***
Как я и думал, ты оказался в бильярдной, стоишь и сжимаешь в руках кий, так сильно, что сквозь полупрозрачную кожу просвечиваются побелевшие от напряжения костяшки пальцев. Твои глаза... О, неужели ты стал так слаб в последнее время? Тебе... стыдно или же ты боишься меня? — Почему? Он вздрогнул, испугавшись звука моего голоса — я и сам его не узнал: низкий, утробный, переходящий в рык. Эти чувства разъедают меня изнутри, обугливают сердце, но так не может продолжаться вечно. Я возьму над ними верх, втопчу в грязь — ведь именно этому ты учила меня всю жизнь, мама? — Я не понимаю, о чем ты, Аято, — нет, я отлично вижу, что ты все понимаешь. Сам пытаешься казаться как более невозмутимым, но эта насмешка, вспыхнувшая в твоих глазах, выдает тебя с головой. — Почему ты спишь с этой дрянью? — Тебе все равно не дано этого понять, — смеешь отмахиваться от меня, как от надоедливой мухи? О, сколько же пафоса в каждом твоем движении, повороте головы. — Уж не поленись объяснить, братец. — Просто я люблю ее, — внезапно посерьезнев, повернулся он ко мне, обдавая надменным оценивающим взглядом. А ты, оказывается, глуп, как пробка! Меня передернуло в припадке беззвучного смеха, грозящего перелиться в истерику. — Какая, к черту, любовь? Когда ты успел просветиться в подобного рода вопросах? Никак эта старая шлюха тебя надоумила! — Не смей так называть ее! — неожиданно обозлившись, огрызнулся ты, хватая за рубашку и выплевывая каждое слово мне в лицо. О, неужели мой ненаглядный братец может быть настолько зол? Какая преданность. — Ты просто завидуешь мне, сам-то ни на что способен! Уязвленное самолюбие дает о себе знать, ты опять проиграл. Неудачник! Треск кия в моих руках... он напоминает хруст ломающихся шейных позвонков. По твоим округлившимся от недоумения глазам вижу, что ты тоже так считаешь. — Хочешь, я расскажу тебе, каково это — быть тобой? — собрав все силы, отшвыриваю его к стене; тело сползает вниз медленно, безвольно, подобно тряпичной кукле. — Я смогу поведать много интересного, что было раньше недоступно тебе. Не смей вырубаться, слушай меня внимательно, я не потерплю такого отношения! — сильная, звонкая пощечина приводит тебя в чувство, расцветая пунцовым пятном на очерченной скуле. — Мне жаль тебя, идиот, неужели ты в самом деле настолько наивен и веришь в то, что нужен ей? Эта блядь лишь раз подпустила тебя достаточно близко к себе, поманила за собой, а ты до сих пор упорно пытаешься добиться от нее того, что никогда даже не существовало! Любовь — о чем ты? Чему тебя могла научить эта прогнившая насквозь дрянь? Дала ли она тебе хоть единожды нечто большее, чем просто очередной трах? А ты так просто поддался ее прихотям, продал себя за бесценок. Что же ты отводишь взгляд, мерзавец? Ждешь, когда я уже заткнусь и отстану от тебя. Но я не сделаю этого, Райто. Или ты наконец-то осознаешь, что ошибся в ней и последуешь за мной, или отправишься в преисподнюю на пару со своей ненаглядной мамашей. Резкий удар в живот ногой заставляет тебя вернуться в исходное положение. Знай свое место, шваль, я точно укажу тебе на него. Зарываюсь рукой в растрепанные рыжие волосы и не особо церемонясь тащу его по паркету к напольному зеркалу. — Ты когда-нибудь смотрел в глаза шлюхи? Качаешь головой, ты уверен? Странно, вы ведь видитесь практически каждый день... Ничего, тогда я познакомлю тебя с другой, не менее интересной особой. Со взявшимся из ниоткуда остервенением хватаю его за ворот рубашки и швыряю на стоящий поодаль бильярдный стол. Резкий болевой стон срывается с губ и утопает в наэлектризованном донельзя воздухе; зеленое