя, он сжал член Леви и несколькими короткими рывками довел его до исступления. В момент, когда опустошающая волна захлестнула его, Леви показалось, что он тонет – воздуха вдруг стало мало, ремень, обхватывающий поперек его грудную клетку, превратился в стальной обруч. Однако сознание почти моментально вернулось к своему хозяину. Тяжесть блаженным теплом разлилась по всему телу, и Леви осознал, что забыл про плечо – оно перестало беспокоить. Ирвин тоже почти пришел в себя, даже успел уже застегнуть брюки, выглядевшие теперь недопустимо мятыми. Смит ещё раз пропихнул палец в партнера – в этот раз он проскользнул легко, но почти сразу вытащил и поднес к глазам – проверил, нет ли крови. Леви недовольно поморщился – его мышцы только перестали сокращаться и прикосновения были болезненны. Он уже вернулся в своё обычное расположение духа, лениво наблюдая за тем, как его начальник пытается разгладить на себе рубашку. Капрал всё еще не был уверен в том, что сможет стоять, всё тело казалось ему ватным. Ноги мелко дрожали, как после чересчур интенсивной тренировки на баланс. Наконец, он осторожно соскользнул со стола и подошел к креслу, где аккуратной стопкой лежала его форма. По внутренней стороне бедер, щекоча кожу, потекло что-то теплое. - Фу, блядь, - слабо проскрипел Леви. По его особым, одному ему известным меркам, он был едва ли чище скота в хлеву. - Сейчас ты одеваешься куда проворнее, чем утром, - заметил Ирвин. - Руку отпустило, - буркнул охрипший капрал, с остервенением одергивая на себе куртку, - смею надеяться, что этому умнику Арлерту не пришел посреди ночи в голову гениальный план, которым он немедленно захотел поделиться, и он не стоит сейчас под дверью, - с этими словами он повернул ключ, и, дернув за ручку, вышел в коридор. Глядя ему в след, Ирвин слабо улыбнулся.

***

Следующий месяц прошёл относительно спокойно. Вылазок за стены в ближайшее время запланировано не было, и жизнь в штабе протекала размеренно и даже чересчур рутинно. Вопреки ожиданиям, Криста не стала трубить всему отряду о своем открытии, или же сделала это настолько ловко, что поводов думать обратное у Ирвина не возникало. Рана на плече затянулась, оставив на коже ярко-розовую зарубцевавшуюся отметину, но держать клинок было всё еще тяжело, и Леви быстро уставал. С Ирвином он старался не пересекаться, а тот и не настаивал, и они виделись только во время трапез. Не отличающийся многословием капрал стал еще менее разговорчив и более мрачен, только во время тренировок он становился прежним, подстёгивая своих бойцов резкими окриками. Муштра становилась порой совсем невыносимой. Леви, нередко пребывающий в дурном настроении, требовал отрабатывать одни и те же захваты и удары раз за разом, и казалось, вовсе не слышал просьб о короткой передышке. Напротив, самого громко ноющего, на его взгляд, солдата, он вызывал на спарринг. Тот, ожидаемо получив серию молниеносных тычков тренировочным оружием, а иногда и пару болезненных подсечек ногой, уползал с осознанием своей полной безнадёжности. - Как же болят мои но-о-ги, - стонала Саша, лежа пластом после очередного такого выматывающего занятия. - Наш доблестный капрал как с цепи сорвался, - согласилась Имир, - и чего с ним не так? - Бабу ему надо, - буркнул Жан, - ну, или не бабу. Конни глупо заржал, Армин сбросил руку Кирштайна со своего плеча, а Криста залилась краской. - Что такое, малышка Кристи никогда не слышала, что два мужика тоже могут делать это? – Спрингер показал руками похабный жест, означающий легкоузнаваемые, и оттого еще более неприличные движения. - Всё я слышала, - тихо пробормотала Ренц. «Даже больше, чем ты» - хотелось добавить ей, но она удержалась. - А-а, ну да, я как-то подзабыл, кому как не тебе знать об однополой любви. - Отвали от нее, Спрингер, - вместо подруги ему ответила Имир, враждебно вздёрнув подбородок. Она начала заводиться, и, кажется, уже все в отряде уяснили, что Криста неприкосновенна. - Ой, ну понесла-а-а-сь, - Жан закатил глаза и откинулся на подушку, - мы тут вроде о капрале говорили. - Какое вам вообще дело до его личной жизни? – нахмурил светлые брови Армин. Ему не нравились такие разговоры, не нравилось, как кощунственно Конни