59,2

Royz - Love Me? Dragon Ash - Lily

- И, наконец, мы сделали это! – стоило пятерым музыкантам оказаться в гримёрке, как Субару возликовал, по привычке заканчивая фразу уже скримом и падая на диван от усталости. Теперь, когда тур в поддержку выхода нового сингла был завершён, можно было расслабиться ненадолго и позволить себе, наконец-таки, полноценный отдых, в котором бы были и сон, и еда… Воспоминания о последнем, отозвались призывным урчанием в животе. – Пошлите, отпразднуем, что ли?       Вокару окинул взглядом согруппников приземлившихся кто куда дополз, и, надо сказать сил у остальных явно осталось меньше чем у вокалиста, потому как пристанищем всех четверых стал пол. Куина держался одной рукой за кресло, что несомненно должно было означать тот факт, что он его занял, но это было лишь теоретически. На практике же, пришлось несладко даже гитаристу, о принадлежности которого к человеческому роду, порой, возникали споры. - Ты издеваешься? – Томоя, распростершись на ковре в позе звезды, поочередно пошевелил всеми конечностями, убеждаясь в том, что они ещё хотя бы на месте, потому как, судя по ощущениям, остались где-то на сцене. - Нет, ну кушать же хочется… - вокару обиженно поджал губки, не слыша на свой призыв радостного ликования, которое столь сильно ему услышать хотелось. - Еда! – зомби по имени Куина, постучал по креслу призывно, но то всё равно не ответило ему взаимностью - не сжалилось и не подползло ближе к лежащему. Ни на миллиметр. Бездушная мебель. - Было бы неплохо, но… ещё чуть-чуть… - приподнявшийся было с пола басист группы вновь прилёг на него, полностью подражая в своей позе драммеру. - Это было бы замечательно, только в начале, нужно кое-что сделать, – Субару окинул взглядом оживившегося Казуки, довольно осознавая, что всё-таки, он не одинок в своём желании наестся до отвала. Хотя… Учитывая, что это был Казуки, про «до отвала» можно было и не упоминать вовсе. Даже сейчас, он оторвал от пола свою задницу – надо сказать весьма привлекательную в обтягивающих её шортиках – только для того, чтобы взвеситься.       Для Казуки тема веса была самой болезненной. Ещё в начале тура, обнаружив, что весит он больше остальных согруппников, гитарист поставил себе цель, сбросить лишние килограммы и если не стать рекордсменом в худобе, то хотя бы, не чувствовать себя толстым и сравняться в этих цифрах с тем же Томоей. И во время всего тура он честно старался двигаться к поставленной задаче – питался одними салатами, в то время как его согруппники во всю пировали мясными блюдами, пил водичку, когда опять же согруппники, пытались совратить его на различного рода фаст-фуды. И вообще был паинькой, едва ли не каждую калорию в съедаемом высчитывая, за что, конечно же, стал едва ли не основной темой для стёба друзей. И дня не проходило, чтобы те не съязвили что-нибудь в духе: «Эй, Казу, это у тебя животик уже что ли?», «Будь ты девушкой, я бы задался вопросом срока твоей беременности…» или же проще «Ну, здравствуй, толстячок!»       Но, на самом деле, все любили Казуки. И толстым его ничуть не считали, но то, как он реагировал на подобного рода шутки, стоило того чтобы нет-нет, да и вновь постебать над парнем сразу начинающим хмуриться от подобного и смешно надувать губки. Все любили Казуки. Жаль он не знал, что его, обиженного, они любили в сотню раз больше, чем обычного.       Вот и теперь, после месяца тяжелой работы над собой, он позволил себе впервые достать заветный измеритель веса и познакомиться с ним поближе. Субару боковым зрением лениво отмечал, как мужчина снимает с себя тяжелые браслеты и ремень, стараясь перед взвешиванием облегчить свой вес по максимуму. И вот, выложив на стол телефон и парочку медиаторов, Казуки, наконец, решился на заветное и волнительное действо. Шаг. Второй. И он замирает на крохотной платформе, ожидая, когда циферки остановят свои хаотичные скачки вверх-вниз. Понимая, что результат ему увидеть всё равно не удастся, Субару устало прикрывает глаза, но всего лишь на мгновение, а после, и его и остальных музыкантов, заставляет приподняться с облюбованных мест громогласный вопль. - Два килограмма! Да, быть такого не может! – всё удивлённо наблюдают за гитаристом, который