Госпожа

Монастырь в Дидимотике — безлюдное и труднодоступное место среди белых, продуваемых ветрами скал, которые, точно безмолвные стражники, стоят кругом спина к спине, скрывая в середине ряд низеньких зданий и скудный монастырский сад. Шах Султан ненавидит это место. Сначала, приехав, она просто чувствует себя опустошенной, потом злится, потом пытается обуздать ярость, потом пишет десятки писем Сулейману — и все сжигает. Она уверена, что Михримах сдержит своё обещание и уничтожит Шах, если та осмелится вернуться; Михримах, похожая нравом на Хюррем больше, чем кто-либо на этом свете. А потом приходит смирение. Незримо и неслышно, будто одна из монахинь, пришедшая поменять постель, пока Шах прогуливается во дворе. Султаншу величают почётной гостьей монастыря, но это лишь дань её титулу и происхождению — в этом Аллахом забытом месте она ведёт такую же жизнь, как монахини — простая еда, молитвы, забытье в тревожном сне. К счастью, ей оставили привилегию ходить в хаммам в одиночку — только там Шах может воскресить в памяти Топкапы: прохладный мрамор дворцового пола, мелодичный смех наложниц, запах спелого винограда… Письма она получает каждый месяц. Все они от Мерджана-аги, оставшегося в Стамбуле. Скупо, без эмоций, перечислив ей всё, что творится во дворце, Мерджан кратко просит у неё дозволения уехать оттуда, где не стало его госпожи. Сначала Шах упрямо отказывает. Она твердит себе вечерами, что это лишь потому, что Мерджан должен быть рядом с султаном, обеспечивать его безопасность, но сердцем начинает понимать: письма Мерджана — последнее, что связывает её с прошлым. Шах стоит перед зеркалом. "Посмотри на себя!" — твердит она. "Где Шах-и-Хубан, самая гордая султанша Османской династии? Ты гордилась своей решительностью, так сумей сжечь и этот мост". В тот вечер она пишет Мерджану-аге, что дарует ему свободу. *** Мерджан уходит из дворца в тот же день, когда получает послание. Он хочет поехать в Дидимотику, но не осмеливается — нити Стамбула крепки, а он, просто вчерашний раб, который не знает, что делать со своей волей. Он напивается, единственный раз в жизни, и девушки в этом полутёмном, пропитанном винными парами заведении, садятся к нему на колени, тянут руки. — Пойдём со мной, ага, — говорит одна, черноглазая, и вместо неё он видит перед собой Шах Султан: простоволосую, с резким изгибом алых губ, с кожей гладкой, будто янтарь, окатанный морской волной. Та, перед которой он склонялся, о которой не смел и мечтать, обнажает шею, и он целует её, и ниже, касаясь смуглой ключицы, и она уводит его куда-то в душную ночь, в ворох шелков на огромной постели. *** Он приезжает в монастырь через пять лет: в богатом кафтане, с десятком охранников и дорогой каретой. Монахини прячутся по кельям, и только Шах остаётся в саду, не веря своим глазам. Мерджан становится на колени, как раньше, и что-то рассказывает о своей жизни: как он накопил состояние на каких-то торговых перевозках из Белграда, как влюбился в этот город, возвышающийся над изгибом двух великих рек, как строил там дом, достойный самой прекрасной султанши на свете. Шах сжимает руку так, что ногти впиваются в ладонь. Впервые в жизни она боится: вот Мерджан поднимет голову и увидит, что блеск её глаз потух, платье без украшений износилось, а в волосах, чёрных, как крыло ворона, пробежали паутинки седины. — Там есть огромный сад, в котором виноградные лозы сплетаются в арки, и от этого прохладно даже в самый сильный зной, — говорит Мерджан и поднимает голову. Он видит Шах-султан, как тогда ночью, он чувствует знакомый запах её горьковатых венецианских духов. — Почему ты стоишь на коленях, Мерджан? — спрашивает она. — Ты больше не раб. — Это так, — отвечает он. — Но Вы — по-прежнему моя госпожа. Сухой ветер налетает с гор, бросая в лицо пригоршни песка, Шах прищуривается и вдруг улыбается. Эта улыбка — Стамбулу с его гаремными интригами, дерзкой девчонке Михримах, брату, который ценит рыжую славянку выше династии и особенно — этому потерянному во времени скорбному месту среди белых скал. Шах Султан протягивает Мерджану руку и гордо вскидывает голову. По пути к карете она не оборачивается.