Обещаю.

Эсмеральда, не шелохнувшись, сидела на холодных камнях мостовой, обнимая зловеще возвышающуюся над ней виселицу, затуманенными от слез глазами глядя на столь же ужасно возвышающегося перед ней священника. Он что-то говорил ей, в голосе его звучали горестные и нежные нотки, составляющие разительный контраст с его суровым лицом и холодными глазами. На секунду девушке показалось, что он плачет, все его тело сотрясалось от слез. "Вдруг ноги у него подкосились, он рухнул на землю и, уронив голову на колени, остался неподвижен. Движение девушки, высвободившей из-под него свою ногу, заставило его очнуться. Он медленно провел рукою по впалым щекам и некоторое время с изумлением смотрел на свои мокрые пальцы. – Что это? – прошептал он. – Я плакал! Внезапно повернувшись к девушке, он с несказанной мукой произнес: – И ты равнодушно глядела на мои слезы! О, дитя, знаешь ли ты, что эти слезы – кипящая лава? Значит, это правда! Ничто не трогает нас в том, кого мы ненавидим. Если бы я умирал на твоих глазах, ты бы смеялась. О нет! Я не хочу тебя видеть умирающей! Одно слово! Одно лишь слово прощения! Не говори мне, что ты любишь меня, скажи лишь, что ты согласна, и этого будет достаточно. Я спасу тебя. Подумай о том, что в моих руках наши судьбы. Я безумен, я могу все погубить! Под нами бездонная пропасть, куда я низвергнусь вслед за тобой, несчастная, чтобы преследовать тебя вечно! Одно-единственное доброе слово! Скажи слово, одно только слово! Она разомкнула губы, чтобы ответить ему. Он упал перед ней на колени, готовясь с благоговением внять слову сострадания, которое, быть может, сорвется, наконец, с ее губ. – Вы убийца! – проговорила она. Священник сдавил ее в объятиях и разразился отвратительным хохотом. – Ну, хорошо! Убийца! – сказал он. – Но ты будешь принадлежать мне. Ты не пожелала, чтобы я был твоим рабом, так я буду твоим господином. Ты будешь моей! У меня есть берлога, куда я утащу тебя. Ты пойдешь за мной! Тебе придется пойти за мной, иначе я выдам тебя! Надо либо умереть, красавица, либо принадлежать мне! Принадлежать священнику, вероотступнику, убийце! И сегодня же ночью, слышишь? Идем! Веселей! Идем! Поцелуй меня, глупенькая! Могила – или мое ложе! Его взор сверкал вожделением и яростью. Губы похотливо впивались в шею девушки. Она билась в его руках." Вдруг мужчина резко подхватил цыганку за талию, и, перекинув через плечо, помчался к окраине города. - Пусти меня, чудовище! Ты, поп, стар, ты ужасен! Я никогда не буду твоею! Цыганка напрягала всю силу своих маленьких кулачков, градом обрушивая удары на спину архидьякона, которому, казалось, ничего не стоило нести на себе шестнадцатилетнюю девчушку. Священник ускорил шаг, будто бы это был последний рывок перед финальной чертой, и Эсмеральда, догадавшись, что они уже близки к той "берлоге", куда тащит ее этот чудовищный кюре, собрав стремительно покидающие ее силы , закричала. - На помощь! Спасите! Вампир! На ее крик открылось оконце, откуда высунулась заспанная голова мужчины, попытавшегося было что-то сказать, но признав в похитителе архидьякона Собора Парижской Богоматери, лишь перекрестился и поспешил скрыться из виду. Последняя надежда на спасение растаяла на глазах, и девушка безжизненно повисла на плече священника, смиренно принимая свою судьбу, сыгравшую с ней столь злую шутку. Они остановились напротив стоящей особняком от остальных домов хижины с обветшалыми, покрытыми мхом стенами, скрытой от посторонних глаз густыми зарослями колючего кустарника. Священник схватил девушку за руку