Твоя кровь принадлежит мне

Яркие разноцветные лучи ослепили меня, когда я вошел в пропахшее дымом и потом помещение бара. Впрочем, баром в обычном значении этого слова заведение назвать было нельзя, это был скорее клуб, носящий почетное имя. Я лично ничего не имел против клубов, просто не очень любил их за большое скопление народа и слишком яркие софиты. Вот и сейчас, закрывая лицо рукой, чтобы окончательно не ослепнуть, я пробирался вперед, сквозь дергающиеся, будто под ударами электрошоком, тела. Не понимал я моды этого места. Слишком ярко и как-то бесчеловечно. Музыка, правда, играла хорошая. Добротная электроника, только недавно вошедшей в популярность группы, название которой я, конечно же, не помнил. Но мне оно было и не надо, я знал, зачем променял тишину и покой вечернего переулка на это. И цель, как обычно и бывает, оправдывала средства. Я прилетел на эту станцию сравнительно недавно, но до этого прожил тут чуть ли не всю жизнь. По меньшей мере, мне так казалось. Хоть я и был родом с далекой планеты, находящейся где-то на отшибе, в самом неисследованном уголке галактики, я быстро нашел способ выбиться в люди. Если ко мне вообще можно применить это слово. Вокруг меня тоже людей было не так много, а может быть, не было совсем. Некоторых инопланетян очень трудно отличить от людей, пока лишняя пара рук не ударит тебя по почкам, конечно. А они это любят. Притворяться простыми людьми, в смысле. Особенно в таких местах, вроде этой космической станции, где людей собирается очень много. Я лично видел, как один из рептилоидов в самый ответственный момент драки, а они тут происходят довольно часто из-за большого скопления разной не очень приличной публики, плюнул в лицо своему врагу ядом. Прожгло до костей, хорошо хоть рядом оказались полицейские и, скрутив обоих, увезли куда-то. Потом я, вроде, даже видел этого несчастного в одном из настоящих баров. Он зло сверкал глазами из-под бинтов и говорил о том, что ему самому теперь впору на Арену отправляться, хотя бы ради того, чтобы кожа заново отросла. Но на Арену никого просто так не берут, уж кому, как не мне, знать об этом. Кстати об Арене. Знал я о ней, пожалуй, больше всех, кто жив до сих пор. Построил её человек пару сотен лет назад, когда эта часть галактики ещё не так бурлила жизнью. Но он оказался хорошим аналитиком, предположив, что скоро тут будет одна из самых масштабных космических станций во всей вселенной. Я не очень интересовался, но вроде бы она стоит на втором или третьем месте, после огромного порта в самом центре, где бывали абсолютно все, кто хоть когда-то вылетал со своей планеты. Я в том числе, конечно же. Она поражала воображение своей масштабностью и чистотой, но там я не чувствовал себя дома. Слишком все прилизано и чисто. То ли дело эта. Её даже назвали Ареной, в честь самого дорогого и самого интересного поля боя. Первые бои я не видел, конечно же, потому что тогда был ещё только яйцом, которое не очень заботливая мамочка забывала порой подогревать. Но это не помешало мне выжить, а затем даже улететь с одним из караванов в открытый космос, позаимствовав деньги, оставленные отцом мне в наследство. Немного, но на первое время хватило. Меня привезли именно на эту станцию, когда Арена только набирала популярность, но мне-то сразу приглянулось дорогое развлечение. Нет, достаточно денег у меня ещё не было, но я смотрел редкие трансляции, которые день за днём повторяли по главным каналам. И проникался. Я был ещё совсем молод, мне хотелось тоже поучаствовать в боях, хотелось почувствовать вкус крови противника, испытать смерть. Испытать себя. К сожалению, а может быть и к счастью, в бойцы меня тогда не взяли. У них и так было достаточно кадров. А я восхищался этими кадрами. До сих пор, даже после долгого отсутствия, помню имена почти всех бойцов. Может быть, сейчас добавились новые, но их я тоже, несомненно, запомню. Тогда мне срочно надо было искать работу, потому что денег едва хватало на еду, а снятую квартиру сложно было охарактеризовать иначе чем "бомжатник". Да и жил я там не один, а