слезая с весов, осматривает их, встаёт, матерится, снова осматривает, стукает, встаёт, материться ещё громче, и продолжает в том же духе, словно бы зациклившись на повторе. - Казу-чан, успокойся, для месяца это очень даже неплохая потеря веса, – пытается успокоить его Томоя, упираясь руками в пол и продолжая следить за действом перед ним происходящим. - Да, ты у нас молодец, Казу… - Коудаи, так же совершивший попытку успокоить друга, так и не успевает ничего договорить, потому как громогласный вопль повторяется. - Я не потерял, я набрал два чёртовых килограмма! – обречённо опускаясь на пол, Казуки даже отпинывает от себя весы в негодовании, отчего те ударяются об ноги никак не реагирующего Куина. – Как?! Как это вообще возможно?! Я голодал целый месяц, но вопреки этому набрал вес… - Теперь, тебе нужно попробовать наоборот – много кушать, чтобы вес сбросить, – попытался пошутить вокалист, за что был мысленно сожжён и колесован несколько раз подряд. На деле же, под этим суровым взглядом гитариста, он ощутил лишь лёгкий дискомфорт, который списал, на всё тоже желание есть. – Идёмте уже… Чёрт с ним с этим весом… - Легко тебе говорить, весишь едва ли не меньше всех… - пробурчал недовольный Казуки, продолжая сидеть на полу и что-то рисовать пальцами в коротком ворсе ковра. – Ты вообще никогда на эту тему не грузился. - И тебе, тоже самое делать советую, - крикнул вокалист уже откуда-то из раздевалки, куда едва ли не на себе утащил Куина, и куда последовали и остальные тела, понемногу собравшие себя с пола. - Я толстый, – ещё раз зачем-то отметил Казуки, и, не уловив на себе недовольного взгляда Коди, тоже поспешил переодеться. ***       И крайне лень было всем добираться до какого-то особенного, отличающегося изысканностью и невероятно редкими блюдами, места. Выбор между качеством и близостью пал на второе. Субару и его согруппникам просто хотелось есть. Хотя Казуки, всё ещё удручённый фактом своей полноты, утверждал обратное. Но, конечно, ему никто не верил – невозможно было около двух часов выкладываться на сцене по полной, а потом не хотеть есть. Волей или не совсем ей, гитарист топал вместе с остальными к закусочной, расположенной напротив концертного дома, и там, в разнообразии кричащем с красочных вывесок, он ограничил свой выбор на салате, миниатюрном кусочке нежирной рыбы и соке, в то время как остальные собирались скупить едва ли не весь ассортимент.       Заняв место за столиком у окна, Казуки с некоторой завистью взглянул на остальных музыкантов, явно оживившихся от предвкушения скорого ужина. Он же, принялся копаться в салате, мысленно убеждая себя, что все его ингредиенты невероятно вкусны, низкокалорийны и в тоже время лучше каких-либо мясных и жирных блюд способствуют насыщению. - После концерта можно было позволить себе и больше, – тихо заметил Коудай, подсаживаясь рядом так неожиданно, что вилка из рук Казуки едва не выпала в низкокалорийную мешанину, которой случайно стал салат, стоило Казуки задуматься ненадолго. - Мне вообще ничего себе нельзя позволять, – вздохнул тягостно гитарист, по аромату, исходящему из рядом стоящей чашки понимая, что басист заказал себе обычный рамен. - Ты сегодня отлично отыграл, а потому действительно мог бы позволить себе что-то иное, – настаивал он, осторожно дуя на горячий бульон перед собой. Что-либо возразить или съязвить о такой заботе Казуки не успел, потому как у столика показались трое хохочущих и, к сожалению, знакомых мужчин с подносами полными разнообразной еды.       Казуки чувствовал себя слегка напряженно, ловя предназначенные ему насмешливые взгляды, кроме которых пока ничего не следовало, но стоило согруппникам произнести первый и пламенный тост за окончание концерта, как едва захмелевшие они стали оглашать свои мысли вслух более открыто. И тот стёб, что ранее Казу терпел ради достижения своей мечты, теперь слушать становилось не так-то просто. По возможности отшучиваясь, улыбаясь или попросту не обращая внимания, он продолжал принимать участие во всех иных разговорах, как ни в чём не бывало. Вот только раздражение накапливалось внутри, норовя накрыть при любом слишком сильном заносе от его друзей.       «Вот же придурки!» - подумалось ему в очередной раз, когда Куина и Субару потянулись друг к другу, чтобы помочь и откусить слишком большой кусочек мясной закуски, которая, на этот раз находилась в зубах у вокалиста. И нет бы, вначале разделить кусочек в тарелке, и есть по-человечески, им же нужно было обязательно делать это так бредово и так… пошло. Казуки старался не думать, что всё это шоу начато с целью замаскировать желание поцелуя под «помощь», но слишком уж подолгу зависали согруппники напротив друг друга, а после, как-то заговорщически хихикали и продолжали ужин очередным тостом.       И всё то время, что Казу допивал лишь второй стакан сока, остальные успели приговорить гораздо большее количество алкоголя. Исключением был Коудай, выпивший лишь только за успешное окончание тура, и не продолжавший пьянки. Остальные же, выпили и за тур прошедший, и за предстоящий, и за ещё какой-нибудь тур, который когда-нибудь, да случится. После, дело перешло на личности, выпили за неподражаемого Субару, зажигательного Коудаи, энергичного Томою, сумасшедшего Куина и… тут-то нервы Казу и дали сбой. - За пухленького Казуки! – выдал Субару непринуждённо, и пара уже порядком нетрезвых голосов поддержала его, вторя тосту, слово в слово. - За пухленького, значит, – Казуки резко привстал с места, кидая вилку на стол, а на согруппников убийственный взгляд. Но у тех была непробиваемая аура опьянения, которая и позволила избежать им медленной и наверняка мучительной смерти. Видя неадекватность сидящих напротив него людей, он поспешно выбрался из-за стола, бросая напоследок: – Я домой. Веселитесь. - Казу! – немного оторопевший от произошедшего перед ним, Коудай окликнул удаляющегося мужчину, но тот даже не повернулся. – Я поговорю с ним, – бросил он согруппникам, но тем уже было совершенно не до него, и уж тем более не до обиженного, что-то там напридумывавшего себе Казуки. *** - Да, остановись же ты, наконец. Казу! – не поспевая за другом, крича его имя на всю улицу едва ли не сотый раз, басист пытался на ходу надеть на себя кофту, взятую с собой из-за жуткой нелюбви к любому, даже малейшему холоду. И вечерняя прохлада доказывала, что Коудай оставался в плюсе от такой предусмотрительности, в то время как Казуки, оказавшийся в одной футболке, явно чувствовал себя не лучшим образом. - Отстань, Коди, и без тебя тошно, – гитарист попытался сбросить со своих плеч контрастно тёплые ладони, но те лишь сильнее прижали мужчину к груди позади стоящего. - Не слушай их. Ты же знаешь, эти пьяные идиоты любят тебя, просто и бред нести они любят тоже, – слова, вместе с дыханием ложились на шею блондина, пробуждая мурашки по всему телу, где это только было возможно. Коудай продолжал удерживать мужчину в таком положении ещё какое-то время, убеждаясь, что если он ослабит хватку, гитарист не вздумает вновь играть в догонялки. - Да, я и не слушаю. Просто действительно расстроился, что столько трудов и всё впустую, – как-то легко согласился Казу, позволяя басисту подстроиться с ним под один неспешный темп ходьбы. - А может и правда, чёрт с ней, с этой диетой, а? – мужчина подмигнул другу, улыбаясь едва заметно, словно боясь, что его попытка поддержки будет принята за очередной стёб. – Ну, хочешь, я тебе сам что-нибудь вкусненькое приготовлю? - Ты умеешь готовить? – Казу с недоверием посмотрел на красноволосого. - Я способный, – подтвердил тот кивком, и начал подгонять не торопившегося согруппника в сторону дома. Коди совершенно ничего не имел против продолжительной неторопливой прогулки, если бы не тот факт, что Казу от холода начинало заметно потряхивать. - Стоп. То есть, мы сейчас идём ко мне домой? – осенило Казуки спустя минут десять, после начала совместного пути. - А что, у тебя дома не прибрано? – попытался пошутить басист, но остановиться на начатом было не так-то просто. – Можно и ко мне, конечно, но сам знаешь – далеко. Хотя… Это будет великолепная прогулка в плане сброса веса… - И ты туда же?! – возмутился блондин, давая возможность другу налюбоваться тем самым своим знаменитым выражением лица, которое не давало покоя и остальным музыкантам. - Ну, прости, – Коудай всеми силами попытался изобразить искреннее раскаяние. – Просто у тебя при этом такой вид… - Какой? - Милый, – басист смутился собственным словам, но врать он не умел, а потому, пытаясь скрыть правду, выглядел бы в сотню раз глупее. – Очень даже милый.       