Серые люди

      – Отчего же Вы не пьёте? Это ведь не чай, а блаженство в чистом виде!       Холёные руки в дорогих лайковых перчатках осторожно касаются ободка изящной чашки из покрытого росписью тонкого фарфора, и тут же отдёргиваются, словно обжёгшись.       – Что у нас на повестке дня, Шерил? – у говорящего старческий голос, хотя лицом он совсем ещё не стар. Тускло поблёскивает монокль, искажая и пряча взгляд человека, повидавшего на своём веку слишком многое.       Высокий, худощавый мужчина с увязанными в хвост длинными волосами опускает свою чашку на блюдце.       – Министр Лесли прекрасно справился с возложенными на него… обязательствами, – граф Камелот манерно смеётся, прикрыв рот затянутой в белую перчатку ладонью. – Премьер-министр Бонес согласился с моими доводами, и – вуаля! – мы имеем прекрасное расторжение договора и прекрасную войну!       – Чудесные новости, Шерил… – его собеседник согласно кивает. – Добрый вечер, Трисия.       – Прошу прощения, что прерываю вашу беседу… – дробный цокот каблучков разбивает идиллическую тишину летнего вечера. У подошедшей женщины добродушное, хоть и нездорово бледное, усталое лицо. – Моё глубочайшее почтение, Граф Тысячелетний, – добавляет она, сопровождая свои слова не менее глубоким реверансом.       – Трисия, сокровище моё, отчего ты не в постели, доктор велел тебе отдыхать! – Шерил взвивается со своего стула, едва не пролив чай на белоснежную кружевную скатерть.       – Но, дорогой, Роад…       – Ах, эта проказница! Наверняка умчалась к Лулу в оранжерею! – беззаботно щебечет Шерил, приобняв жену за плечи. – Радость моя, возвращайся к себе, и не бери дурного в голову, Джоанна немедленно её разыщет. Граф Тысячелетний, с Вашего позволения, я отлучусь ненадолго. Идём, идём, милая, я тебя провожу…       – Я очень сожалею, – склоняет голову Трисия. Супруг с деловитым кудахтаньем уводит её в покои – опустившаяся к вечеру прохлада вредна для её хрупкого здоровья, куда только смотрит прислуга!       Звуки шагов вскоре затихают. Шерил прекрасно умеет ломать комедию и судьбы, великолепный политик.       – Новая война? Что ж… – первый апостол улыбается уголками губ, и делает глоток ароматного чая. – Где же ещё можно найти столько чудесного материала, как не на войне. Вы ещё не акума? Тогда мы идём к Вам…       – Чернее Вашего чувства юмора – только Ваша душа, Граф Тысячелетний, – усмехается до сих пор хранивший молчание молодой щёголь, по-домашнему выставив локти на стол, и подперев кулаком щеку.       – Извольте не забывать о манерах, маркиз Микк, – тоном сварливого дядюшки отвечает Граф, демонстративно игнорируя сказанное, но эти слова его странным образом задевают.       Какая, по сути, разница? Чёрная душа, белая душа… Одна выцветет, вторую запятнают, и в итоге все равно получится истинный цвет этого мира. Серый мир, серые люди.