Ресницы

      Барнаби уже даже не стал отрываться от ноутбука, когда услышал очередное недовольное ойканье обжегшегося о сковородку Котецу. И как только этот образец неуклюжести умудряется оставаться героем, да ещё и быть его напарником?       Погрузившись заново в геройские будни, Барнаби понял, насколько сильно он скучал по всему этому: по внезапным вызовам, по благодарным улыбкам и усталости в мышцах на вечер. Но больше всего он соскучился по Котецу — упёртому, иногда забавному, с тёплым взглядом и вечным «Банни-чан». С Тигром даже и погрустить не удавалось. Уж он-то сразу замечает, когда Барнаби устало хмурится, и тут же выдаёт какую-нибудь смешную ерунду. А ведь ему же, Герою на одну минуту, намного сложнее.       Уж чего Барнаби не мог понять — когда Котецу успел обжиться в его квартире, готовя свой неизменный жареный рис и разбрасывая ботинки в его прихожей. И, что ещё удивительнее, запинаясь иной раз о сумку с его вещами, Барнаби не мог сказать, что ему всё это не нравится. Наоборот, казалось, что именно этого шумного, открытого человека, уговорившего его на покупку дивана в гостиную, как раз и не хватало в его квартире.       — Банни-чан, ужинать иди! — весело раздалось из кухни.       — Я Барнаби, — на автомате откликнулся парень, снимая очки для работы на компьютере, поднимаясь с любимого новомодного кресла и потягиваясь.       Котецу, широко улыбаясь, водрузил на стол тарелки со своим коронным блюдом. Почесав подбородок, он вспомнил про столовые приборы и развернулся на пятках, намереваясь сделать шаг, и тут...       Пролитое на пол масло показало всё своё коварство.       Барнаби не стал ждать, пока мужчина, нелепо взмахнув руками, раскатится на скользком пятне. Бросившись к нему, он успел ухватить его за плечо и потянуть на себя, в следующую секунду зашипев от боли в затылке, которым он приложился об пол.       В вязкой тишине кухни гудел холодильник и закипал автоматически чайник, но эти звуки заглушало собой кажущееся невероятно громким дыхание Котецу, опалявшее его губы. Чувствуя, что щёки начали гореть отнюдь не меньше, Барнаби всё-таки заставил себя открыть зажмуренные глаза. И чуть не зажмурил их снова, потому что ситуация была совсем неправильной и смущающей: Котецу, придавивший его собой к прохладному полу, не мигая вглядывался ему в лицо, будучи так близко, что практически касался его губ своими.       — Чего ты так на меня уставился? — тихо буркнул Барнаби.       — Ресницы твои, — выдохнул Котецу, — всё-таки длинные.       От этих слов Барнаби ощутил, как в груди что-то до боли сжалось, а потом тут же отпустило вместе с убыстрившим свой бег сердцем. Котецу ему уже говорил эти слова. Тогда, в тот самый страшный момент, когда он считал, что всё — больше не увидит этой широкой улыбки, не услышит ставшего родным «Банни-чан»... И, не успевая даже понять, что делает, Барнаби протянул руку, обхватывая Тигра за шею и притягивая его к себе, чтобы на пару показавшихся долгими мгновений прижаться сухими губами к его губам, тёплым и удивлённо приоткрытым. И почти сразу отстраниться, отводя взгляд.       — Рис остынет, — невпопад выдал он, прикрывая глаза.       — Разогреем, — раздалось мягко у его щеки, к которой Котецу прижался своей, зарывая одной рукой в его растрёпанные волосы.       Какой уж там рис, если тебя целует и мило краснеет Банни с его умопомрачительными длинными ресницами...