Казуки вначале опешил, услышав эти слова, а после, как-то по-особенному заулыбался, и весь дальнейший до дома путь предпочёл молчать, витая где-то в своих мыслях, ход коих был известен только ему. А после, уже у дома, он попросту не мог говорить, так как от холода зуб на зуб не попадал ни в какую, что весьма сильно заставляло негодовать его спутника. - А ну, бегом в душ! – скомандовал Коудай, как только Казу, трясущимися руками, открыл дверь перед ним. - Но… - Никаких «но», не хватало ещё, чтобы ты заболеть удумал. Бегом! А я пока приготовлю что-нибудь, а то совсем уже ничего не ешь… - Решил сменить тему стёба? – под суровым взглядом басиста, Казу, наконец-таки скрылся в ванной, позволяя себе недолго понежиться под тёплыми струями, а по возвращению, на кухне его уже ждала аппетитная порция карри, на что урчание желудка ответило предательским ликованием. - В общем вот, приятного аппетита! - выдал басист как-то скомкано, вешая на место фартук и поглядывая на обалделого согруппника замершего возле блюда, как возле богини, как минимум. Ему было несколько неловко за вызванную реакцию, а потому, он с трудом представлял куда себя деть, хотя бы на время. – Казу, ты не против, если я тоже… в душ… - Конечно-конечно! Там всё есть, так что, конечно… - затараторил очнувшийся гитарист и вновь замер. – И… Спасибо тебе за заботу, Коди. - Не за что, – басист поспешил скрыться за дверью ванной, лишь бы только скрыть собственные щёчки, так быстро покрывающиеся румянцем в момент произнесения этого мягкого и тёплого «Коди». Так мог говорить только Казуки, даже когда он, казалось бы говорил на серьёзные или же лишенные ярких эмоций темы, имя согруппника звучало у него как-то по-особенному.       Уйдя в приятные мысли, парень как-то на автомате смывал с себя усталость концертного выступления. Вместе с макияжем и прочей химией обязательной для каждого образа. Но каково же было его удивление, когда, уже освеженный, он выбрался из ванной и обнаружил друга всё также сидящим перед почти нетронутой порцией. - Не понравилось? – выдал он, наверное, чуть более обречённо чем следовало, потому как Казу поднял взгляд на него едва ли не испуганный. - Нет, что ты! Всё замечательно, просто божественно вкусно, но… Разве ты не будешь есть вместе со мной? - Думаешь так избавиться от части еды и продолжить свои глупости с похудением? Ешь, давай, – присев на стул рядышком, Коудай продолжал сушить волосы махровым полотенцем. - Нет-нет, так не пойдёт! Приготовил только на меня, а сам? А ну, давай присоединяйся! – Казу нахмурил бровки открывая для басиста ещё одно милое выражение лица – суровый гитарист, желающий накормить других – перед таким невозможно было устоять. - Ну, хорошо. Корми меня. Сам, - Коудай послушно приоткрыл рот, позволяя слегка смутившемуся поначалу Казуки начать прикармливать его, входя в раж и остатки наготовленного съедая уже наполовину, а половину скармливая самому кухонному гению. - Коди, будь моим личным поваром! - Ну уж, нет! Я готовлю только в крайних случаях, – рассмеялся мужчина, наблюдая за сытым, прикрывшим глаза от удовольствия, другом. – Зато могу следить, чтобы по ночам ты не лазил в холодильник. - Я так не делаю и… - Казу тоже рассмеялся негромко. – Это предложение? - Это нежелание снова мёрзнуть на улице по пути домой, – честно признался красноволосый, не меньше хозяина квартиры разморенный едой. - Ну, тогда решено – ты остаёшься у меня в гостях, – хлопнув друга по плечу, Казу сорвался с места в сторону гостиной. – Я постелю тебе на диване. - Я мог бы просто лечь с тобой, чтобы ты не утруждал себя лишними хлопотами. - Я же толстый – не поместимся, – Казуки, наверное, впервые в жизни удалось действительно пошутить на тему своего веса, а не пожаловаться, но даже это несколько огорчало Коди. - Прекращай это, – опираясь плечом в дверной косяк, он наблюдал за роющимся в шкафу другом. - Почему? – донеслось из глубин приглушённо. - Потому что ты красивый, талантливый гитарист, которому просто хочется грузиться на какую-нибудь глобальную тему, вот ты и придумал несуществующий лишний вес. - Ах, вот