За тобой через года(рабочее)

      Войска СС, стажировка, а позднее и работа в концентрационном лагере… Кристине Майснер очень хотелось верить, что это всё происходит не сейчас, и происходит не с ней. Что это всё какой-то жуткий, удивительно длинный сон, который просто длится несколько лет. Ей очень в это хотелось верить. Но, к сожалению всё было не так. Всё было иначе и в реальности всё было гораздо сложнее.       Ей надо было подобрать себе людей из заключённых, чтоб они вместе с самой Кристиной работали в канцелярии и частично на вещевом складе. Именно с того дня всё и началось, началась история, затянувшаяся более чем на полвека. И кто знает, как сложилась бы эта история, если бы в тот апрельский день, Кристина Майснер не выбрала б к себе в команду одну из заключённых, молодую еврейскую девушку Лилю Шварц.       Лиля Шварц ничем не отличалась от других: такая же худая, из-под косынки, так же как и у многих выбивались короткие светлые пряди. Всё как у всех. Почти. В отличие от других она не ловила Кристинин взгляд, хотя, наверное, так же как и другие понимала: это последний и единственный шанс получить работу под крышей. Этим, возможно, она Кристину и «зацепила». Кристине было сложно самой ответить на этот вопрос.       Кристина что-то спросила у неё, а девушка ответила на приличном немецком:       — Jawohl, Frau Aufseherin.*       — Вы знаете немецкий?       — Jawohl, Frau Aufseherin.       А когда Кристина сказала, что девушка будет работать в канцелярии, то услышала эту фразу в третий раз. Таким же спокойным тоном, на таком же приличном немецком.       Со следующего дня началась работа Лили в канцелярии. По лагерным меркам вполне приличная работа: под крышей, тепло, да и работа не сложная, это тебе не камни таскать, и не носилки с грязью. Внешне, если не замечать бело-синий лоскут с надписью «OST» Лиля даже походила на девушку из приличной немецкой семьи. Она была дисциплинирована, но в этой дисциплинированности не было и тени раболепия. Кристине льстило, что Лиля встаёт, когда разговаривает с ней. Ей хотелось верить, что это происходит исключительно из уважения к самой Кристине, а не потому что так положено. На каждый вопрос у Лили был тихий, но тем не менее внятный и вежливый ответ.       Лиля. Лиля Шварц. Ведь она еврейка, судя по фамилии. Но в лагере за политическое преступление. Подпольная группа в Киеве. И эта девушка стояла во главе подпольной группы. Девушка, бывшая младше Кристины всего на какую-то пару-тройку лет. Они ведь могли бы быть подругами в обычной жизни. Если бы не война. Все бы было иначе, если б не война. И отец был бы жив, и она сама, Кристина, занималась бы любимым делом, учила бы детей хорошему. Но о каком «хорошем» может идти речь, если даже глава государства, ради достижения цели, готов попрать все законы морали и нравственности. Кристина не была доверчивой овечкой, «смотрящей в рот» Гитлеру и его приспешникам. И если бы не банальный страх, сама бы занималась подпольной работой. Но ей, Кристине Майснер, просто напросто было страшно. Страшно за свою судьбу и свою жизнь. Жизнь, которая в руках власти ничего не стоила.       Кристина… У её семьи была хорошая репутация. Отец был членом НСДАП** еще с тридцать третьего года. Он поистине разделял эту идеологию. И именно «за идею» пошел воевать на Восточный фронт, против ненавистного Советского Союза. И погиб именно из-за идеи, как считала Кристина. Считала тихо, про себя. Потому что внешне также разделяла и поддерживала идеологию правящей партии. Именно поэтому она, вслед за старшим братом, вступила в Гитлерюгенд. Хотя брат пошел работать в концлагерь только вполовину «за идею». Он пошел, чтоб не забрали в армию. Умирать то никому не хочется. Даже и в двадцать семь лет.