и, минуя прихожую, сплошь уставленную шкафами и шкапчиками с какими-то склянками и бутылочками, завел ее в темную комнату, в которой из мебели была только грубо сколоченная лавка да маленький столик, на котором стоял свечной огарок. Эсмеральда забилась в самый дальний угол комнатушки, сотрясаясь от холода и страха. Ноги не слушались, девушка тихонько присела на самый краешек лавки. Тусклый свет огарка бросал зловещие тени на лицо архидьякона, стоявшего у двери и в упор глядящего на цыганку. Гнев и безумство, захлестнувшее его на Гревской площади, прошли, и теперь он, казалось, спрашивал сам себя, зачем он притащил девушку в свою "берлогу". Наконец Клод подошел к девушке, осторожно опускаясь на колени перед ней и стараясь говорить как можно спокойнее. - Не бойся, дитя мое. Ты спасена, ты в безопасности. Здесь тебя никто никогда не отыщет. - Это и плохо, - тихо прошептала девушка, вжимаясь в стену и стараясь как можно больше отстраниться от ненавистного священника. - Неужели я внушаю тебе такой ужас? Скажи, ты так боишься меня? Голос его дрожал, руки были сжаты в кулаки до белых костяшек, а сам он имел вид весьма и весьма жалкий, не внушая более страха своей надменной холодностью. Теперь это был человек, теплый, живой, с чувствами и сердцем. Цыганка собралась с мыслями, чтобы достойно ответить несчастному, но, взглянув на священника, замерла с открытым ртом, не решаясь высказать ему очередную колкость. Он сидел у нее в ногах с лицом, полным человеческого несчастья, вслушиваясь в каждый ее вздох, желая услышать от нее хоть одно доброе слово. - Отпустите меня, - наконец тихо сорвалось с уст девушки. - Нет! Как же ты не понимаешь! Тебя найдут и сразу же повесят! Есть постановление высшей судебной палаты ... - речь архидьякона была сбивчива, дыхание прерывалось, будто ему не хватало воздуха. - Нет, я не отпущу тебя, не проси! О, девушка, сжалься! Я не хочу видеть, как тебя казнят! Мы убежим завтра же, на рассвете, я все подготовил! Одно слово! Одно слово, что ты согласна, и я положу к твоим стопам все богатства мира, все золото Индии, землю и небо. О, дитя, если бы ты видела мои страдания. Это лава, что течет у меня вместо крови, закипает и бурлит, грозясь выплеснуться наружу, этот огонь, жгущий мою душу! О, поверь, я заслуживаю твоего сострадания! О, если бы ты только простила меня! Я готов целовать землю, по которой ступают твои прекрасные ножки! Священник и вправду бросился покрывать поцелуями ее ступни, приводя в полный беспорядок подол ее платья, так что девушка, отбиваясь от обезумевшего мужчины, была вынуждена придерживать края платья руками. Священник тут же перехватил смуглые ручки цыганки, целуя каждый ее пальчик, осыпая градом поцелуев ее кисти. - Уйди, демон! Не трогай меня! - цыганка закричала, уже не надеясь быть кем-то услышанной. Священник лишь злобно расхохотался, с силой прижимая к себе девушку, не давая ей пошевелиться. Вдруг на улице послышалась какая-то суматоха, и чей-то пронзительный голос крикнул "Посмотрите туда! Звонарь упал с Собора Парижской Богоматери!". Этот крик заставил архидьякона прийти в себя. Он посмотрел на плачущую девушку, бьющуюся в его руках, усадил ее на лавку, после чего ненадолго покинул комнату и вернулся, внося с собой бутылку коричного вина, лепешку и одеяло. - Ты, должно быть, очень голодна, поешь, - Фролло осторожно положил одеяло на плечи девушки, будто боясь коснуться ее руками.