с довольно флегматичным протецианцем, который походил скорее на кучу грязи, чем на живую сущность. Но мы с ним даже сдружились, тем более что он тоже любил битвы на Арене. Порой, когда я вслух мечтал о том, как попаду туда и в первый раз в жизни кого-нибудь убью, он смеялся и заявлял, что скорее мне оторвут крылья и всю чешую выщипают. Он был прав, конечно, на настоящего воина я не походил, но ведь хотелось. Жутко хотелось. И желание до сих пор не прошло, хоть и сгладилось со временем, превратившись просто в попытки развлечь себя. Работа, впрочем, нашла меня сама. Сначала работа грузчика, некоторые товары, которые провозили через эту станцию, нельзя было доверять машинам. Потом барменом, а затем я допустил одну из главных ошибок в своей жизни. Спутался с контрабандистами. Их тут было в достатке, и они неплохо платили за плевую, в принципе, работу. Отвлечь, отвернуться или пронести нужную вещичку с собой. Все это не требовало особых усилий, но удача, до этого пару лет благостно мне улыбавшаяся, отвернула свои очи в тот день. Меня уже давно подозревали, так что, когда поймали с пустяковым, (тут удача все же сжалилась), товаром, постарались осудить со всей возможной строгостью. Им не удалось добиться многого, но меня выслали из станции на пятьдесят лет. Это, конечно, не срок, но все пришлось начинать сначала. Я вернулся первый раз за эти пятьдесят лет и теперь у меня куда больше денег и опыта. К тому же, здесь уже давно никто не помнит моего лица. За все те годы, которые я прожил на станции, я бывал на Арене всего лишь два раза, хотя и помню первые, масштабные бои. И это были самые счастливые часы моей жизни. Что ж, сейчас я вполне могу себе позволить немного расслабиться и вновь почувствовать тот азарт, который охватывал меня в молодости, когда трибуны взрывались воем, а внизу проливалась кровь. Многие говорили, что это обман, ведь ни один из бойцов не умирал по-настоящему. Но я-то знал, я добрался до истины ещё в то время. Бойцы умирали, но они же и воскресали раз за разом, и опять шли в бой. Эта технология до сих пор остается неизведанной или, по меньшей мере, не открытой обществу. Сенат-то, наверняка в курсе, но не считает нужным распространяться. И правильно, пусть это останется в тайне, пусть такая технология до конца веков используется только для развлечения. Все же кто знает, что будет, если дать людям фактически бессмертие. Я слишком погрузился в воспоминания, поэтому не сразу заметил, что уже несколько минут нахожусь перед барной стойкой. Ноги сами принесли меня сюда, поэтому просто грех будет не выпить. К тому же, цель моих блужданий по этому неприятному месту сидела в нескольких сантиметрах от меня и, мрачно скаля зубы, пила что-то темно-красного оттенка. Придерживается имиджа, видимо. Бармен быстро подогнал мне Кровавую Мери, да такой концентрации, что я с трудом подавил в себе желание плеваться. Второй глоток пошёл лучше. Казалось, что я напиваюсь для храбрости, но тогда бы я взял что-то покрепче. И не здесь. С контрабандистами у меня до сих пор остались связи, что иногда очень и очень удобно. Но сейчас я пил лишь для того, чтобы мозг включился в работу, а крылья перестали напряженно дрожать. Все же я волновался. Как-никак - кумир детства. Стулья здесь не были предназначены для существ с моей комплекцией, поэтому я постоянно цеплял когтями стойку бара, когда ноги соскальзывали с неудобной подставки, а проходившие сзади цеплялись за шипастые крылья. Шипы эти, кстати, появились совсем недавно. По всем правилам они должны были вырасти после первой сотни, но у меня появились на пятьдесят лет позже. Вот такая вот странность. Даже тут, как говорится, мне удалось отличиться. Знать бы ещё - насколько это хорошо. Сложив крылья как можно плотнее, чтобы не мешать окружающим, я, наконец, повернул голову в сторону своего соседа и на секунду опешил, увидев, что он внимательно разглядывает меня. Впрочем, "разглядывает" - это слишком сильно сказано. На Арене он обычно носил маску, которая закрывала всю голову, в том числе и глаза, а сейчас их скрывал