и Жан говорили о вещах, о которых следовало бы тактично промолчать. - Да еще какое, на самом деле, пока он срывает свою злость на нас из-за своих личных проблем. - Ты солдат, Жан, а не королевская роза, и должен тренировать свое тело вместо нытья, - вставил из своего угла Эрен, до сих пор не принимавший участия в общем разговоре. - Посмотрим, как ты завтра запоёшь, когда с койки встать не сможешь, Йегер. Дни тянулись в таком режиме, сменяя друг друга, солдаты чувствовали, что несмотря на ежедневные тренировки, они засиделись и теряют навык борьбы с живым объектом, пока однажды после завтрака командор не вызвал всех на общее собрание. Подождав, когда все рассядутся и уляжется шум, Ирвин указал на лежащую перед ним бумагу. - Срочный указ от короля. В нем говорится, что гарнизоном была зафиксирована вспышка активности титанов к западу от Троста. От нас требуют собрать экспедицию и разобраться, что стало тому причиной. И, разумеется, по возможности обезвредить… Да, Армин? – он вопросительно взглянул на поднявшего руку солдата. - Простите, сэр, но разве отчёты из гарнизона не должны приходить непосредственно от командора Пиксиса? - Да, так было раньше. Сейчас монарх хочет сильнее контролировать армию, и ввел новые порядки. Согласно им, все отчёты должны проходить сначала через королевскую канцелярию. Это сильно затормаживает процесс передачи информации, и может привести к самым непредсказуемым последствиям, но мы обязаны подчиняться. Собравшиеся недоверчиво загудели. Подобная беспечность была несвойственна даже их далеко не идеальному правителю. - У нас есть причины не доверять королю, и велика вероятность того, что информация ложная и вместо титанов нас ждет засада. - Но зачем им устранять единственных защитников? – с сомнением спросил Эрен. - Наше подразделение – заноза в заднице этого старого осла. Ему не удалось засадить нас в тюрьму, и он ищет другого, более надёжного способа убрать нас с дороги, пока его самого не свергли, - пояснил капрал, стоявший подле Ирвина скрестив руки на груди. - Он готов пойти на убийство? - А кто докажет, что это умышленное убийство? В разведкорпусе никто не застрахован от гибели, ни я, ни командор, ни один из вас. Когда речь идет о власти, люди готовы пойти на любую подлость, лишь бы корону с головы не стащили. - И что же нам делать? - Для начала перестать задавать столько вопросов и послушать командора Ирвина. Смит едва сдержал улыбку – Леви не уставал воспитывать своих бойцов, даже когда над головой висела серьезная угроза и вовсе без нее остаться. - Увы, мы не успеваем перепроверить достоверность информации в самом гарнизоне. Согласно указу, мы должны начинать сборы немедленно. По дороге до предполагаемого места атаки растет много деревьев, это нам на руку. Десять бойцов будут передвигаться по ним параллельно с отрядом, просматривая местность. Капрал Леви лично выберет этих десятерых. Всем проверить снаряжение и уровень газа, взять комплект запасных клинков. Нам придется дать им отпор. К полудню отряд был собран и выдвинулся на запад. Несколько отобранных капралом солдат перемещались по деревьям с небольшим опережением. В связи с тем, что предполагаемая атака должна была произойти со стороны людей, а не титанов, было решено отказаться от ракетниц. Обнаружение врага обозначили звуковыми сигналами – три крика кукушки означали появление человека, четыре – гиганта. Однако пока ни тех, ни других замечено не было, и отряд благополучно продвигался к Тросту. Перед выступлением капрал провел своеобразный отбор, чтобы убедиться в том, что его бойцы не только отлично владеют навыками пространственного маневрирования, но и знают, как кричит кукушка. - Кирштайн, где ты слышал, чтобы птица так кричала? Это больше похоже на предсмертный вопль титана. - Меня к такому жизнь не готовила, - буркнул в оправдание Жан. Он чувствовал себя крайне глупо, надрываясь перед сидящим с ехидной улыбочкой капралом. А вот у Саши получалось хорошо – почти не отличишь от настоящей птицы. Прожив в охотничьей деревне, она научилась и не такому. Жан, тяжело дыша, нажал на рукоять и переместился на ближайшее дерево. Двигаться приходилось быстро, чтобы идти впереди остального отряда, скачущего