Иногда она читала про смерть

Иногда она читала про смерть. Не потому, что сильно нравилось. И не потому, что было интересно. Лео-то и сама об этом не задумывалась. А может, и задумывалась — не помнит. Человеку не дано помнить абсолютно всё. Погружение в иной мир... Такой устарелый и такой правильный стереотип, которым издавна люди объясняли свою любовь к чтению. Лео не знала, насколько это относится к ней. И не задумывалась, зачем она читает и про что. Она просто читала. Еще с времён своего пребывания в приюте странную девочку (девочку ли, или мальчика — мало кто мог сказать точно) часто видели в библиотеке. Ну, как часто... Лишь иногда она была не там. Так правильнее сказать. Перелистывать страницы и вдыхать запах пыли вперемешку с эмоциями героев. Грустить с ними, видеть их лица, быстро пробегая глазами между строк и лишь иногда отвлекаясь, чтобы всё обдумать. Да только кроме книжных сюжетов и мелодии своих песен и обдумывать-то было нечего. Хорошо это или плохо? Лео же просто на это плевать. Как и на ворчливые замечания уродских рож, что так рьяно пытались навязать своё никому не нужное мнение. Лишь иногда по-доброму. Но равнодушие в ответ получали они все всегда одинаково. Нет, вру, почти всегда. Иногда летали стулья. Иногда она читала про боль. Про физическую и про моральную. Она не знала, какая из них сильнее. И стоит ли вообще их сравнивать? Лео казалось, что это всё равно, что сороконожку с хлебом сравнить. Слишком громко сказано, пожалуй. Что уж поделать. Она вспыльчива и спокойна одновременно. Не добрая и не злая. Всегда живущая своими мыслями где-то за пределами атмосферы, прячущая своё лицо и всегда говорящая всё, что думает. Таких людей не любят и никогда не любили. Лицемеры получают любовь и доверие, но ума их порою не хватает, чтобы это понимать и ценить. Так думала Лео, но её всё устраивало. Пока никто не лез с глупыми вопросами, пока она читала про страх. И иногда — боялась сама. Совсем чуточку. Заодно с героями. Когда они теряли близких и друзей, когда становились изгоями, когда их убивали, жгли, резали и топтали. Совсем немного сочувствовала беднягам и с каменным лицом перелистывала страницу. Она-то и так изгой, и её это не пугает. У неё нет ни близких, ни друзей, и ей хорошо без них всех. Да и если бы убили её — вряд ли кто бы расстроился. Да и Лео это не расстраивало. Кто бы мог подумать, что не так всё и хорошо, как кажется на первый взгляд. Надменный юноша прервал её, (когда она снова читала про смерть.) Надменный, гордый и до приторности благородный. Элиот Найтрей. Так пафосно звучит. Они сразу друг другу не понравились. И понравились одновременно. Такое двойственное чувство... Кажется, об этом она тоже читала. Где, уже и не помнит. Нет, с памятью у Лео было всё в порядке. Просто нет смысла. Так же она и не помнит, как этот высокомерный парень стал для неё тем самым "близким другом", о которых скорбили персонажи. Которые умирали, чтобы создать драму в сюжете. Мучались, чтобы мучались родные. Приносили себя в жертву, не понимая, что этим делают хуже. Элиот Найтрей таких ненавидел. — Что читаешь? — знакомый голос и едва заметное дыхание у шеи: снова он подходит сзади и капризно заглядывает в открытую книгу. Лео не реагирует сначала, спокойно продолжая сидеть, сгорбившись, с каким-то небольшим томиком на коленях. В библиотеке пахнет сыростью и знанием, подозрительно похожим на обыкновенный запах пыли. "Горничные совсем разленились." — всякий раз недовольно бросал парень, критично сощурившись при виде слоёв пыли на стеллажах и уже было собиравшийся злиться. Злиться у него получалось. — Не игнорируй меня! — Не истери, Элли. Не видишь, я занят. Хватит стоять над душой. — спокойно бросает Баскервилль, не то что не обернувшись, даже глаза не скосив на подошедшего друга. Тот хмурится и сжимает зубы от возмущения, выпрямляясь и гневно сжимая кулаки. Казалось бы, ничего ещё не случилось, а уже закипает. Лео незаметно улыбается. — Прекрати называть меня так, я тебе не ребёнок! И что это за дурацкая привычка говорить о себе в мужском роде? Я и так тебя слишком долго парнем считал... — Найтрей только начинает повышать голос, как на середине фразы его перебивают. — ...пока не ворвался ко мне, пока я переодевался. Ну и лицо у тебя было тогда. — хихикнув, замечает слуга, и краем глаза посматривает на краснеющее от злости и стыда лицо своего господина. Хотя, это так трудно — назвать их двоих слугой и господином. Два друга, не меньше и (пока) не больше. Их же всё устраивает. Уж давно не привыкать Лео Баскервилль плевать на чужое мнение. Да Элиоту Найтрею, вопреки статусу, тоже. — А привычка сама как-то увязалась. Да и если бы тебя это так волновало, можно было и догадаться. — Ага, ещё посоветовала бы в штаны тебе залезть. Лицо прячешь, мужскую одежду носишь, говоришь в мужском роде, вечно в библиотеках, ни грамма косметики или всех этих женских кокетств, так ещё и плоская, как доска. Прямо образ идеальной девушки. — как-то даже немного обиженно бурчит Элиот. Он ведь как лучше хочет, а эта снова со своими ехидствами и намёками на его недалёкость. Он, конечно, хотел нелицемерного и искреннего слугу, который не будет сыпать лестью во благо лишь себе, но такая наглость — перебор! Лео больше не улыбается, но не злится. Она-то понимает, что Найтрей в этот раз до ужаса прав. Только вот незадача – снова ей всё равно. Ей бы книгу купить, а не помадой измазаться, побыть бы с вымышленным персонажей, а не пофлиртовать с реальным парнем, повдыхать этот запах то ли пыли, то ли знаний, а не сладких духов, посидеть бы в библиотеке, а не потанцевать на балу. Да и что томить, истинно-женских округлостей у неё не было тоже. — Ну я же в постель к тебе не лезу, и ты ко мне пока тоже. Для таких целей есть много милых женственных девушек. Вот например, Ада Безариус или леди Шерон. Или ты всё-таки по мальчикам у нас? — пожимает плечами и снова утыкается в книгу. А он молча стоит, не зная, что ответить, и давится осколками злости. Нет, он не скажет пока, что видит в Лео больше, чем слугу и друга. Не скажет, потому что, наверное, сам ещё не понимает. Лео же понимает. И улыбается снова так. Тихо-тихо, и мило щурит спрятанные под занавесой лохматых волос глаза, прикрывая изгиб улыбающихся губ за твёрдым книжным переплётом. А на странице умирает персонаж. Гордо и благородно, защищая своих друзей. Который он уже такой? С такими же целями? И жалко Лео не его, жалко тех самых спасённых друзей. Элиот молчит так подозрительно долго, что девушка не замечает, как он давно вышел из помещения. Пошёл читать к себе, наверное. Свою любимую какую-то несерьёзную литературу, на которую он всегда имел свой личный, отличный от всех, взгляд. А она всё-таки иногда читала про смерть. Как сейчас, но мысли заняты другим. А запах книжной пыли всё едко бьёт по лёгким в унисон с маленьким бьющимся сердцем. Лео долго смотрит на последнюю страницу с крупной надписью "КОНЕЦ." И пока не знает, кто станет следующим мёртвым персонажем.

Пока не знает.