Remplacer

Айзек не упрекает за боль. Он не издает ни звука, пока отец его любимой девушки нещадно вбивается в его тело. Его веки плотно сомкнуты. Он теряется в ощущениях боли и наслаждения. Синяки, оставляемые на его теле Крисом, исчезают без следа, как бы он не хотел оставить их в качестве клейма. Как напоминание о непрекращающей боли. В комнате темно, но и он, и Крис могут по памяти сказать какие и в каком положении лежат оставленные вещи на письменном столе. На спинке стула висит неубранная тонкая шелковая ночная сорочка, а возле зеркала расческа с черными мертвыми волосами. На комоде замерло ощущение безграничного счастья. Улыбки и объятья. То, что осталось в прошлом, то, что умерло, но осталось отпечатком на ярких еще не выцветших фотографиях. Окно комнаты открыто и полная белая, как траурные лилии, луна очерчивает движущиеся силуэты в одном им понятном хаотичном ритме. Когда-то, казалось бы, недавно, а на самом деле века назад, Айзек на этой же кровати на этих мягких приятных телу простынях любил хрупкое тело сильной и не по годам взрослой охотницы. Ласкал тело дочери, чей отец сейчас закидывает ноги Айзека себе на плечи и до боли впивается длинными мозолистыми пальцами в поддающиеся навстречу бедра. Простыни не менялись уже давно. Они измяты от терзающих друг друга в физическом забытье тел. Пропитаны их потом и спермой, но все еще хранят запал хозяйки этой комнаты. Айзек поворачивает голову и на соседней подушке замечает тонкий длинный волосок. Волосок оставлен спавшей здесь когда-то прекрасной девушкой. Крис знает об этом волоске. Айзек видит его каждый раз, когда отец Эллисон втрахивает его в мягкий высокий матрац кровати. Иногда ему кажется, что охотник когда-нибудь утопит его в этой перине. Крис увеличивает напор и срывается на сумасшедший ритм. Айзеку становится страшно. Охотник сегодня как никогда несдержан и ненасытен. Они не дарят друг другу ласки. Им это не нужно. У Айзека атрофированы все чувства, у Криса оставшиеся отмерли с последним вздохом его дочери. Иногда Крис шепчет ему на ухо, что он пахнет Эллисон. В эти моменты Айзек хочет найти пули с аконитом и избавиться уже от растущей внутри черной дыры. Иногда ему кажется, что Крис окончательно спятил, и Айзеку хочется разодрать ему горло. Так чтобы кровь залила ему лицо и эти чертовы не менянные тысячу лет простыни. Иногда, когда трахая его, охотник плачет и шепчет имя своей умершей дочери. Омерзительно. Постыдно. Тошнотворно. Страшно. Страшно настолько, что Айзек возвращается снова и снова. Позволяет себя раздеть. Он научился получать удовольствие от того, что происходит в стенах спальни Эллисон. Иногда открывая глаза, он на секунду видит знакомые родные черты в лице охотника. Отец и дочь. Любимая и любовник. Это безобразно. Уродливо. И… Это героин, кокаин, амфетамин, валиум в одном флаконе. Они, ставшие тенями себя прежних, находят жизнь лишь друг в друге. Отец, трахающий любовника своей мертвой дочери. На грани уже не страшно, не боишься осуждений, потому что там, за пределами стен спальни, они те, кем были. Балансируя на тонком остром лезвии, они топили свое отчаяние друг в друге. Забывались в тяжелом дыхании и потных телах. Держа в памяти родной любимый образ. Они засыпали вместе, не прощаясь, расходясь под утро. Презирали друг друга днем, не смея посмотреть друг другу в глаза. Слова оседали пылью на легких, вызывая непрекращающий кашель. А ночью вновь топили друг в друге боль, отчаяние и безнадежность.