на лошадях где-то под ними. К тому же, ветки норовили расцарапать лицо и изодрать в клочья форменный плащ, так что просматривать местность вовсе не было такой уж простой задачей, как ему показалось сначала. Вдалеке начал виднеться каменный массив стены, а это означало, что они почти у цели. Однако до сих пор ничего не происходило, ни одного подозрительного шороха, даже титан им на пути попался всего один, заблудший пятиметровый урод с непропорционально огромной головой; Райнер уложил его одним точным ударом клинка. На соседнюю от него ель приземлилась Микаса. Поймав ее вопросительный взгляд, Жан покачал головой: всё чисто. Его взгляд упал вниз, туда, где проезжал его отряд. «Здесь однозначно что-то не так» - думалось ему. Слишком уж тихо было в роще, и кроме топота копыт лошадей разведки, да тихого жужжания тросов слышно ничего не было, словно вся природа, подобно хищнику, притаилась, готовясь напасть на них в любой момент. Жан почувствовал, как заполняя легкие, в груди расползается склизкий холодный страх. Это чувство, с которым приходилось вести постоянную борьбу, периодически давало о себе знать, да и странно было бы, если бы оно ушло совсем. Когда он, ругая себя за беспричинный трепет, собирался снова перенестись вперед, его ослепило ярким отблеском, будто кто-то преломил зеркалом солнечный свет. Когда Жан, проморгавшись, пригляделся туда, откуда был выпушен блик, его сердце бухнуло куда-то в желудок. В кустах на обочине дороги, по которой сейчас проезжали его командование и товарищи, сидел человек с мушкетом, металлический корпус которого и послужил преломителем. Заметить врага было непросто, неудивительно, что он чуть не прошёл мимо. Отряд стремительно приближался к злополучным кустам. Сто метров. Чуть поодаль сидел еще один вооруженный. Кирштайн присмотрелся: и еще, и еще трое чуть дальше! Командор оказался прав, это засада. Пятьдесят метров. Стараясь не дать панике взять над собой верх, Жан шумно выдохнул, сложил руки рупором и прокуковал трижды. - Значит, всё-таки люди, - протянул Леви, когда они с Ирвином услышали сигнал. - Тормозим, - командор натянул поводья, принуждая коня остановиться. Он едва это сделал, потому что в следующую секунду откуда-то сбоку раздался выстрел, и пуля просвистела в нескольких сантиметрах от его головы. Конь, испугавшись, рванулся куда-то вбок, едва его не скинув, и Ирвин еле успел спешиться. Животное в панике ломанулось в кусты, сшибая с ног сидящего там человека, и разведчики заметили, что он тоже облачен в форменный зеленый плащ, только нашивки были содраны. Голова его была скрыта под капюшоном. Падая, он бессознательно нажал на курок, стреляя куда-то в воздух. Оглушительный хлопок разрезал тишину леса, и в следующий момент группа в засаде открыла огонь. С характерным треском полетели острые щепки – большинство пуль не достигало цели, на огромной скорости ввинчиваясь в стволы деревьев. - В укрытие! – скомандовал Ирвин и махнул рукой, подавая сигнал солдатам сверху; те незамедлительно начали ответный обстрел. Одна шальная пуля поразила лошадь Армина, угодив ей прямо в голову. Он ничего не успел понять, и уж тем более, выпутаться из стремян, как вдруг оказался придавлен. Мёртвая лошадь, чудом не переломав парню кости, не давала возможности пошевелиться, и Армин по-настоящему испугался. Он судорожно хватал воздух ртом, потому что дышать ровно почти не получалось, и пытался хоть на миллиметр выползти из своего заточения. Однако стало только хуже: он почти сразу выбился из сил, от кислородного голодания перед глазами потемнело, но он успел разобрать, как к нему, уворачиваясь и прикрывая голову, бегут двое. «Кажется, свои» - вяло подумал Армин, изо всех сил стараясь не отключиться. Пока Берт приподнимал тушу, Райнер схватил Арлерта за руку и резко дёрнул на себя, вытаскивая на свободу. - Эй, ты как? – прокричал он, встряхивая за плечи, - Стоять можешь? Оглушенный Армин неуверенно кивнул, но слабость от перенесенного ужаса внезапно овладела им, и его повело в сторону. Райнер выругался и легко подхватил своего товарища, благо, он отличался выносливостью и почти все в отряде уступали ему по количеству физической силы. Но добежать целыми до огромного