как! – вспыливший было на начало фразы в изумлении, Казу весьма быстро сменил его не менее убедительным негодованием. - Именно так, – на свой страх и риск подтвердил Коудай, подумывая можно ли засмеяться, или же он ещё хочет жить, но желание посердить гитариста именно сегодня зашкаливало до неприличия. - Я начинаю злиться! – угрожающе оповестил Казуки. Точнее он думал, что делает это угрожающе, басист же видел перед собой разъярённого хомячка, забавного пушистого и почти безобидного. - О, Ками! Уже боюсь! И что же ты сде… - Коди накрыла метко прилетевшая в голову подушка. Осторожно покрутив которую в руках, в полной тишине, басист перехватил её в более удобное положение и медленно двинулся на друга. - Ты не посмеешь, – оповестил он. Вроде бы как и напугано, но эти искорки детской радости в глазах сдавали его по полной. Дождавшись, когда Коудай достаточно сократит расстояние, Казу метнулся в сторону кровати, попутно подбирая оружие для себя. Подушка Коди лишь вскользь прошлась по спине гитариста и он, оказавшись отделённым от противника защитной двуспальной преградой, принял боевую стойку, покрепче сжимая уголок подушки. – Ну, же! Давай! – поманив друга пальцем свободной руки он хитро прищурился, готовясь отразить нападение, как подобает хозяину спальни и властелину подушек. - Напросишься… - входящий в боевой настрой Коди с не меньшим азартом прикидывал свои следующие действия и последующие за этим действия противника. И вопреки всем ожиданиям Казуки, басист застал его врасплох – бросив в него подушку, покоившуюся до сего момента на кровати, он успел обежать постель кругом и накрыть друга ударом подушки со спины. Тот же, не особо стесняясь ответить, с разворота угодил басисту в плечо. И силы этого удара должно было хватить чтобы сбить нападавшего с ног, но тот несмотря на обманчиво хрупкое телосложение, даже не покачнулся, отвечая ещё одним ударом и заставляя Казу отступать под своим напором, чтобы спустя какое-то время вновь совершить налёт.       И тот, кто бы смог увидеть со стороны это неповторимое зрелище, несомненно оценил бы его в полной мере – двое, вроде бы взрослых, мужчин бегают по спальне в забавных халатиках – а других в доме Казу и не водилось - колотят друг друга подушками и, при этом, не перестают истерично смеяться, норовя разбудить всех соседей своими радостными воплями.       В какой-то момент, уже запыхавшийся отступающий Казуки, не заметил задравшегося ковра под ногами и оступился, падая на пол. Но падать в одиночестве было категорически скучно, да и попытка удержаться за друга имела место быть, а потому, после приглушённого удара об пол в комнате оказалось сразу два человека в горизонтальном положении. - Вот видишь. А был бы ты худой, как щепка, мы бы разбились насмерть, – заявил Коудай с самым своим серьёзным видом, приподнимаясь с согруппника и убирая руки с его груди на пол, по обе стороны от взлохмаченной белокурой головы. - Да, ты... – и опять! Опять басисту не удалось сдержаться и не использовать шанс смутить друга, лишь бы только лицезреть то выражение лица, которое он привык вслух называть милым, но на самом деле, скрывал за этим словом гораздо большее, чем просто умиление. Действительно скрывал, потому что, попробуй он рассказать кому-либо то, что он испытывает при взгляде на такого друга, его бы обязательно обвинили в нетрадиционных взглядах на мир, и того же друга. Но сейчас, ему было глубоко наплевать на все обвинения. Он просто слегка наклонился вперёд, сокращая и без того маленькое расстояние, и накрыл губы Казуки своими осторожно, не требуя каких-либо ответных действий. Просто замер в таком положении на пару секунд и отстранился вновь. - Что это было? – Казуки совсем потерял свой игривый настрой, как-то растерянно хлопая ресницами и глядя на друга над ним нависшего. - Не знаю. Просто не хотел слушать очередную истерику, – честно признался Коудай, чем заставил глаза Казуки округлиться до опасных размеров, и уже более сурово и угрожающе продолжил. – Будешь ещё причитать о лишнем весе – повторю. Так что…       Казуки зажмурил глаза с такой силой, что перед ними поплыли цветные круги. Это идиотское чувство, идиотское желание, никак не желали проходить, и боязнь упустить