сукно мгновенно окрашивается багровой струйкой крови. — Ох, наша светлость ударилась, вам, наверное, больно? Где же твоя неизменная фирменная ухмылка, или теперь тебе не до смеха? Да кому ты нужен без своей смазливой мордахи! — эти молчание и апатичность еще больше выводят из себя. Неужели я настолько задел его гордость, или же он просто осознает, что силы неравны? Трясущимися, отказывающимися слушаться руками начинаю было расстегивать рубашку, но потом отказываюсь от этой идеи и просто резко дергаю за полы; пуговицы с забавным стуком покатились по полу, игриво поблескивая в лучах солнца. Какого черта на нем так много одежды, кажется, это никогда не закончится! И без того натянутые до предела нервы дают о себе знать, а перед глазами то и дело встает пеленой фиолетовая плывущая рябь. Черт бы побрал этого мерзавца Райто, как он умудрился разбить подбородок? Одного запаха и вида крови оказалось достаточно, чтобы не на шутку возбудиться... Дрожащими, плохо слушающимися и слегка вспотевшими от волнения пальцами проскальзываю между ягодицами и нащупываю маленькое напряженное колечко мышц. В конце концов, я ведь не удовольствие ему собираюсь доставлять... К горлу подкатывает сухой ком, легкие как будто сдавливают тисками, а мысли пульсируют в висках подобно колокольному набату. Не особо церемонясь, ввожу в него сразу три пальца, расцарапывая до крови девственный проход, другой рукой вдавливаю извивающееся от боли тело в бортик стола, оставляя грубые вмятины на нежной алебастровой коже. Я вижу, как он судорожно хватается пальцами за сукно, разрывая его аккуратными ноготками, чувствую, как судороги волной охватывают все его тело, и от этого ненависть вперемешку с желанием захлестывают меня еще сильнее. Братец прогибается в спине, будто от удара плетью, вскидывая голову вверх, и я могу наблюдать божественное отражение его лица в зеркале: миловидное личико, до безобразия искривившееся в гримасе боли, размазанные по всему лицу слезы, грязными дорожками стекающие по нежной коже, покрытой легким румянцем, болезненно-озлобленный оскал. С забавным, настолько не соответствующим ситуации, хлюпающим звуком вынимаю пальцы и, остервенело впиваясь ногтями в мертвенно-бледную кожу на бедрах Райто, оставляя алые кровоточащие борозды, грубо вхожу в него, преодолевая сопротивление сфинктера. Слишком узко и горячо, от этого даже немного закладывает уши, так что крики братца доносятся до моего слуха словно сквозь густую завесу. Почувствовав себя увереннее и войдя в него до конца, начинаю рваными, аритмичными движениями буквально втрахивать его в стол, при этом хватаю за волосы и заставляю его выгибаться дугой. — Не смей, слышишь, не смей прятать от меня свои бесстыжие глаза, — наклоняясь, хриплю я ему на самое ухо, обжигая холеную кожу пламенным дыханием. — Аято, перестань, прошу тебя! — он знает, что его крики лишь еще больше распаляют меня, но все равно продолжает слезно просить прекратить этот акт содомии. — А ведь она просто играет тобой, вертит, как хочет, прямо как я сейчас! — утробно рычу я в ответ, взвинчивая темп и продолжая выбивать из Райто крики. — Кричи, ори что есть мочи, я не собираюсь трахать бревно! Клыки сами тянутся к его коже и сладостно впиваются в место между лопатками, мгновенно разрезая разгоряченную плоть. Дурманящий, приторно-сладкий поток его крови хлынул в рот, напрочь сшибая последние остатки рассудка. Каково же было мое удивление, когда до моего слуха донеслись крики Райто, но совсем не такие, как раньше. Он начал практически в открытую стонать, умоляя меня не останавливаться, и прогибаться в