надвинутый капюшон. Стыдно признаться, но я никогда не видел его глаз, хотя ужасно этого хотел. И до сих пор хочу, если уж на то пошло. Он, тем временем, продолжал внимательно изучать меня, хорошо хоть не обнюхивал. Впрочем, против этого я ничего особо не имел. - Привет, - я не знал, как ещё банальнее можно было начать разговор, поэтому пришлось остановиться на этом варианте. - Ты ведь с планеты Иманветт? Он что-то невразумительно прорычал. Говорить вэйрих умели, но предпочитали друг с другом общаться благодаря этим звукам. Я бывал на их планете, но постороннему очень трудно различать мельчайшие интонации. На Арене он обычно тоже полурычал, лишь изредка, после особо удачного убийства, произнося пару слов на английском. Так что общение, можно сказать, будет односторонним. - Я недавно вернулся сюда, - мне было сложно сосредоточиться. Все же тот, кого я с детства боготворил, сидит прямо рядом со мной, к тому же слушает меня. Это нереальное ощущение. - И успел побывать на твоей планете. Точнее сказать - я успел смыться с Иманветт вовремя. Ты наверняка знаешь, что кулмет объявили вам войну? Там сейчас жарковато. Я видел лишь начало боевых действий, но эти ящерицы невероятно проворны. На этот раз его рычание явно выражало злость, но злость адресованную не мне. Это не могло не радовать. Хорошо, что время, когда гонца убивали за плохие новости, осталось в далеком прошлом. - Но я видел, как ты сражаешься, - тему надо было перевести на что-то отстраненное. - Так что уверен, что у ящериц нет и шанса. Очень глупо звучит, когда это говорю я, да? Он, кажется, усмехнулся, по меньшей мере, губы растянулись ещё сильнее, полностью обнажая ряд желтоватых зубов. Мне оставалось лишь почесать чешуйчатую щеку, жалея, что эта чертова чешуя не может покрывать все лицо. Было бы куда проще, потому что в глаза он мне пока что не смотрел. - Я Ареной давно восхищаюсь. Мне ведь всего лишь на пару десятков лет меньше, чем тебе, - я отчаянно пытался хоть что-то придумать. - Когда-то я даже хотел туда попасть, но не сложилось. Видимо, только лучшим позволено. На этом мой запас красноречия окончательно источился, все же в диалогах я был не очень силен. Оставалось надеяться на случай, который не преминул проявить себя. Какая-то особенно невнимательная, а может быть особенно пьяная девушка, неаккуратно зацепила мое крыло, тут же порезавшись об острый шип. Кажется, она на самом деле была человеком, потому что даже сквозь музыку я слышал её отборную брань. От удивления я даже не сразу понял, что случилось, когда она замахнулась на меня рукой. Нет, не человек, у людей когти обычно не такие острые, к тому же не удлиняются. Она поцарапала мне ту часть лица, которую не закрывала чешуя, но все же обломала об неё коготки. Крови было совсем немного, но мой сосед тут же громко втянул носом воздух, а затем быстро встал со стула и, потянув меня за руку, поспешил удалиться прочь от возмущавшейся девушки. Мне, если честно, было стыдно, потому что не дело так с дамами поступать, пусть у них и острые когти. Но это сейчас было далеко не главным, потому что в оглушительном гуле музыки я смог услышать одну единственную фразу, которая, в свое время, поразила меня. "Твоя кровь принадлежит мне". Улица встретила нас прохладным воздухом, невероятно приятным по сравнению с духотой клуба. Но восхищаться окрестностями не было времени. Тут, конечно, многое изменилось за эти годы, но полюбоваться достопримечательностями и просто погулять можно и потом, а сейчас я покорно следовал за Стригвиром, не очень понимая, куда именно меня ведут. Кровь по лицу уже давно не стекала, хоть раны начало неприятно пощипывать, но можно было потерпеть. За все эти годы меня не раз ломали и чинили, причем ломали, зачастую, качественнее. Одно крыло срослось само, но неправильно, поэтому пришлось сломать его ещё раз, а это в условиях дикой планеты было очень непросто. Если бы не Гор, который тогда исполнял в нашей команде роль доктора на полставки, то валяться бы мне под лианами с выжженными тамошним ядом внутренностями. Была ещё одна ситуация... Я