Опоздал.

С ней он терял голову. Терял так, как никогда прежде. Ее голос, ее губы, аромат ее духов. Черт возьми, Стилински, тебе уже за сорок, а ведешь ты себя так, словно школьник во время первого поцелуя! Хорошо, что хоть ладони не потеют, иначе был бы полный букет. Джона и так уже бросало то в жар, то в холод, лоб покрывался испариной, и еще бы немного, и от нервов, растерянности, дыхание начало сбиваться. Ты - шериф, мужчина, на котором лежит огромная ответственность и ты всегда справлялся с ней, а тут не можешь пригласить обыкновенную девушку на обыкновенное свидание. Хотя ладно, стоп, все было бы обыкновенно, если бы эта была какая - нибудь мадам, которой лет 40, но здесь немного другой расклад... молодая мисс, которой еще даже нет 18. Если бы кто - то залез в голову Джону, то его бы явно не поняли. Особенно не поняли окружающие, которые постоянно вешают на людей какие - то ярлыки, совершенно не зная их. Он уверен, уверен на все сто процентов, что в городе уже на следующий день появились бы газетки с пестрыми заголовками : " Педофил в лице шерифа? " , " Джон Стилински и Арджент, которой всего 17. " и прочее подобного содержания. Ах, желтая пресса так любит все преувеличивать. Но не стоит отрицать, он на самом деле чувствовал себя не в своей тарелке, когда понимал, что забывает обо всем, как только Эллисон появлялась рядом с ним в радиусе ста метров. В общем - то, еще не факт, что мужчина бы дожил до этих самых газет и заголовков. Еще больше, на все двести процентов, он был уверен, что Крис пристрелит его намного раньше того, как первая и самая свежая газета окажется у двери самого крайнего дома на самой крайней улице этого чертового города, в котором вечно все не так. И он все никак не решался. Розовые рассветы, цвета самого нежного цветка, превращались в солнечные утра. Солнечные утра медленно перетекали в жаркие дни. Жаркие дни, так же медленно, словно тягучая карамель, превращались в вечер, когда в домах зажигались сотни огней. И эти вечера уже намного быстрее перетекали в темную ночь. В такое время суток, когда на небе появляются сотни ярких звездочек, словно жемчуг рассыпают на темный - темный, почти черный паркет. К слову, немного о тягучей карамели. Эллисон пахла карамелью. И его кожа всегда покрывалась приятными мурашками, когда этот запах немного дразнил обоняние. Просто однажды, когда она пронеслась мимо него, словно ураган, тогда готовая снести все на своем пути, он почувствовал этот божественный запах, что донесся до него с порывом ветра. А потом это повторилось и во второй раз. И в третий. Тогда он понял, что именно так пахнет нежность. И этот тонкий аромат даже наверное отпечатался в его сердце. Оставил совсем незаметный след, небольшой шрамик, который не виден невооруженному глазу, но который можно почувствовать. И наверное можно рассмотреть под микроскопом. И еще Эллисон пахла мятой. Приятный, свежий и душистый запах, который затуманивал рассудок. Не доводил до сумасшествия, конечно, но такой, который тоже никогда не забывался. И пусть он встречался Джону намного реже, чем запах карамели, этим ароматом он дорожил намного больше, чем первым. Впрочем, оба были дороги до дрожи в коленках. Так же дороги, как и она. А время текло. Дни неумолимо и бесповоротно сменялись один за другим. И все это происходило так быстро, словно песок выскальзывал сквозь разжатые пальцы. Плавно, но быстро. Джону даже иногда было немного обидно. Но он боялся ее отказа, боялся самого себя. И больше всего боялся, что это будет неправильно. Никто не поймет. Ему было вовсе не страшно получить пулю в лоб от Криса после прекрасного вечера, проведенного с ней. Это его не останавливало. И не остановило было. Вот только... небольшая загвоздка. Он так и не решился. Но он бы решился, он бы пригласил. Собрал всю свою волю в кулак, стиснул зубы, высоко поднял голову, не испугался... Если бы только знал, что уже завтра Эллисон не станет. И на ее похоронах он будет стоять в первых рядах, судорожно сжимая руки, до побеления пальцев, оставляя следы полумесяцы на ладонях от коротко стриженных ногтей, лишь бы не сорваться, лишь бы не броситься в эту черную бездну прямиком за ней. А уже вечером давиться виски, вперемешку со слезами. И теперь уже плевать, что это видит Стайлз. И теперь плевать, что подумают окружающие. Теперь на все плевать. Просто он опоздал.