момент, возможно единственный, подходящий до безумия, не давала покоя. - Целых два килограмма! Я ужасно толстый! – произносит он всё также, не открывая глаз, проговаривая каждое слово нарочито медленно и отчётливо. И опешивший на мгновение от такой реакции на попытку друга напугать, Коудай воспринимает это как вызов и с готовностью подаётся вперёд вновь, на мгновение, замирая у слегка приоткрытых губ и опаляя их жаром собственного учащённого дыхания. И от нетерпения, желания повторить этот поцелуй тело гитариста пробивает заметная дрожь. - Ну, если ты настаиваешь, – легонько касаясь губ словами, басист тянет и без того напряжённые, практически, звенящие мгновения, но удерживать эту грань долго невозможно. Срывается, целуя, иначе чем в первый раз, страстно напористо сменяя значительные покусывания на медленные тягучие ласки, и всё это кажется слишком невозможным, для настоящего, и слишком реальным для сна. От ощущения, что Казуки отвечает на этот поцелуй, стараясь с не меньшим энтузиазмом отдаваться ему всецело, растворяться в нём, растекаться по губам несдержанным стоном, вновь и вновь принимая чередующееся безумство и ласку этих касаний.       Но в какой-то момент, когда глаза Казуки уже оказываются распахнутыми от удивления и смотрят прямо в глубину глаз напротив, в обоих взглядах, практически одновременно появляется осознание происходящего. Безобидная поначалу игра, как-то незаметно переросла в настоящее едва сдерживаемое желание. Заалевшие губы обоих как нельзя лучше подтверждают, что всё произошедшее действительно имело место быть и быть продолжает, так как Казуки всё ещё лежит под своим другом, ощущая тяжесть и жар его тела, и ничуть не желая лишиться всего этого. - Это неправильно, – как-то слишком спокойно изрекает он. - Совершенно неправильно, – кивает Коудай, так же спокойно соглашаясь с другом. - Нужно остановиться, – ещё одна фраза лишенная эмоций, после небольшой паузы – тяжелого вздоха. - Именно, – вновь кивает басист, но даже не думает покидать положение им занятое.       И вопреки словам, Казуки первым притягивает мужчину к себе за волосы, впиваясь губы очередным поцелуем, и едва не мурлыча от того, как чертовски приятно зарываться рукой в эти мягкие алые волосы, без лака и дурацких концертных кудряшек. Вторая же рука сама скользит к распахнувшемуся в порыве борьбы халату, задевая оголённые участки кожи, заставляя Коудаи судорожно вдыхать воздух носом, но не сметь разорвать этого поцелуя, не сметь отстраниться от этих касаний, исследующих его тело с нежностью, какой он и не надеялся дождаться от согруппника.       Желая также касаться разгорячённого тела перед собой, Коудай слегка отстраняется, чтобы помочь другу принять сидячее положение, и тут же возобновляет поцелуй, попутно оголяя плечи и грудь блондина от мешающейся ткани, открывая себе больше пространства для ласк. Руки басиста проходясь по ключицам, ложатся на лопатки, очерчивая их контур и переходя к позвоночнику, прикосновения к которому, заставляют Казуки прогнуться в спине и, тем самым, плотнее прижаться пахом к согруппнику, невольно давая почувствовать возбуждённую, требующую внимания, плоть. Рука басиста медлит лишь мгновение, прежде чем опуститься к распахнутому наполовину низу халата и дотронуться до пульсирующего возбуждения. - Коди… - выдыхает Казуки, куда-то в шею друга, плотнее прижимаясь к нему и невольно начиная двигаться в такт руке, обхватывающей член плотным кольцом. В этих хнычущих нотках можно различить смущение, оно же заметно и в раскрасневшемся лице блондина, которое он старается спрятать от басиста, но тот не умолим. Отстраняется, приподнимает его за подбородок, желая видеть эти прикусываемые то и дело губы, надломленные в смятении брови и нездорово поблескивающие от желания глаза. Болезненные тянущие ощущения внизу живота, не дают насладиться этой картиной в полной мере, а потому, даря Казуки страстный, но короткий поцелуй. Коудай поднимается с пола и помогает встать гитаристу, но лишь только для того, чтобы окончательно освободить его от халата, легким толчком повалить на кровать и, раздевшись, нависнуть сверху, покрывая подрагивающую грудь поцелуями, проходясь ладонями по мягчайшим бёдрам. И тихие всхлипывания извивающегося под этой лаской блондина, сводят с ума, заставляя желать большего. Непозволительно большего. Возвращаясь к притягательным припухшим губам Казуки поцелуем, Коудай не закрывает глаз, наблюдает за реакцией согруппника, когда одной из рук он проскальзывает меж половинок ягодиц и слегка надавливает на колечко мышц, массируя его.       