заставил себя перестать думать об этом. Не время сейчас, тем более, что я, кажется, понял, куда мы идём. И если мои расчеты верны, то впору прыгать от радости. Прыгать я, конечно, не стал, но предположения себя оправдали. Через несколько темных подворотен, заваленных мусором и недобравшимися до дома телами, мы вышли на огромную площадь, на которой была... Она. Именно так, с большой буквы – Она. Арена. То место, где люди делают ставки и проигрывают, а иногда поднимают такие деньги, что всю оставшуюся жизнь могут ничего не делать. Я сам азартными играми никогда не болел, поэтому считал Арену местом исключительно зрелищным. Только смотреть и восхищаться. Восхищаться тем, кто сейчас обхватывает мою руку теплыми, покрытыми шерстью пальцами, несильно впиваясь длинными когтями в запястье. Почему-то он меня до сих пор не отпустил, хотя попыток противиться и не предпринималось. Где-то в глубине сознания промелькнула мысль, что ему просто нравится это, но я тут же погасил её. Мечтать иногда тоже бывает опасно. Я до последнего не верил, что мне будет разрешено войти внутрь этого грандиозного здания. И, кажется, даже не в качестве зрителя. Он провел меня через еле заметную дверь, предупреждающе рыкнув, когда я потянулся включить свет в коридоре. Видимо, это все-таки было запрещено, но тогда чего он хочет? У меня не было даже предположений, поэтому пришлось дальше молча следовать за ним, надеясь, что смятение в моем взгляде заметно не очень сильно. На самом деле здание Арены занимает куда большую площадь, чем сама Арена, вместе с трибунами. Это потому, что с обеих сторон сооружения есть небольшие тренировочные площадки. Копии настоящей Арены, но куда менее масштабные. Они служат исключительно для тренировок, а иногда и для испытания новичков. Поговаривают, что последнее время, когда отбоя от желающих попасть в ряды бойцов нет вообще, их просто выгоняют на это маленькое поле, против кого-то из настоящих воинов и ждут, пока гость запросится домой сам. Обычно, для этого хватает пяти смертей, все же не каждый может вынести эту боль. Я, например, не уверен, что смог бы. Но желание попробовать разгорелось с новой силой, когда Стригвир активировал одну из тренировочных площадок, а затем, когда дверь с тихим шелестом отъехала в сторону, первым вошел туда, все так же, не выпуская моей руки. Его одежда оставалась той же, видимо, для тренировки со мной он не считал нужным переодеваться. Ну и хорошо. Может быть, мне удастся заглянуть ему в глаза. Хотя бы раз. Яркий свет солнца ослепил меня в первую секунду, как софиты в баре. А затем голова закружилась от свежего воздуха, а в ушах зазвенело от трели птиц. Я бывал на разных планетах, но нигде не видел такой красоты, которую удалось создать тут искусственно. Мы оказались под фонтаном на светлой стороне. Я не мог оторвать восхищенного взгляда от фонтана, так что лишь краем сознания следил за тем, что делал Стригвир. Через несколько минут, которые пролетели как одно мгновение, я смог обуздать свое восхищение и с трудом перевел взгляд на лавку, торговец в которой почему-то отсутствовал. Мой благодетель не торопился с действиями, кажется, тоже внимательно наблюдая за мной. Рядом с ним уже лежали его клинки, блестящие в ярком свете солнца. Это зрелище, безусловно, было куда более занимательным, чем какая-то там природа. Я предполагал, зачем он меня сюда привел, но сознание до последней секунды отказывалось осознавать эту возможность. Пока я размышлял, Стригвир провел по одному из лезвий пальцем, слишком уж демонстративно - и так прекрасно видно, насколько они острые, а затем что-то прорычал. Мне опять не удалось понять, но система, в которую были внесены все существующие на данном этапе развития вселенной языки, прекрасно поняла команду и красивый женский голос безэмоционально сообщил: "Регенерация понижена до десяти". Нехорошее предчувствие поселилось в моей груди, но отступать было уже просто некуда. Да и, если быть честным, не хотелось мне отступать. Я слишком долго желал этого, слишком долго ждал. Что бы сейчас ни случилось, я