Долго и счастливо

      – Вызывал? – как водится, Канда стучит уже после того, как дверь распахивается настежь. На приветствия тоже не разменивается, все чётко и по делу. Как обычно. Вот только дело в этот раз не совсем обычное, пусть даже всё к этому шло.       – Вызывал. Заходи, – смотритель приглашающим жестом обводит привычно захламлённый кабинет. Канда, ухитрившись ни разу не запнуться о коварные бумажные завалы, и не утонуть в бумажном же болоте, быстрым шагом подходит к столу, останавливается в метре. Молчит, только смотрит выжидающе. А Комуи не может себя заставить сказать, начинает издалека:       – Результаты тестов готовы, – и смотрит поверх поблёскивающих стёкол очков. – Боюсь, обрадовать мне тебя нечем…       – Догадываюсь, – кивает Канда. Да он и не дурак, чтобы не заметить изменения в самом себе. Раны, полученные более недели назад, до сих пор норовят открыться при малейшей нагрузке, правда, от тренировок его это все равно не удерживает. И ладно бы только серьёзные раны – руки в черно-багровых отметинах, даже оставшиеся после капельниц гематомы не желают исчезать. Паршиво, одним словом.       Комуи нервно постукивает пальцами по столешнице. Заготовленная речь подленько улетучивается из памяти, а сымпровизировать в такой ситуации у него не получится, как ни крути.       – У тебя нервы сдают, – безапелляционно и очень уместно заявляет Канда. – Могу поделиться успокоительным, я эту дрянь все равно не принимаю.       Комуи с трудом сдерживает невесёлый смешок. Ситуация кажется ему несуразной и нелепой, как детские каракули в Лувре.       – Зря, между прочим. Нервные клетки беречь надо, – говорит он просто для того, чтобы сказать хоть что-то. Что угодно – только не молчать.       – А.       Комуи в очередной раз убеждается, что присутствие Канды пренеприятнейшим образом не способствует сохранению непроницаемой маски. Да и тяжело держать морду кирпичом, когда собеседник – просто стена. Та ещё стройка…       – Разговор неприятный. Нам определённо стоит выпить, – черт с ней, с субординацией, да и с правилами тоже. К концу разговора кто-то один почти наверняка свихнётся, и это явно будет не Канда. Комуи упирается лбом в сцепленные руки, сосредоточенно смотрит куда-то в центр непривычно чистого стола – несколько папок с документами сложены неаккуратной стопкой, но это не идёт ни в какое сравнение с перманентным бардаком. Канда неопределённо пожимает плечами.       – Не пью на работе, да и не в моих привычках заливать новости спиртным. Ничего хорошего ты всё равно не скажешь, так чего тянуть?       Комуи отвлекается от созерцания исцарапанной столешницы, вымучено смотрит на собеседника. Во взгляде Канды – ожидание и усталость. Не страх. Не отчаяние. Не бессмысленная надежда. И от этого становится ещё более паршиво.       – Разрушение пошло намного быстрее, – наконец, говорит Комуи. – Осталось совсем недолго.       В темных глазах – проблеск удивления, впрочем, мгновенно погасший.       – Сколько? – точно таким же тоном Канда обычно спрашивает, в какую богом забытую глушь он должен отправляться на новую миссию, за каким лешим, сколько акума предположительно будет там находиться… Хотя нет, о количестве акума он спрашивает с куда большим интересом, в конце концов, их уничтожение – цель его существования, его долг…       Долг. Вся жизнь – сплошное «должен». Должен быть идеальным воином, идеальным оружием. Должен подниматься и идти вперёд, когда это в принципе невозможно. Должен бросаться в самое пекло, расчищая дорогу для остальных. Должен беспрекословно выполнять приказы. Должен убивать тех, кого прикажут, плевать, людей или акума. Должен умереть. Умереть, прожив менее десяти лет. Не прожив даже – профункционировав.       Комуи снимает очки, устало проводит ладонью по глазам. Выглядит, как проявление слабости, ну да черт с ним.       – Месяц. Возможно, даже меньше.       – А.       «А». И это все, что он может сказать. Очень ёмкий звук, ничего не скажешь, может выразить практически любую эмоцию, благо, их спектр у Канды небогат. Сейчас же он не выражает вовсе ничего – Канда просто принял информацию к сведению.       Комуи долго объясняет какие-то детали и нюансы – Канда изредка кивает, хотя большую часть явно пропускает мимо ушей, погрузившись в раздумья, – то и дело отсылается к приведённым на страницах медицинских отчётов схемам и таблицам, которые для простого обывателя выглядели бы немногим понятнее шумерской клинописи, с переменным успехом пытаясь за суетой скрыть нервозность. Тем не менее, Комуи испытывает нечто сродни облегчению, когда Канда взглядом просит его приостановить лекцию.       – Хочешь о чём-то спросить?       – Попросить, – нехотя отзывается Канда. Принципиально не смотрит на него – ненавидит просить об одолжениях, даже пустяковых.       Комуи чуть подаётся вперёд. Комуи молчит, на лице не отражается ровным счётом ничего. Такому самоконтролю можно только позавидовать.       – Не говори им ничего. Особенно… – Канда заминается, во взгляде мелькает что-то… болезненное, щемящее даже, отчего лицо на какую-то долю секунды становится живым, человеческим. – Просто не говори.       Комуи хмурит брови, без очков это выглядит совсем иначе, чем обычно.       – Тебе не кажется, что это довольно жестоко? – риторический вопрос. Канда мыслит в высшей степени рационально, в любой ситуации. Пусть он не великий знаток человеческих душ, но сейчас это действительно лучший вариант. В самом деле, кому станет легче, если все, кому не лень, начнут причитать и лить слезы? Получатся какие-то поминки по ещё живому, хуже не придумаешь.       – Через месяц я просто не вернусь с задания, – отрезает Канда, и добавляет с неожиданной усмешкой. – Если повезёт – ещё раньше.       – Ты… – Комуи резко поднимается на ноги – со страдальческим грохотом падает тяжёлое кресло, – но Канда уже направляется к выходу. Лишь в дверях оборачивается.       – Только люди могут жить долго и счастливо. Мне такого права не давали.       И закрывает дверь, словно ставя точку.       Только выйдя из кабинета, Канда позволяет себе прислониться спиной к прохладной каменной кладке, и перевести дух. Наверное, все-таки стоит наступить на горло своим принципам, и зайти к одному человеку. Он имеет право знать правду. Тем более, у них остался всего месяц…       «Черт с ним, с «долго». Но своего «счастливо» я добьюсь».