камня, за которым можно было укрыться, им не удалось, и бедро Брауна пронзило болью. Красное пятно незамедлительно расплылось на белой ткани. - Твою же мать! - теперь тащить приходилось уже его, и едва достигнув укрытия, все трое тяжело повалились. - Дай мне пушку, Берт, я всажу пулю этому ублюдку прямо между глаз, - Райнер был бледен, сжимал зубы так, что казалось, череп треснет, но злость была сильнее боли. - Да уймись ты! Ногу надо перетянуть, - его взволнованный друг быстро ослабил ремень от УПМ и пережал им бедро чуть повыше сочащейся темной кровью раны, - кажется, у майора Ханджи была аптечка. Тем временем отряду разведки удалось обезвредить нескольких стрелявших, самим избегая крупных потерь, во многом благодаря Аккерман, Кирштайну и остальным, прикрывавшим их сверху. Сами же «зеленые плащи» потеряли примерно треть своих людей, но отступать даже не собирались: сражались, подобно берсеркам – неистово, яростно, не обращая внимания на гибель товарищей. Палили они, казалось, совсем не целясь, и редкие попадания были скорее волей случая, чем меткостью. Тем не менее, двое из разведотряда были убиты, еще около пяти человек, не считая Райнера – ранены. Ирвин стоял на крупной ветке дерева и хмуро наблюдал за действиями происходившими внизу. Нападавших было не меньше сорока, с головой хватит, чтобы порешить весь их отряд. Однако удача сегодня была на стороне разведки: им почти удалось отразить атаку. Одно не давало покоя командору – он до сих пор не заметил того, кто возглавлял группу в зеленых плащах. То были обычные солдаты, рядовые, слепо следующие чьему-то указу. Опознать, к какому подразделению они относились было невозможно – под плащами они были одеты в форму, но и на куртках не было нашивок. Они могли оказаться как солдатами военной полиции, так и простыми переодетыми наёмниками из подземного города. Поглощенный этими мыслями, Ирвин пропустил момент, когда позади него кто-то приземлился. Затем послышался щелчок взведенного курка, и в затылок уперлось холодное дуло. - О, а я всё ждал, когда же мне выпадет шанс пустить пулю в твою светлую голову, - послышался знакомый, немного скрипучий голос, - хоть в чём-то я тебя обошёл, а, Смит? - Ещё месяц назад ты носил медальон командора военной полиции, а сегодня возглавляешь банду головорезов? Ты быстро забыл понятие чести, Нил. Доук в ответ хрипло рассмеялся: - Честь? Для меня честью будет выполнить поручение короля и убрать тебя уже, наконец, с дороги. Для Ирвина не стало открытием это заявление, лишь подтвердившее все догадки. Он – неугодная для монарха личность, враг государства, можно сказать, своими благими намерениями и благородными целями, как это обычно бывает, вымостивший себе прямую дорогу в ад. - Ты и сейчас просчитал всё наперёд, - продолжил Нил, - сюрприза не получилось. - Ваши действия были слишком очевидны. Надо быть наивным дураком, чтобы думать, что вы оставите нас в покое после неудачи с фальшивыми документами. Но у нас здесь нет наивных, а дураков уж тем более. - А у нас нет таких талантливых стратегов, - с издевкой произнес Нил, - да-а-а, достать тебя оказалось куда сложнее, чем я сначала думал. Ну, тем выше будет моя награда. - И это всё, Нил? Деньги? Ты продался с потрохами ради пригоршни монет? Ирвин по-прежнему оставался спокойным. Страха не было, лишь тупое и решительное неверие в то, что только что сказал его бывший товарищ. Это слишком просто, слишком прозаично. - Нет, это не всё. Хотя, признаюсь, пригоршня довольно увесистая. Но всё же, не будь у меня личных мотивов, может, всё сложилось бы иначе. - Так это попытка свести счёты со мной? Как благородно. - Можешь сейчас говорить что угодно, я всё уже решил. Ирвин не ответил, и они стояли молча около минуты. Снизу еще слышались звуки стрельбы, но уже не так часто. Кажется, остатки банды отступали. Доук отчего-то медлил. - Знаешь, что меня всегда больше всего бесило в тебе, Смит? Вся твоя безупречность, твоё совершенство. Такие, как ты, всегда выходят победителем, даже когда проиграли. Вот и сейчас, зная, что через минуту умрешь, ты стоишь с таким видом, будто весь мир у твоих ног, - голос Нила стал громче, казалось, он намеренно распаляет себя, чтобы последних