буду готов это принять. По меньшей мере, мне хотелось в это верить. Сколько я смогу вынести? Придаваться таким мыслям слишком долго было нельзя, поэтому я сам сделал аккуратный шаг в сторону Стригвира. Затем ещё один, недоумевая, почему он все ещё стоит без движения, будто ожидая чего-то. Все же площадка под фонтаном была слишком маленькая, мне хватило пяти шагов, чтобы оказаться совсем близко к нему, а затем я неосторожно протянул руку, желая вновь прикоснуться к теплой шерсти, ощутить пульсацию крови под кожей. Но я лишь успел заметить, как в лучах солнца блеснуло лезвие, а затем кисть моей руки упала на траву, а мне оставалось только открыв рот наблюдать за тем, как из раны хлещет кровь. Боли я пока не чувствовал, а может быть убедил себя в том, что не чувствую. Если бы это был один из тех дурацких фильмов, которые так любил смотреть мой бывший сосед по комнате, то отрубленная рука должна была встать на пальцы и убежать куда-нибудь. Даже смешно, что в таком положении я вспоминаю про него. Я нервно засмеялся, все ещё не отводя ошалелого взгляда от постепенно прекращающей кровоточить конечности. Это было странно, очень странно, но почему-то совершенно не больно. Видимо, Стригвира такой расклад не устраивал, потому что он, переложив оба лезвия в одну руку, второй потянулся к моей культе, и, ухватив её, сильно сжал. Вот тут я, наконец, прочувствовал все прелести боли, как мне тогда казалось. Не знаю, как мне удалось не закричать, может быть это от природного упрямства, но я смолчал, сжимая зубы и кривясь. Это ещё ничего, бывало и хуже. Как бы мне хотелось в это поверить. Стригвир, до этой поры внимательно изучавший мою реакцию, одобрительно рыкнул, а в следующую секунду впился острыми зубами чуть повыше раны. Я невольно упал на колени, потому что ноги отказывались держать дрожащее тело. Мозг твердил, что надо бежать, вырываться и бежать подальше отсюда, как можно дальше, но я продолжал зачарованно смотреть, как по его подбородку стекает моя кровь, как зубы с легкостью рвут чешую, которой на этой руке было не так уж и много. Мне было больно, настолько больно, что в какой-то момент я перестал осознавать это. То чувство, когда его зубы касаются кости, а затем следующим укусом ломают её. Он не потерял ни одного кусочка моей плоти, а вся кровь, которая прошла мимо этого алчущего рта, скапливалась на черной куртке. Это зрелище завораживало меня, заставляя замереть на месте, не в силах пошевелиться, и чувствовать, каждым оставшимся нервом чувствовать его зубы. Он остановился лишь когда дошел до локтя, облизнулся, словно бы моя кровь была самым вкусным лакомством, которое он пробовал за всю свою жизнь и, отпустив искалеченную руку из железной хватки, притянул меня за подбородок ближе. Его тяжелое дыхание опалило мои губы, а затем я уже сам, не дожидаясь продолжения, лизнул окровавленные зубы. Целоваться с самим Бладсикером, при этом стоя перед ним на коленях и чувствуя, как из остатков руки кровь льется на траву, было, мягко сказать, странно, но насколько же приятно. Я не ощущал такой эйфории никогда в жизни. Горькая кровь, горячий язык и мягкие, почти ласковые прикосновения его руки к спине. Это все было настолько восхитительно, что я почти забыл о своей травме, о боли. Я забыл обо всем. Я готов был отдаться ему прямо тут, в луже собственной крови, ничуть не жалея об этом. Но, судя по всему, у него были другие планы на этот вечер. Когда я уже начал задыхаться, что-то уткнулось мне в грудь, а затем, резко вошло, разрывая чешую, кожу и внутренности. Сердце несколько раз исступлённо ударилось, а затем остановилось, я успел почувствовать это перед тем, как сознание провалилось во тьму. Забвение, впрочем, длилось не долго. Быстрое перерождение и вот я снова под фонтаном, полностью целый. Несколько долгих мгновений мне понадобилось, чтобы осознать, что боль ушла вместе с раной. Это было даже странно, я успел к ней привыкнуть. Но на этом мои, с позволения сказать, приключения не кончились. Не успел я окончательно свыкнуться с мыслью, что боли больше нет, и наглядеться