- О, дитя, мне стоило сразу накормить тебя. Знала бы ты, каких трудов мне стоит говорить с тобой так спокойно. Мне так хочется, чтобы ты не чувствовала ко мне отвращения! Быть может, ты простишь меня! Быть может, ты поймешь, как велика моя любовь к тебе! Видя, что цыганка не притрагивается к еде, священник счел нужным ненадолго уйти, дав возможность девушке еще раз подумать над его словами. - Дитя, я ненадолго покину тебя. Квазимодо...- архидьякон недовольно потер лоб.- Там что-то случилось, я должен узнать - что. Я приду... скоро. Девушка сидела, уставившись в пол и даже не смотрела в сторону кюре, посему тот поспешил покинуть комнату. *** Как только черный зловещий силуэт архидьякона скрылся с глаз цыганки, Эсмеральда выждала несколько минут и бросилась к двери, но она, как можно было догадаться, оказалась заперта. Девушкой овладел страх, смешанный с гневом, от досады она со всей силы ударила кулачком по стене, отшвырнула в дальний угол лепешку и перевернула лавку. Стены домика были крепкие, сломать их было невозможно, а кричать было бесполезно, это лишь наоборот отпугнуло бы редких прохожих. - Уж лучше виселица, лучше смерть. - прошептала цыганка и в этот момент взгляд ее упал на стеклянную бутылку с мутноватой коричневой жидкостью. *** Архидьякон меньше чем за четверть часа добрался до соборной площади, пробираясь сквозь нарастающую с каждой минутой толпу. По середине площади действительно лежал Квазимодо, хотя узнать в этом распластанном теле, залитом кровью, горбуна было почти невозможно. Какой-то зевака рассказал Клоду Фролло, будто бы звонарь покончил с жизнью, спрыгнув с соборной башни. Одни говорили, что в горбуна вселился дьявол, другие - что бедняжке надоело жить с таким уродством, и только архидьякон догадывался, что толкнуло его воспитанника совершить такой грех. Не найдя в келье Эсмеральды, звонарь отчаялся и, решив, что цыганку выкрали бродяги и жестоко растерзали, решил покончить с жизнью. Архидьякон тяжело вздохнул, и, перекрестив распластанное тело горбуна, направился туда, где несколько минут назад оставил цыганку. Когда Фролло вошел в "берлогу", девушка сидела по середине комнаты, зажимая что-то в руке. При появлении священника, она обернулась и резко вскочила с пола. Она еле держалась на ногах, все ее существо дрожало, она боялась саму себя, в ладони она зажимала кусочек стекла от разбитой бутылки, готовясь перерезать себе вены. - Не подходи, чудовище! Я убью себя! Не подходи! Священник тяжело вздохнул, проводя рукой по лбу. Лицо его выражало крайнюю степень отчаяния и скорби. Он быстро подошел к цыганке, перехватывая ее руки, вырывая из ладоней злосчастный осколок. - О, неужели я настолько омерзителен тебе, что ты готова умереть... Неужели я настолько противен тебе? Скажи, ты не хочешь меня? О, неужели ничто не может заставить тебя полюбить несчастного? - Я люблю моего Феба, - тихо, выделяя каждое слово, произнесла цыганка. - О, несчастная! Ты дробишь мне душу, произнося это имя! О, дитя, я люблю тебя! Люблю, как тебя не полюбит ни один мужчина! Но ты ненавидишь меня! О, какая жестокая судьба! - священник тяжело вздохнул и вновь провел рукой по лбу. - Хорошо, я отпущу тебя. Беги к своему капитану! Но помни, я предупреждал тебя! Цыганка осторожно подняла глаза, взглянув на кюре, будто бы все еще не верила в долгожданную свободу. Лицо ее просияло искренней радостью, глаза лучились счастьем. - О, вы правда отпустите меня? Отпустите к Фебу? - Я отпускаю тебя, дитя, - священник опустил голову, тяжело вздыхая, все еще крепко держа цыганку за руки. Девушка стояла в замешательстве, видя, как тяжело священнику отпускать ее, и моля всех богов неба, чтобы он в решающий