Заставь

Артур Керкланд мог стерпеть многое, героически стиснув зубы: постоянный горький сигаретный запах, впитавшийся, казалось, даже в многовековые стены особняка, увитые раскидистым плющом; перманентные вечерние пьянки с непрекращающимся диким рёвом фолк-рока и крепким старым-добрым ромом; полное неуважение и наплевательство к собственной персоне; подколки, болезненно бьющие по самолюбию Англии. Список того, что Артур был в состоянии вытерпеть от брата, был длинным. Но, отнюдь, не бесконечным. Англия не мог стерпеть бумагу, заверенную должным образом и сейчас одиноко лежащую на столе. Было видно, что Шотландия в кои-то веки подошел к заполнению официальных бумаг должным образом: на несчастном листке не было ни маленьких крапинок-ожогов от горячего сигаретного пепла, ни пятен от скотча и рома, даже написано было на редкость аккуратным почерком. Написано и положено на стол Англии, в ожидании фееричной реакции. Скотт Керкланд оказался прав: документ, в котором сообщалось о проведении в Шотландии референдума, вызвал бурное негодование со стороны Артура. Тот в порыве ярости швырнул в Шотландию непочатую бутылку коньяка, присланную Брагинским. Скотт с легкостью увернулся и, нагло скалясь, посмотрел на беснующегося братца. Англия, полный злости, в каких-то три шага пересек кабинет и, рывком приблизив лицо все так же улыбающегося брата, прошипел, глядя в яркие зеленые глаза: - Не пущу! Скотт находил это не иначе, как забавным. Он не делал попыток вырваться, лишь снисходительно улыбаясь Англии, словно глупому маленькому ребенку. Медленно покачивались шторы на распахнутом окне, раздавалось тихое пение птиц, громко тикали огромные старые часы, принадлежавшие еще королеве Виктории. Шотландия резко приблизил свое лицо к лицу Артура, почти касаясь губами носа, еле слышно проронил: - Попробуй, заставь! – это было сказано настолько тихо, что фразу, слетевшую с губ, заглушили удары часов, знаменующие окончание часа. Артур задохнулся от такой наглости. Скотт всегда был наглым и беспардонным не в меру. И иногда эти качества вылезали ему боком. Как, примерно, и сейчас. Англия, схватив за ослабленный галстук, как провинившегося школьника протащил Шотландию через всю комнату. Конечно, Скотт был сильнее, но на стороне его брата затаилось преимущество: тот был злее. Эта злость на рыжего засранца затмевала все на свете. Как он посмел, допустить даже мысль, не говоря о воплощении этой мысли в реальность, казалась Артуру варварством. Как Шотландия мог подумать о том, чтобы отделиться от Англии? Как, как? Эти мысли не находили ответа. Они, подобно разбуженным пчелам, носились в голове, больно жаля, распыляя разгоряченное сознание. Скотт Керкланд чуть забеспокоился. Он попытался вырваться из цепких рук Артура, но безуспешно. Злость, как известно, придает сил. Кто злее – тот и сильнее. Артур кусал губы Шотландии, в бесплодной попытке выразить всю свою боль, ярость. Выместить на Скотта, заставить чувствовать часть, отголосок той боли, того невыносимого чувства предательства. Шотландия смотрел непокорно, чуть прищурив невыносимо зеленые глаза, смотря в такие же глаза напротив, наполненные злостью. Чуть оторвавшись от губ Скотта и встряхнув того за плечи, Англия, с искренней надеждой, почти мольбой, сказал: - Скажи, что пошутил. Что это нелепая шутка. Скажи!- почти сорвавшись на крик, закончил Артур, впиваясь в плечи Скотта. Тот осоловело моргал, и, облизнув искусанные в кровь губы, издевательски-непокорно вскинув вверх подбородок, назло Артуру, пробормотал: - Попробуй, заставь! Англия резко прижал его щекой к столу. Яркие, похожие на огонь, и столь же непокорные рыжие пряди рассыпались по кипельно-белым бумагам, в легком беспорядке лежащим на столе. Шотландия засмеялся, пытаясь вырваться, но тщетно. Пришел черед Артуру издевательски усмехаться. А Скотт… А Скотт сам напросился…