на целую руку, как меня с силой ударили под колени, заставляя опять упасть, а затем ещё раз, но уже по спине. Я почти вгрызся зубами в землю, голова гудела от удара, на секунду инстинкты взяли верх и я раскрыл крылья, стараясь порезать нападавшего шипами. У меня это даже получилось. Не стоило сопротивляться, хотя я этого даже не хотел. Но это не имело значения. Свист рассекающего воздух клинка я услышал ровно в тот момент, когда одно из моих крыльев обожгла острая боль. Его словно бы отрубили, причем не под корень, а куда страшнее, лишь на половину, рассекая перепонки и кость. А затем ещё один удар, все по тому же крылу, но на этот раз гораздо ниже, почти у спины. Я зажмурил глаза, чтобы не видеть искалеченное крыло, которое свалилось прямо перед моим носом. Оно даже не было целым, два рваных, истекающих кровью обрубка. Страшное зрелище. Мне и правда было страшно, крик застрял где-то в горле и я опасался, что если подам голос, то точно лишусь ещё и языка. Я ведь никогда не любил боль, она не приносила мне удовольствия. Ни моя, ни чужая. И сейчас я продолжал терпеть, стискивая зубами руку, только лишь потому, что это делал именно он. Глупое самопожертвование глупой птицы. Мне опять почему-то стало смешно, все-таки с птицами я себя никогда не ассоциировал, а тут надо же. Но внезапное веселье прервал ещё один удар. На этот раз второе крыло было срублено под корень, могу поклясться, что на спине была содрана кожа, после неаккуратного замаха. И опять мне оставалось только жмуриться, кусая руку. Но я не хотел, чтобы это заканчивалось, ведь тогда я потеряю свой последний шанс. Если бы я только мог получать от этого удовольствие. Было бы куда проще. - Перевернись, - опять послышалось по-английски. Я не собирался противиться, но стоило двинуть руками, как спина взорвалась новым приступом боли. Я чувствовал, что терпение мое на исходе, еще несколько таких ударов, и я точно взорвусь и буду кричать до момента, пока не охрипну. Или пока меня не заткнут. Но осознание того, что я до сих пор не сдался, придало сил. Так что, стараясь игнорировать боль, я перевернулся, с горечью смотря на безвольные куски чешуи, в которые превратились мои крылья. А затем снова увидел его. Глаза все ещё скрыты капюшоном, так, что не рассмотреть, но губы искривлены улыбкой. Его все происходящее, кажется, сугубо радовало, если не сказать, что возбуждало. Не зная, что делать дальше, я замер, пристально наблюдая за Стригвиром. У него по шее проходил глубокий надрез, судя по всему сделанный именно моими крыльями, кровь стекала по шерсти на грудь, но Бладсикер не обращал на это ровно никакого внимания. Я невольно потянулся вперед, желая прикоснуться к ране, и, не встретив никаких протестов, ощутил под пальцами мокрую шерсть. Теплое, напряженное тело, живая кровь, я не выдержал и прижался губами к ране, мягко целуя, чувствуя, как под моими ласками Стригвир немного расслабляется, но все так же бездействует. У его крови был очень странный вкус, слишком острый. Хотя не так уж и много крови в своей жизни я пробовал, чтобы удивляться. Сильный толчок в грудь был для меня неожиданностью, поэтому сдержать вскрик, от соприкосновения свежих ран с землей я не смог. В голове пролетела мысль, что я что-то сделал не так, но нет. Просто Стригвиру надоело ждать. Он навис надо мной, усевшись на ноги. Тяжелый. Но это не страшно, все-таки куда страшнее было острое лезвие огромного клинка, прочерчивающее тонкую линию на моей груди. Одежду оно вспороло без проблем, даже чешуя не спасала. Я затаил дыхание, стараясь не двигаться вообще, второй раз умирать со вспоротым животом мне не хотелось. Впрочем, умирать мне не хотелось вообще. Разрезанная одежда тут же сползла, обнажая отчасти покрытую чешуей грудь, а он все смотрел, как царапина наливается кровью. Она была совсем неглубокая, я бы даже не почувствовал боли, если бы клинок не прошелся по тому же месту ещё раз. А потом ещё. И снова. С каждым разом все больнее и больнее, все глубже и глубже. Я кусал губы, чтобы не закричать и смотрел, смотрел на то, как моя плоть