Яд серебра

        Снова темнота на сотни лет. Хотя пока — ещё не сотни, даже не одна сотня. И не сказать, что время тянется медленно: прошла уже почти целая человеческая жизнь, — но ожидание убивает.         Иногда хочется сдаться и уйти в темноту безвозвратно. Иногда — сказать: «Ненавижу», — собрать всё, что осталось, до последней капли, и прийти на север. Вызвать всех на бой, в котором нет шансов победить. И что с того, что нет — зато всё закончится.         Хотя так бывает редко. Чаще всего Кромешник просто ждёт и наблюдает: этому он хорошо научился.         Ждёт, пока…                  Лет сорок назад Зубная Фея в порыве некой всеобъемлющей жалости пришла к нему: пыталась поговорить и предложить помощь. Он не стал показываться, потому что не хотел, чтобы его видели настолько слабым — и она ушла. Потом явился Песочник, вообще не понятно, зачем. Его он просто не пустил в подземелье — тогда на это уже хватило сил.         А теперь Джек Фрост — каким-то образом преодолев барьеры на входе, спускается по одной из многочисленных лестниц.         У Кромешника возникает нехорошее ощущение, что тот видит его, несмотря на клубящиеся тени. Он делает шаг назад: почти неосознанно, — прислоняется лопатками к стене. Так как-то спокойнее, хоть в этом он себе не признаётся.         Выждав, пока Джек приблизится, тёмный дух спрашивает, резко и насмешливо:         — Фрост, что ты здесь…         Он не договаривает, рассмотрев глаза гостя. Между светло-серым и серебром небольшая разница, но она всё-таки есть. Да и не только это: такой смеси ненависти и отвращения во взгляде Джека не светилось никогда — даже когда за своих друзей он был готов стереть Повелителя Кошмаров в порошок.         — Кто ты? — очень глупо произносит Кромешник. Глупо — потому, что надо было не спрашивать, а выстраивать защиту. Сразу, как только понял, что тени почему-то не скрывают от взгляда серебряных глаз.         «Джек» улыбается, театрально делает один хлопок ладонями, и в ответ на это простое движение вокруг Кромешника смыкается лёд. Намерзает сразу до пояса, ложится оковами на запястьях и плечах; не отходить от стены, чтобы не подставлять спину под удар, запоздало перестаёт казаться разумным. Теперь уже вообще не отойдёшь. Не шевельнуться даже.         — Не узнал?         У него другие жесты: немного дёрганные, рваные. Он не привык к этому телу, да и вообще не привык иметь тело. Резко взмахивает рукой, будто хочет влепить пощёчину: с пальцев разлетаются серебристые капли. Брызгают на кожу Повелителя Кошмаров, и тот вздрагивает. Теперь — точно узнал.         — Луноликий.         Лёд можно расколоть, разбить на кусочки — но не такой, пронизанный силой, враждебной духу темноты. Не тогда, когда носитель этой силы так сосредоточен на цели.         — Я тебя ненавижу. Знаешь, насколько я тебя ненавижу? — голос — тоже другой, чуть глубже, чуть холоднее. — А они тебя даже убить не могут. Бесполезные… Ничего, теперь я вполне справлюсь сам. Своими, — это произнесено странным тоном, — руками: ну и хорошо.         Он сжимает горло Кромешника холодными бледными пальцами, пятнает липким серебром, которое остаётся на коже, даже когда он убирает руку. Тёмный дух коротко сообщает:         — Я тебя тоже, — и усмехается, неприятно и будто машинально.         Кто мог знать, что тысячелетняя вражда окажется настолько сильным ядом?         Из уголков глаз, из ушей и ноздрей Джека сочится густое серебро, им же измазаны губы. Жутковатое зрелище: застывшее лицо, расчерченное мерцающими потёками, кажется мёртвым.         — Ты убиваешь его, — говорит Кромешник без всяких интонаций.         Может быть, жалость. Может — просто чтобы потянуть время.         — Думаю, уже нет, — Луноликий усмехается. — Джек, кажется, не пережил вселения, а тело… приспособится. Оно достаточно прочное. Ты не думал, почему я выбрал Джека Хранителем?         — Думал. Десятки раз. Ему ведь совсем это не подходит. Нужен был кто-то, чтобы сразиться со мной — ладно, попросили бы его помочь один раз, но какой из него Хранитель? Он сам ещё слишком ребёнок.         Он вообще думал о Джеке Фросте больше, чем стоило бы. Может, из-за упущенного шанса и не подобранных вовремя слов, может — из-за того, что при следующей попытке тот стал бы проблемой наравне с Песочником, может — просто потому, что думать о Хранителях уже не интересно.         Он говорит слишком много — потому, что молчать опаснее. Кошмары не отзываются, ни один, никак, будто их вообще не осталось. Когда этот успел?..         — А всё ведь очень просто… — Луноликий обходит прикованного к стене противника по дуге. Не прикасается больше; говорит плавно и мягко (звуки голоса затягивают, как трясина): — Мне нужен был кто-то, достаточно сильный, чтобы выдержать меня — и достаточно слабый духом, чтобы не суметь воспротивиться. А потом оставалось только его подготовить.         — Ты зря считаешь его настолько слабым.         — Он подпустил меня к себе, принял меня в себя…         Коротко вспыхивает злость от того, что во фразе мерещится непристойный оттенок.         — Не ему после этого сопротивляться.         Кромешник закрывает глаза. «Джек». Повторяет имя про себя раз за разом, как будто возможно таким образом достучаться до чужого сознания. Как будто ещё есть надежда…         Серебро медленно разъедает кожу.

03.04.2014