сомнений не осталось, - как бы я не пытался угнаться за тобой – ты всегда был на десять шагов впереди. Лучший кадет из выпуска, лучший рядовой, лучший командир отряда… Все остальные казались лишь твоей бледной тенью, слишком уж ярко ты сиял всё это время. А я, между прочим, мечтал о славе не меньше. Мечтал вступить в раздведкорпус, но, насколько ты помнишь, из нас двоих туда определили тебя. Шадис посчитал, что мне это не по силам и настоял, чтобы я шёл просиживать штаны у короля за пазухой. Тогда ты убил мою мечту в первый раз. А потом? Ты помнишь, что потом случилось с моей женой?! Смит помнил, даже слишком хорошо. Самые страшные моменты всегда сильнее отпечатываются на подкорке, чем светлые. - Я похоронил ее, а вместе с ней и свою вторую мечту. И вот, твоими усилиями, я остался без командорского боло! Ирвину хотелось поскорее покончить со всем этим, лишь бы не слушать тот тщеславный и мелочный бред. Вот значит как. Значит, не только в книжках, из мести, зависти и корысти, в пустых попытках потешить самолюбие, в погоне за призрачной славой люди теряют рассудок, забывая, что это как раз то, что отличает их от животных. Увы, Нилу было уже не внушить, что отчего-то элитным считалось именно подразделение военной полиции, в котором он еще до недавнего времени занимал главенствующий пост. Не объяснить было и то, что он не виноват в гибели Мэри. - Повернись, Ирвин. Я хочу запомнить твоё лицо в момент, когда выпущу в тебя всю обойму. - Кто ж тогда будет прикрывать твою трусливую задницу от титанов? – раздался еще один голос из-за спины Нила. Всё произошло очень быстро. Раздался выстрел, но это стрелял не Доук. Ирвин резко развернулся. На лице Нила всё еще играла торжествующая ухмылка, только глаза почему-то остекленели. В следующее мгновение он как-то странно покачнулся вбок и начал падать. Леви выглядел бледным. Всё-таки, лишать жизни человека, какой бы мразью он не был, требовало известной доли мужества. Он проследил взглядом, как, обламывая ветки, тяжело летит вниз тело Нила Доука. Лицо капрала по-прежнему ничего не выражало. - Ты спас меня, - констатировал Ирвин, тупо глядя на револьвер в руке Леви. Ему вдруг стало невыносимо тоскливо и тошно. Образ другого Нила Доука стоял перед его глазами. Вот он беспечно стискивает в медвежьих объятиях весёлую хохотушку Мэри, вот они всем выпуском завалились в кабак и накачались ромом так, что Доуку пришлось тащить его в казармы, хотя тот сам еле стоял…Нил никогда не давал повода думать, что всё это напускное, что зависть отравляет ему кровь. Леви как-то невесело усмехнулся: - Не стоит благодарности. У меня был выбор, чью жизнь сохранить – твою или его. И если за него я не в ответе, то… Ему не дал договорить истошный вопль кого-то из солдат: - Тита-а-а-ны! Сюда приближаются титаны! Леви и Ирвин одновременно обернулись. С востока по направлению к пролеску стремительно приближались гиганты, чьи бесформенные тела, странно и неестественно выгибаясь, почти закрыли собой солнце. Ирвин насчитал не меньше десяти. - Леви, распорядись поднять раненых на верхние ветки деревьев. Остальным придется отразить еще одно нападение. Тот отчего-то помедлил, испытующе глядя на командора, будто пытаясь запомнить его лицо, а затем легко подпрыгнул, выпустил тросы и скрылся из виду. От этого взгляда у Смита остался какой-то осадок, но сейчас не было времени думать о том, что хотел сказать ему капрал. Не спуская глаз с приближающихся титанов, Ирвин Смит медленно обнажил клинки. Никто не успел заметить, когда всё закончилось. Это случилось так резко, что бойцы еще какое-то время держали клинки на изготове, озираясь. Ирвин окинул взглядом поле боя: всюду валялись тела убитых и около дюжины громадных туш, от которых исходил пар, мешая обзору. Гиганты появились так неожиданно, что впечатление от короткой, но кровавой бойни с людьми почти стерлось. Нил…как же так вышло? Ирвин всё еще отказывался понимать. Давно вытеснив из своей головы всевозможные иллюзии, он всё равно представлял себе другой исход, до последнего верил, что Доук образумится. Ирвин опустил глаза на свои руки. Клинки, которые он до сих пор судорожно сжимал, были по самую рукоятку в крови. Красные капли алыми