постепенно расходится под медленными движениями лезвия. Казалось, ещё немного и оно достанет до сердца. - Очень хорошо, - это была его третья фраза на понятном мне языке. Я с трудом понял её значение, все мои силы сейчас были направлены на борьбу с криком боли, рвущимся из растерзанной груди. Может, и правда было бы лучше, если бы он отрезал мне язык, тогда одной проблемой стало бы меньше. Но и эти мысли были заглушены внезапным прикосновением теплого языка к ране. Я зачарованно наблюдал за тем, как Стригвир вылизывает мою грудь, наслаждаясь кровью, и это было невероятно возбуждающе. Наверное, со мной что-то не так, но я чувствовал сильное возбуждение, перекрывающее боль и голос разума. Да что там, у меня встал. И это было настолько неправильно, что хотелось только сильнее. Мой член упирался прямо в живот прильнувшему ко мне Стигвиру, так что скрыть этот факт не получилось бы даже при большом желании. А желание было ох каким большим. Я чуть дернулся и тут же застонал, потому что раны на спине к таким кувыркам были ещё не готовы. А Бладсикер, словно бы не замечая моего довольно странного положения, продолжал самозабвенно слизывать кровь, изредка запуская язык в рану. Может быть с моими пристрастиями окончательно стало все не так, но мне это нравилось, невероятно нравилось. Отголоски боли, они были далеко, лишь усиливая возбуждение. Я хотел, чтобы он взял меня. Как же сильно я этого хотел. И мое желание было услышано. Стригвир внезапно отстранился, внимательно смотря на меня и я, наконец, смог увидеть его глаза. Совершенно белые, без зрачка и радужки, в них словно бы отражалась вся боль, которую он только что впитал. В них бушевала жажда. И я готов был утолить эту жажду, кровью или нет - не важно. Он приподнялся, давая мне сдвинуться вверх и убрать ноги, а затем снова искривил губы в ухмылке. Понимает, насколько сильно я хочу и насколько это для меня странно. Понимает и наслаждается замешательством, той какофонией, что звучит в голове и тем ураганом чувств, что бушуют в истерзанной груди. А, может быть, просто ухмыляется своим мыслям. Я не знаю, да и не стремлюсь узнать. По большей части мне все равно. Сейчас хочется лишь разрядки, хочется... - Трахни меня, - я нервно дернул краем губ, досадуя, что сегодня говорю не к месту абсолютно все. - Пожалуйста, Стригвир. Я не знал, что ещё сказать, я лишь хотел ощутить его ласку ещё раз. Хотя мог бы я раньше назвать это лаской? Наверное, нет, ещё всего лишь час назад я бы ужаснулся, только подумав о таком. Просить дважды, тем временем, не пришлось - Стригвир быстро снял с меня брюки, которые все же не преминули зацепиться за когти на ногах. Ткань была легкая, так что порваться ей ничего не стоило. Но насколько же мне было все равно. Я на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, Бладсикер вновь нависал надо мной, тоже возбужденный и разгоряченный. Рана на груди уже затягивалась, но кровь почему-то не торопилась останавливаться, поэтому ему ничего не стоило собрать её лапой, а после - размазать по собственному члену. Медленно-медленно, будто дразня, провести рукой, а затем, без лишней подготовки, начать входить. Мне опять было больно, но что была эта боль в сравнении с той, которую я уже испытал? Ничтожна! Я сам подался ему навстречу, понимая, что медлительность лишь продлевает боль, все же какой-никакой, а опыт у меня был, хоть и очень давно. Когда он вошел полностью, я мог лишь быстро-быстро дышать, дрожа от нарастающего возбуждения. Хотелось большего, больше близости, поэтому, когда он начал резко двигаться, склонившись над моей грудью, почти касаясь носом раны, я не смог удержать рвущегося из груди стона. Мой член терся о его живот, я чувствовал, как внутри меня раз за разом словно бы что-то взрывается, и все это было слишком приятно. Резкие, до легкой боли движения, мягкость шерсти и тот самый взгляд, в котором жажда смешивалась теперь с удовольствием. Я смотрел в его глаза и терял в них себя, оставляя просто оболочку, которая раз за разом давилась стонами наслаждения, не в силах сдерживать свои