момент не передумал и не оставил ее в этой "берлоге" для своих утех. - Я отпущу тебя, цыганка, отпущу! Я вижу, ты никогда не простишь меня, никогда не позволишь мне быть с тобой. О, горе! Если бы ты только знала, что сейчас творится в душе моей! - священник взял руку девушки, кладя ее себе на грудь. - Послушай! Ты слышишь, как бьется мое сердце! Оно бьется для тебя, чаровница! О, как бы я хотел, чтобы ты полюбила меня, чтобы не отворачивалась от меня, как ты отворачиваешься от меня сейчас. "О, нет, он передумал, он не отпустит меня." - подумала цыганка, стараясь высвободить свою руку из цепких пальцев архидьякона. Лицо ее выразило необыкновенную грусть и отчаяние, такое, что священнику ничего не оставалось, как выпустить ее руку, чтобы не расстраивать девушку. - Я отпущу тебя, обещаю. Но прошу тебя, будь милосердна к несчастному! Позволь мне один раз запечатлеть поцелуй на твоих прелестных устах, позволь грешнику хоть на несколько секунд вкусить этот запретный плод, позволь вдохнуть аромат твоих волос, что в тысячу раз прекраснее аромата цветов, растущих в райских садах! Девушка притихла, обдумывая слова священника: долгожданная свобода, встреча с Фебом, ее любимым Фебом была так близка, что цыганка, после долгих сомнений, наконец решилась и, залившись стыдливым румянцем, слегка кивнула в знак согласия и, чуть запрокинув голову, прикрыла глаза. В ту же секунду она ощутила на своих устах обжигающее прикосновение сухих губ архидьякона. Щеки ее горели, а где-то в районе сердца что-то подпрыгнуло и восторженно замерло. Когда поцелуй прекратился, девушка едва восстановила дыхание, не осмеливаясь взглянуть на священника, который развлекался, пропуская между своими пальцами прядки смоляных волос цыганки, и, наконец, отстраняясь от девушки, отворил дверь, жестом разрешая цыганке покинуть хижину. Эсмеральда медленно вышла за порог, несмело оглядываясь в сторону священника. - Я обещал отпустить тебя, и вот, я сдерживаю свое слово. Прощай, дитя! Только заклинаю тебя всеми святыми, будь осторожна, не попадись в руки палачей! О, я не знаю, что я сделаю с собой, если тебя вновь поймают и казнят! Тогда у меня ничего не останется в этой жизни! Священник замолк, и цыганка поспешила поскорее покинуть "берлогу" архидьякона. Девушка заметила возле дома привязанную лошадь и повозку, на дне которой лежал большой сундук и несколько коробок. "О, неужели он действительно готовился к побегу? Неужели он думал, что я соглашусь пойти с ним?". Цыганка постаралась отвлечься от печальных мыслей и, предвкушая долгожданную свободу и грезя встречей с капитаном, бежала со всех ног подальше от растворявшегося в утренней дымке силуэта священника, минуя дома и закоулки, и, наконец, выбегая на залитую утренним светом Гревскую площадь, попадая прямо в лапы Тристана - Отшельника, прочесывающего окрестности со своим отрядом в поисках Эсмеральды. - Попалась, ведьма! - расхохотался начальник городской стражи и, больно схватив девушку за локоть, поволок ее к зловещей смертельной громаде. - Мне больно! Пустите меня! - взмолилась девушка, пытаясь высвободиться от стальной хватки Тристана - Отшельника. Вдруг впереди она заметила золотой мундир, сверкающий в лучах солнца, и лучик надежды с новой силой вспыхнул в сердце девушки. Она изловчилась и, вывернувшись из лап своего мучителя, бросилась навстречу капитану. - О, Феб! О, мой Феб! Вы не признали меня!? Это я, ваша малютка, ваша Эсмеральда! Спасите меня! Капитан удивленно изогнул бровь, завидев цыганку, хватающуюся за поводья его белогривого