Глаза блондина распахиваются в удивлении, но не испуге. Он всё также проворно продолжает отвечать на поцелуй и исследовать нависшее над ним тело Коди, и лишь немного напрягается, когда прикосновения становятся чуть более настойчивыми. Взгляд басиста падает на прикроватный столик, где стоит чудом не снесённый во время боя подушками тюбик крема. Но стоит ему потянуться за этой важной находкой, как блондин прослеживает его взгляд и напрягается ещё больше. - Нет! Не надо! – и несмотря на разочарование за этой фразой последовавшее, Коудай ничуть не удивлен подобному ходу событий. Тут правильней было бы удивляться тому, что столь странная игра вообще зашла так далеко. Он послушно отстраняется, чтобы оказаться полностью добитым следующей фразой Казу: – Этот персиковый – жалко. - Персиковый… - как-то на автомате произносит он, продолжая следить за Казуки, роющимся в самой тумбочке. Истеричное желание расхохотаться не переходит в действие лишь потому, что блондин, найдя другой тюбик, сам выдавливает часть его содержимого себе на руку и принимается размазывать по всей длине члена Коудаи. При этом смотря ему в глаза с таким пошлым выражением лица, что тот кажется и вовсе теряет способность говорить, имея возможность лишь судорожно вздыхать от прикосновений к особенно чувствительным участкам, а после, вручая тюбик в руку басиста, вновь ложится на спину, призывно разводя ноги в стороны. И от одного предстающего перед Коудаи вида, любые намёки на нерешительность и неуверенность разбиваются вдребезги.       Выдавливая на руку побольше крема, он осторожно массирует мышцы и проникает внутрь двумя пальцами сразу, немного несдержанно, за что получает подзатыльник от недовольно сопящего гитариста, постанывающего далеко не от самых приятных ощущений. - Прости… - шепчет, склоняясь к вздымающейся от частого дыхания груди, и прикусывает один из сосков не сильно, но значительно, чтобы заставить гитариста вскрикнуть, показывая свой прелестный голосок. И стоит басисту толкнуться чуть глубже и задеть чувствительную точку внутри Казуки, как тот едва не захлёбывается собственным стоном, иным, нежели ранее, полным удовольствия с нотками удивления. Коудай же, и сам едва не стонет только от вида выгибающегося в его руках уже не просто друга – любовника, так усердно старающегося насадиться на пальцы самостоятельно, чтобы испытать это бесконечно приятное, но ранее неизведанное чувство. - Возьми меня… - не шепчет - умоляет, ничуть не стесняясь своего желания, своей похоти плещущей в глазах. И стоит пульсирующей плоти сменить пальцы, как томный стон срывается с этих губ, искусанных до саднящих ранок, и в стоне различимо одно единственное слово… имя: – Коудай…       Постепенно, давая привыкнуть, позволяя вести, даже оставаясь в пассивной роли, мужчина продолжает ожидать позволения двигаться, сходя с ума от жара обхватывающего его плоть, наглаживая и зацеловывая все участки тела, до которых есть возможность дотянуться. И, наконец, призывный толчок, ещё сильнее насаживающий всхлипывающего уже от нетерпения Казуки на член, даёт то самое позволение двигаться, так как хочется ему. Сменяя темп с нежного, медлительного, до ощутимых, практически грубых толчков Коудай вырывает из пересохшего горла согруппника невероятную мелодию стонов. Казу смущается, пытается заглушить эти несдержанные вскрики, но разгорячённая плоть, то и дело попадающая по простате, разносит по телу такие волны удовольствия, что молчать становится попросту невозможно. Цепляясь за волосы нависшего над ним мужчины, притягивая его ближе для очередного поцелуя, жизненно необходимого в порыве страсти, он отдаётся ему так отчаянно будто бы это его единственная и давняя мечта – становиться вот таким, слабым, покорным перед чужим напором.       