животные порывы. Я поднял руку, словно бы в полусне прикоснулся к его шее, где ещё совсем недавно была рана, а теперь осталась только запекшаяся кровь. Очень трудно было сосредоточиться, но я заставил себя, чуть приподнялся, и, когда наши носы почти соприкоснулись, во второй раз поцеловал его, пытаясь этим передать все, что чувствую сейчас. На этот раз поцелуй длился недолго, я почувствовал на своем запястье его лапу, а затем услышал хруст. Боль опять не дошла вовремя, поэтому мне пришлось несколько секунд бездумно смотреть на неестественно вывернутую кисть, пока до меня наконец-то не дошло. Сломал. Потом резко пришла боль, а вместе с ней в мозг вновь прорвалось удовольствие, и эта мешанина стала последней каплей. Я все же закричал что-то, даже сам до конца не понимая, что именно, а затем кончил, тяжело дыша. Чувства на секунду обострились до предела, я мог лишь глотать воздух, невероятно остро ощущая, как в моей заднице движется его член. Ещё пара движений и он тоже кончил, с довольным рыком. Я не заметил, в какой именно момент у Стригвира в руках появился клинок, только успел понять, что раньше по нему не шли синие разряды молний. Что-то похожее я уже видел, вроде бы Ник, тот самый сосед по комнате, который к тому же является отличным хакером, показывал мне такой эффект. Какой-то вирус, но я совершенно не помнил, что именно он делает. Вроде бы Ник говорил, что это под строжайшим запретом и если я кому-то расскажу, то его просто расстреляют на месте. Я тогда посмеялся, а сейчас мне стало страшно. Лезвие приближалось к моей шее, я успел ощутить его остроту, а затем потерял свое тело. Секунда шла за секундой, я пытался вдохнуть, хотя бы зажмуриться, но не мог ничего, только видел ухмылку Стригвира, а затем и она пропала в тумане забвения. Я не понимал, где очутился и как сюда попал, все вокруг было черным, не просто темным, а черным, без единого светлого пятна. Я брел по этой черноте вперед. Через полчаса потерял надежду, через час просто сел, благо, было на что, и стал ждать чего-то. Должно же тут происходить хоть что-нибудь. Если это какой-то загробный мир, то не слишком ли жестоко оставлять меня совершенно одного? Я не совершил достаточно плохих вещей, чтобы вот так вот вечность скитаться во тьме. Попытки вспомнить, что именно говорил Ник про этот вирус, успехом не увенчались. Я помнил тот разговор лишь урывками, мы оба были слишком молоды и пьяны. Не знаю, сколько я так просидел, но бездействие выводило из себя, поэтому я вновь встал и пошёл в темноту. Страшно почему-то не было, хотя, наверное, должно бы. Сколько я так брел? Опять же, не знаю, но когда впереди забрезжил свет, радости моей не было предела. Если свет, значит, там кто-то есть. Хоть кто-то! Они могут объяснить мне, что происходит. И я побежал к этому свету, настолько быстро, насколько мог. Но остановился как вкопанный, потому что источником света была... Арена. Она, главная площадка, сверкала тысячью огней. Не понимая, что все это значит, я подошел ближе, ступая на мягкую траву, вдыхая свежий воздух. Все было как будто бы по-настоящему. Прямо рядом со мной материализовался Инвокер, следом за ним Свен, потом Лина и Сларк. Они все о чем-то оживлённо переговаривались, не замечая меня. Я потянулся вперед, желая прикоснуться к ним, обратить на себя внимание. Мне всего лишь надо было спросить, что происходит. Один вопрос. Но моя рука прошла сквозь плечо разгоряченно спорящей со своей командой Лины. Я не мог ничего сделать. Испуганный мозг, внезапно, заработал, воскрешая в памяти тот разговор. "Перерождение, понимаешь? - пьяно улыбался Ник, не забывая отпивать из бутылки ещё. - Это все гребанное перерождение. Тело исчезает, сознание помещается в компьютер. Так вот, я сделал так, что тело не появится. Не то, чтобы никогда, все можно исправить, но тут ещё стоит вопрос - будут ли искать того, ради кого это все исправлять. Сознание - это не вирус, его так просто, как бы ни было прискорбно, не найти". Потом мы смеялись, ведь такая, в сущности, забавная вещь - застрять тут навечно. Во тьме. От боя до боя.