скакуна, и предпочел сделать вид, что не замечает девушку, однако Эсмеральда настойчиво теребила подол его куртки, пока двое солдат не подхватили ее за руки и не потащили к виселице. Тогда девушка из последних сил с трогательной мольбой в голосе вновь позвала капитана. - О, мой Феб, это же я! Та, что любит тебя больше жизни! Та малютка, которой ты клялся в любви! - Что за глупости ты говоришь, ведьма! - обратился к Эсмеральде Тристан-Отшельник. - Капитан де Шатопер не мог клясться тебе в любви! - О, почему же нет? - пробормотала растерянная цыганка. - Потому что в моем сердце есть место только для одной девушки - моей невесты Флер де Лис, - холодно бросил в сторону цыганки капитан, прогарцевавший мимо Эсмеральды и скрывшийся за поворотом. - О! - цыганка вздохнула и бессильно повисла в руках палача.- Неужели Феб разлюбил меня? Неужели он обманул меня? - Эй, чего вы там! Работа не ждет! Эй, палач, затяни потуже веревку на этой тоненькой шейке! Жаль, мне нравилось, как плясала эта ведьма, - Тристан - Отшельник дал приказ палачу. Тот подошел к Эсмеральде, грубо поднимая ее на ноги, толкая в сторону эшафота. - Оставьте меня, я пойду сама! - дрожащим голосом произнесла цыганка, касаясь босой ножкой шершавой деревянной ступени. Поднявшись к виселице, девушка остановилась и замерла, глядя куда-то в чистое безоблачное небо. О чем она думала в этот момент ведомо ей одной. Да кто знает, какие мысли приходят человеку в последние минуты жизни. Губы цыганки разомкнулись, и она еле слышно прошептала "О, как я не хочу умирать!". Вдруг среди солдат показалось некоторое оживление, цыганка обернулась и увидела, как сквозь площадь на огромной скорости мчится черный всадник на черной лошади. Когда всадник поравнялся с эшафотом, он в одно мгновение подхватил девушку, сажая ее впереди себя, и так же быстро скрылся с места несостоявшейся казни, не давая Тристану и его солдатам опомниться и сразу броситься в погоню. *** Эсмеральда сидела, всем телом прижавшись к Клоду Фролло (а это, без сомнений, был именно он), зажмурившись и обхватив руками шею священника, повторяя, как заклинание: "О, Господи, ты ли услышал меня! О, монсеньор, спасибо вам! Ах, как я не хотела умирать! Вы спасли несчастную! О, я буду вашей рабой! Я буду любить вас, обещаю! О, я сделаю для вас все что угодно! О, как же я боялась умирать!" Когда, наконец, они отъехали достаточно далеко, девушка осторожно открыла глаза и взглянула на своего спасителя: архидьякон имел весьма взъерошенный вид, с него градом катился пот, а лоб бороздили тысячи морщинок - было видно, что он изрядно нервничает, совершая такое авантюрные похищение, однако в глазах его горели задорные юношеские огоньки, делающие его лицо невероятно живым и привлекательным. Священник заметил, что девушка смотрит на него без прежнего страха, но в глазах ее застыл ужас близящейся смерти, и решил нужным сказать что-нибудь, любую малость, чтобы немного успокоить бедняжку. - Потерпи, дитя, мы почти добрались до моста Луи Филиппа, а на острове нас ждет небольшой парусник. - Я просто устала от скачки. Очень трясет, - девушка попыталась слабо улыбнуться, но она была слишком измученная для этого. Наконец, беглецы добрались до острова Сен-Луи, где обнаружили, что их преследуют около сотни королевских стрелков. Но в этот единственный раз судьба оказалась благосклонна к цыганке и священнику - они спрятались в трюме одного из торговых кораблей и оказались незамеченными королевской стражей. Когда парусник снялся с якоря, Клод Фролло за весьма увесистый мешочек золотых