спине, подобно кошке, нетерпеливо подаваясь бедрами мне навстречу. В этом весь ты, Райто, так напоминаешь свою мать. Такой же порочный и такой же... продажный. — А ты попробуй сыграть с ней точно так же, поменяйся местами, и ты увидишь, что эта игра нравится тебе гораздо больше, — чувствуя скорую разрядку, прохрипел я ему на ухо, отрываясь от окровавленной израненной плоти и облизывая шершавым языком многочисленные раны. — Мне нравятся твои игры, Аято, — засмущавшись, ухмыльнулся братец, и в этот момент что-то новое, зловеще-холодное проскользнуло в его взгляде. — Главное, веди меня вперед, а я последую за тобой. В эту ночь Райто так и не явился к Корделии, так же, как и в последующие. Просто новоиспеченный хищник затаился в логове в ожидании момента, когда жертва сама придет к нему и попадет в не знающие жалости лапы. Придет для того, чтобы стать его. Навечно.Часть 1
14 апреля 2014 г. в 01:28
Снова этот смех — торжествующий, фальшивый, захлебывающийся от собственной злобы. Он отдается пульсирующей ненавистью в каждой клеточке, остро, пронзительно, растекаясь по телу паралитическим ядом. Зачем она каждую минуту напоминает мне о своем грязном существовании, почему не дает забыть, забыть всю ту гниль, которой пропитана моя жизнь благодаря ей? Чему ты смогла научить меня, мама? Это слово из моих уст звучит особенно нелепо и неестественно, его попросту не существует. Чему ты смогла научить меня, мерзкая лживая дрянь? Хочешь, я расскажу тебе, из чего состоит моя жизнь?
Зависть. Это черная, слепая зависть, охватывающая все тело мелкой дрожью, подобно лихорадке. Я завидовал всем и вся вокруг, ведь им не надо было доказывать свое превосходство. Ты все равно всегда ставила меня ниже остальных, как жаль, что я слишком поздно это понял. Больше всего я ненавидел ту часть себя, равнодушную, отстраненную, которую ты однажды убила, похоронив на дне озера. Я действительно завидовал ей, ведь там должен был оказаться я - не она! Тебе смешно? Ты знаешь, мама, я сам смеюсь над собой, так почему же твой смех не пронзает мое мертвое сердце снова и снова? Давай, хохочи, сделай это еще оглушительнее, чтобы я не чувствовал собственного ничтожества.
Злопамятство. Я помню каждое твое жестокое слово, впивающееся в мысли раскаленными обручами, каждый неверный жест и надменный взгляд, тот самый, который достался мне от тебя по наследству. Но я обещаю, что однажды он настолько наполнится свирепой, животной злобой, что даже твое сердце заледенеет от ужаса и осознания неизбежности конца. Я клянусь тебе, мама, этот день обязательно настанет.
Ненависть. Стоит ли вообще упоминать о ней? Было бы глупо с твоей стороны полагать, что этого не случится. Я покажу тебе свое истинное превосходство, когда буду захлебываться в твоей крови так же, как ты сейчас. И тогда тебе уже будет не до смеха, обещаю. Я сотру тебя с лица земли и отправлю прямиком в ад вместе со всей сворой твоих безмозглых прихвостней.
— Райто, мой мальчик, я жду тебя сегодня ночью! — не стесняясь, во все горло кричит она, утопая в собственном смехе. Зачем эта старая потаскуха устраивает весь этот жалкий водевиль? Неужели и вправду думает, что еще не все в курсе ее отношений с собственным младшим сыном?
Вот он, потрепанный птенчик, вырывается на свободу из цепких лап дряхлой кошки, такой взъерошенный и счастливый. Эта глупая улыбка на его губах...так бесит. Испугавшись раздавшегося шороха, нервно вздрагивает и срывается с места, в надежде укрыться от меня. О, нервы у братца стали совсем шатки. Я все равно найду тебя, Райто, некуда бежать, негде прятаться, ведь я вижу тебя насквозь.