И чувствуя приближающуюся разрядку, Коудай сильнее сжимает бёдра извивающегося под ним блондина, и с каждым новым толчком старается войти всё глубже. Тот же, не в силах больше сдерживаться, тянется рукой к собственному члену, начиная двигать ей в такт движениям любовника. И от двойного удовольствия, спустя короткий промежуток времени, яркая волна оргазма накрывает его с головой, заставляя из последних сил выгибаться и сжимать пульсирующую в нём плоть. На губах застывает одно единственное имя, обладатель которого также не выдерживает всей смеси ощущений и вида блаженно раскинувшегося перед ним любовника. С гортанным рыком, он прижимается к желанному телу, кончая, позволяя удовольствию накатить тяжелой волной, лишающей последних сил, до невозможности даже говорить, не то что шевелиться. Коудай замирает на груди своего любовника, вслушиваясь в учащенные удары сердца, а Казуки лишь накрывает его голову рукой, лениво вплетаясь пальцами в мокрые от пота волосы.       Лежать вот так, рядом, ощущая жар чужого тела, свой жар и тягучую духоту комнаты, пропитанной запахом страсти, кажется чем-то невозможным, даже мысленно неосуществимым ещё пару часов назад, а теперь, Казуки ощущает, как басит осторожно выскальзывает из его тела, и устраивается на кровати рядом, чуть поодаль, продолжая рассматривать его, слишком пристально, чтобы блондин не смутился от этого, полного восхищения взгляда. - Мы только что… - произносит Казуки неуверенно, будто бы пробуя реальность происходящего на вкус, и слова зависают в загустевшем воздухе чем-то практически материальным, имеющим цвет и солоноватый привкус крови с прокушенной в нечаянном порыве губы. - Только что занимались самым шикарным сексом, который бы мог только быть, – произносит Коудай, специально приближаясь к смущённо алеющему лицу блондина, и в этом смущении он выглядит в сотню, в тысячу раз прекраснее, чем даже в попытке обиды, на извечные подколы. - Не говори так! – Казуки пытается отвернуться, но его ловят за подбородок, даря поцелуй, нежный, невесомый, но даже от него по телу пробегают мурашки, и память возвращает все, ещё не успевшие остыть ощущения. – Это неправильно… - Неправильно то, что я ранее не решался подойти к тебе, – ещё один поцелуй, более настойчивый, заглушает какие-либо возражения, и глаза Казуки широко распахиваются от удивления. - Хочешь сказать, ты уже давно, хотел… - произносит, шепотом почему-то, скользя по лицу, обрамлённому алыми прядями совершенно иным взором. Замечая нечто, ранее и не виденное вовсе - нежное обожание, буквально плещущееся в этих тёмных глубоких глазах. – Но как я мог не заметить, Коди? - А разве ты вообще что-то замечал, на своём весе зацикленный? – губы сами расплываются в улыбке, когда Коудай слышит собственное имя именно так, завораживающе, как произносит его только Казуки. Притягивает растрёпанного блондина к себе, не давая вновь начать возмущаться, и прикрывает глаза, понимая, что теперь никуда его не отпустит. - Эй, Коди! Да, вы что сговорились, что ли?! – Субару уже откровенно пинал не желавшего вставать друга, и тот, наконец-таки, соизволил открыть глаза, удивлённо отмечая, что всё ещё находится в гримерке на полу, а над ним нависают уже собранные Томоя и Куина, под предводительством вокалиста. Покосившись в сторону, он заметил сонного Казуки, всё ещё сидящего на полу и потирающего глаза. - Мы что… уснули? – осенила его единственная, объясняющая все догадки мысль. - Уснули, голубки. Пока мы переодевались, – рассмеялся Томоя, и помог бас-гитаристу, продолжавшему удивлённо смотреть на блондина, подняться. - Еле добудились до вас, – закивал Куина, повторяя тоже самое действие с сонным Казуки, и тот, наконец, заметив на себе пристальный взгляд басиста, обернулся в его сторону. Его, и без того большие глаза, начали увеличиваться в удивлении – осознании одного очень странного открытия. Не обращая внимания на ожидавших их согруппников, Казуки за пару шагов сократил расстояние до басиста и решил проверить свои безумные, по своей сути, догадки. - Ты умеешь готовить? – посмотрел он на красноволосого, отмечая, как уголки его губ поднимаются вверх. - Я способный, – отвечает он фразу-пароль, уже известную гитаристу, и так в этот момент ожидаемую. И в глазах обоих читается понимание. Понимание, что сегодня с согруппниками им явно не по пути.