договорился с хозяином корабля, и тот выделил ему небольшую светлую каюту на нижней палубе, где тот расположился вместе с цыганкой. Весь день Эсмеральда просидела на полу, закрывая глаза ладонями, иногда всхлипывая и повторяя "О, Феб! Как ты мог обмануть меня!?". Когда слезы закончились и боль и разочарование немного притупились в ней, к ней подошел священник, опускаясь на пол напротив нее, чтобы видеть ее глаза, покрасневшие от слез, но не менее прекрасные, чем обыкновенно. Напротив, в них появилась необыкновенно трогательная нежная глубина. Девушка утерла ладошкой последние слезы и, не поднимая головы, спросила его. - Куда мы теперь плывем? - Не знаю. Наверное в Англию или в Испанию. Да и какая разница, куда мы плывем, главное, что мы вместе, что ты жива. О, Господи, я готов последовать за тобой даже в адскую бездну! Так какая разница, куда мы плывем... - Действительно, какая разница... - цыганка немного помолчала, а после как можно ласковее взглянула на священника, заставляя все его существо сладостно трепещать под этим взглядом.- Я очень благодарна вам. Я не думала... Я не надеялась, что вы спасете меня. Я уже попрощалась с жизнью, - девушка грустно усмехнулась. - А выходит, Феб никогда меня не любил, у него была невеста, он лгал мне. А вы спасли меня... Спасибо вам! - Дитя, я готов за одну твою улыбку продать душу Сатане! Я сделаю все, что ты пожелаешь, лишь бы ты была счастлива! У меня никого не осталось в этом мире... никого, кроме тебя. Но послушай, там, когда я спас тебя, ты сказала, что будешь любить меня. О, неужели это правда. Неужели небеса благосклонны к грешнику и ты полюбила меня? Скажи, ты не лгала мне? Что должна была ответить Эсмеральда? Конечно, она не любила его, но чего только не пообещаешь человеку, который только что спас тебя от верной смерти. Девушка взглянула на священника, он прочел немой ответ в ее глазах, взгляд его потух, он молча обхватил голову руками, будто пытаясь расколоть ее, как орех. В тот момент в цыганке проснулось природное сострадание, которое в соединении с бесконечной благодарностью, вызвало в девушке жалость и, как ей показалось, даже что-то большее. Она осторожно коснулась смуглой ручкой плеча священника, заставляя его вздрогнуть от этого прикосновения. - Послушайте, Клод. Вас, кажется, зовут Клодом, я не ошиблась, - девушка старалась улыбаться мужчине. - Ведь не буду же я всю жизнь называть вас "священник". Не печальтесь! Я так благодарна вам за свое спасения, я вижу, как сильно вы любите меня. И я обязательно полюблю вас! Я привыкну к вам, узнаю вас, я перестану вас бояться и обязательно полюблю, поверьте мне! - О, это правда? То, что ты говоришь, это правда? - священник снова ожил, взгляд его загорелся, в уголках глаз появились искорки надежды. - Ты не уйдешь от меня, ты позволишь мне быть с тобой? Теперь ты всегда будешь со мной? - Обещаю тебе! - искренне сказала девушка и рассмеялась. Клод Фролло улыбнулся одними уголками губ и заключил девушку в свои объятия. Наконец он обрел столь долгожданное умиротворение, гармонию тела и души, свой собственный Рай на земле. - Я обязательно тебя полюблю, обещаю, - в подтверждение своих слов Эсмеральда всем телом прижалась к мужчине. - Обещаешь!? - смеясь, прошептал священник, целуя девушку в губы. - Я уже тебя люблю! - так же смеясь, ответила цыганка. *** Через несколько недель корабль причалил к берегам туманной Англии, что стало дальше с цыганкой и священником мне не известно. Знаю только, что через девять месяцев ... а впрочем, это уже совсем другая история!