Не вижу тебя

До сих пор мне непонятно, почему время тянется так медленно. Где-то слышал, что время лечит. Возможно, для кого-то так оно и есть. Мое время, похоже, неправильное какое-то. Я уже давно не замечаю темноты вокруг меня. Единственный плюс? Такое чувство, будто она всегда была со мной. Как будто только так и надо. Вот, что подарило мне время. Я уже два года такой. Почти вечность. Хорошо хоть отношение учителей ко мне изменилось. Или нет. Не могу разобрать. Раньше меня не любили, холодно игнорировали, как нечто не заслуживающее внимания. А теперь в них проснулось не сочувствие даже, а жалость и легкое отвращение. Липкие и противные. Мне кажется, будто я увязаю в этом ужасном пудинге, мягком и теплом. Ненавижу пудинг. Когда прошла паника... хотя, нет, не так. Когда я научился не обращать внимание на панику, первым, что сказала тетя Петунья было: "Наконец-то в себя пришел, щенок! Живо в сад!" Ее голос стал еще громче и визгливее, а подзатыльники остались довольно сильными. И что самое странное, я всегда слышу где мои... родственники? Слышу, как быстро-быстро трепещет сердечко Дадли после прогулки, как визгливо и натужно скрежещет сердце дяди Вернона, как размеренно и гулко бухает сердце тети. Но свое не слышу. Может, потому что оно внутри меня? Или потому что его уже нет? Когда на прошлой неделе дядя вернулся домой с работы, я сразу понял, у меня проблемы. Когда он бил меня ногами было больно. Кости хрустели, как сахарное печенье, кровь лавой выжигала дыры внутри, а глаза, казалось, видели светло-бежевый узорчатый паркет и темно-бордовые, почти черные пятна. Но... Кроме боли от ударов я не чувствовал ничего. Я помню, раньше было по-другому, раньше было до слез обидно, хотелось кричать и выть, я ведь ничего не делал! Я помню... А теперь я понимаю, что мне не холодно даже. Только пусто как-то и темно. Я уже не слышу своего сердца. Это пугает. Страх - все, что от меня осталось. Сегодня у Дадли день рождения. Мисс Фигг сломала ногу и меня не с кем оставить. Я тоже еду в зоопарк. Приходится бинтовать глаза. В этом доме я никогда не перевязываю их. Я знаю, что они пугают. Я понимаю это по учащенному ритму сердец и прерывистым вздохам. И когда я чувствую их страх, я боюсь чуть меньше, и моя душа, кажется, на секунду всплывает из пустоты, как из моря. Она мне не нравится. Она похожа на утопленника. Раздутая, посиневшая и рыхлая. Хочу, чтобы ее закопали. Отпели и похоронили. Покойники не должны видеть. Я, получается, тоже покойник.