маками расползались и по рукавам безнадежно испорченной форменной куртки. Только сейчас на него навалилось осознание своей усталости, и командор сел прямо на землю. Он всё еще не отошёл. В голове до сих бор набатом билась, бесконечно повторяясь снова и снова, заученная когда-то формула: разрез по вертикальной траектории у основания шеи длиной один метр, шириной десять сантиметров. Один метр в длину… Звание избавляло его от необходимости каждый раз прыгать титанам в пасть, но сегодня эти твари напали настолько внезапно, что он бился наравне со своими солдатами. Он плохо видел, что происходило вокруг, полностью сосредоточившись на ненавистных тварях. Удар! С треском рассекаются сухожилия, и очередной титан, нелепо размахивая руками, валится на землю. Кто-то из своих тут же резко чиркает по шее, разлетаются ошметки плоти, и туша обмякает. Один метр в длину, десять сантиметров в ширину. Где-то над головой взвизгнули тросы, и неподалеку почти бесшумно опустился капрал. Постояв с минуту, он медленно побрел к Ирвину, мягко ступая по шелестящей под ногами траве, присел рядом на корточки. - Мы почти без потерь, в кои-то веки. Ирвин кивнул. Это спонтанное столкновение с титанами оказалось куда удачнее многочисленных продуманных операций. Очередная насмешка Судьбы. - Тогда, на дереве, ты же прощался, так? – вдруг спросил он. - Даже самоуверенные мудаки вроде меня иногда перестают верить в победу. - Выходит, нам почаще стоит терять веру? - Верить или нет – пускай каждый сам для себя решает. Выбор есть всегда. - Выбор есть всегда, - повторил эхом Ирвин и горько усмехнулся, - разве титаны дали нам выбор, появившись из ниоткуда и истребив две трети человечества? У Эрда, Петры, Ауруо, Гюнтера был выбор? Ответа не последовало. Вместо этого его лицо обхватили холодные, слегка пахнущие металлом ладони. Леви долго вглядывался ему в глаза, словно ища там ответы на свои незаданные вопросы. Ирвин успел отметить про себя, каким уязвимым выглядел капрал: бледный, обычно такие острые глаза сейчас были подернуты дымкой усталости, и, что самое удивительное, страха; брови нервно изломлены. Им удалось предугадать засаду, но они совершенно не ожидали атаки титанов, они были не готовы… Один метр в длину, десять сантиметров в ширину. Когда ты полжизни отдаешь на вылазки на территорию врага, когда видишь ужас, боль и смерть слишком часто, то тебя трудно пронять, ты остаешься хладнокровным, а твой мозг начинает работать с полуоборота в опасной ситуации, а не деревенеет, как часто бывает с новобранцами. Невольно твое сердце черствеет, покрывается непробиваемой коркой льда. И вот ты видишь своего самого сильного и самого стойкого бойца потерянным, напуганным. С капрала слетела его вечная маска невозмутимости, и Ирвин, наконец, увидел настоящего Леви. Этот взгляд выдержать было куда труднее, чем его фирменный ледяной, до дрожи в коленях пугающий кадетов, но командор не отвел глаза. Будто что-то поняв, Леви огладил большим пальцем его скулу, а затем, помедлив, наклонился и тронул губами рот Ирвина. Это было неуверенное, едва осязаемое касание, но почувствовав, что ему отвечают, капрал стал настойчивей, своенравно пустил в ход зубы. Смит позволил ему вести, пропустил горячий наглый язык в свой рот. Это был поцелуй, символизирующий зарождение чего-то нового, поцелуй-обещание, поцелуй-надежда. Всего лишь невесомое соприкосновение губ, то ничтожное малое, что в итоге приводит к огромным последствиям, порой полностью переворачивая жизни людей. Находясь во власти теплого упрямого рта, Ирвин чувствовал, как в его груди раскручивается тугой узел, который всегда держал его эмоции в узде, не позволяя преобладать над разумом. Он знал, что война еще не окончена, и прежде всего это была война с властью. Земля горела под ногами короля, и тот, несомненно, еще заявит о себе. Теперь, лишившись Нила Доука, а значит и поддержки военной полиции, он заляжет на дно, только надолго ли? Леви неохотно оторвался. К нему уже вернулось самообладание – от страха во взгляде не осталось и следа, и на Ирвина смотрел прежний капрал – невозмутимый и хладнокровный. Он тихо, но очень твёрдо произнес: - У меня он точно был. Я сделал свой выбор, командор.