Трагедия отрядного масштаба

Майк уже немного пришел в себя и даже мог мрачно шутить: — И знаешь кто виновник сего неудавшегося пиршества смерти? — Конечно, знаю – Рене, - криво улыбнулась Нанаба. Ну вот, приехали. — А мне почему не сказала? Она в ответ пожала плечом, стряхивая с куртки невидимые пылинки: — Честно? Не думала, что этот идиот на такое решится. Проверяют же нас регулярно, я думала, что на башку здоров. Майк только взглянул укоризненно: — Где ты у нас на башку здоровых-то видела? И то правда. История вышла так себе, средней некрасивости. Пришедший два месяца назад новенький сержант – Сэм Дэвис, вполне обычный парень, — с первого взгляда, что называется, запал на лейтенанта из отряда Захариуса. Не на Нанабу и конечно уж не на Гергера, на красотку Рене. Дело привычное. Она девушка яркая, веселая, даже бесшабашная в некотором смысле, отчего бы двадцатилетнему парню не влюбиться. А Рене тоже прелесть какая дурочка, вернее, умеет из себя строить, исключительно в личное время само собой: и на улыбку ответит, и на комплимент мурлыкнет «мерси», и цветочки примет, и леденцы. Сослуживцы между собой посмеивались, качали головами. Правда однажды проницательная Нанаба всё-таки шепнула подруге на ухо: «Доиграешься», но та в ответ тряхнула темной шевелюрой и махнула изящной ручкой, мол, брось. Так бы всё и обошлось, если бы не шутник Гергер. Нельзя, конечно, искать виновных, но если уж копать, то второй виноватый – он. Вот только позавчера за обедом он, хитро прищурившись, пихнул Сэма локтем в бок: — Что ж ты ведешь себя так некрасиво? Сэм, высокий малый с россыпью бледных веснушек на посредственном, в общем-то, лице, вскинул блекло-голубые глаза: — А что не так? — Да как же, - Гергер важно прихлебнул остывший чай и напустил образ строгого старшего брата, - вот ты ходишь за девушкой, вроде как ухаживаешь, намеки-комплименты разные, признания в любви. Это у тебя серьезно или как? Не то, чтобы Сэм шуток не понимал, но тут вопрос важный: — Конечно, серьезно! — А коли серьезно, то ты не можешь не понимать, что честь девичью своими намеками оскорбляешь. Если любовь у тебя, то делай предложение и женись. Мужиком будь, а не хвостом с букетиком. Тут уже не выдержала Нанаба, перегнулась через стол и дала шутнику затрещину: — Заткнись, дурак. Расскажу Майку, что над младшими издеваешься, он придумает, как с тобой пошутить. Тут уж все рассмеялись, расшумелись, разбились маленькими группками, и разошлись по служебным делам. Кто же знал, что через день этот простак с веснушками явится с настоящим (и где только денег взял?), красивым, изящным, с камушком, кольцом. Да вся эта сцена с коленопреклонением. Боже, Нанаба просто глаза закрыла и привалилась к стволу каштана, процедив покрасневшему Гергеру сквозь зубы: — Погляди, что натворил. И Рене было неловко. Строить дурочку и быть дурочкой – разные вещи, Рене дурой не была. Взяла парня за руку, отвела подальше и говорила там что-то тихонько и ласково, нежно, по-сестрински, улыбаясь, по руке поглаживая. Колечко, конечно, не взяла. А ночью Сэм повесился. Ну, как повесился. Попытался. Вынули, откачали, отнесли в санчасть, послали за командиром. Майк метался по палате, нервничал, шипел на врача, что дал сержанту снотворное, а когда вышел, попросил у своих папиросу и закурил. Нанаба впервые его курящим увидела. Теперь разговор со Смитом предстоит, как не уследил, как упустил, да ты думаешь у нас людей много, чтоб позволять им вешаться? Но это не главное, главное, что и вправду ведь удушиться мог, придурок. — Всё равно рассказать надо было. — Ну, прости. Нанабе самой было стыдно, словно есть в этом и её вина. Могла грубее Гергера оборвать, могла высказаться прямо, могла раньше Рене по легкомысленной голове настучать, да кто ж знал? Думала, взрослый, адекватный, а оно вон как. И Рене уже, конечно, прибежала. Стояла в сторонке, возле куста шиповника, плакала в любезно предоставленный Хеннингом платочек. Майку если и было что сказать, то только матом: — Рене, уйди уже отсюда. И чтобы близко тебя тут не видели, поняла? Когда обратился Захариус, она оттерла слезы, высморкалась: — Да, командир, - и в сопровождении всё того же Хеннинга ушла. *** Нанаба погасила лампу и легла, а Майк всё торчал у открытого окна, вдыхая свежий воздух июньской ночи. Он по-своему, по-мужски, парня отдаленно, но понимал. Когда ему Нанаба отказала, он пошел и вусмерть напился. И всё сидел думал: а дальше-то как? Когда возвращался следующим утром к себе, морально готов был ни Нанабы не увидеть, ни вещей её, но она осталась и вела себя спокойно, только попросила ровным голосом больше без надобности по ночам не шляться. И никуда не ушла. Но Майк всё равно ходил как в воду опущенный. Потерянный, угрюмый, расстроенный. Нанаба сжалилась только дней через пять, выдав весомый аргумент: — Ты думаешь, я не понимаю к чему это всё? Да как только я соглашусь, ты из-под себя выпрыгнешь, но заставишь меня уйти из отряда и осесть где-нибудь на бумажной работе в штабе. Не дождешься. А потом добавила, что всё равно любит и будет с ним, что бы ни случилось. Ну и он пересилил себя и уточнил, что предложение его пожизненно в силе. Нет, нельзя это сравнивать. Жалко парня. Но вешаться из-за такого уж точно не следует, подождал бы вылазки, что ли. У них в кадетском был один, от несчастной любви на тренировке клинком пытался зарезаться, исключили его тогда быстро. Ну и этого выгонят, как психически нестабильного. — Майк, ты ложишься или нет? Я уснуть не могу. — Ложусь. *** Сэм лежал бледный и глядел затравленно, так, словно Майк грозился его избить. Но майор Захариус просто сидел на белом больничном табурете у койки и спокойно говорил совсем нестрашные вещи: — Ну, ничего. Ну, сглупил, будешь в старости смеяться, только внукам не рассказывай. Ты подумай, да разве стоит она твоей жизни? Поверь мне, Сэм, это совсем не та любовь, которая действительно стоит. — Откуда Вы знаете? – голос хриплый и тихий. — Знаю. Поверь моему опыту, я знаю, - Майк не врал. - Найдешь на гражданке работу, встретишь девчонку хорошую, детишек нарожаете. Ну, чем не счастье? Сэм прохрипел: — Нет. Майк сказал громче и тверже: — Да! Ты думаешь, мне двадцать лет не было? Ты думаешь, я не влюблялся так, что крышу уносило? Поверь мне, парень, от настоящего это отличается как небо от земли. Ты потом поймешь и меня вспомнишь. Сэм устало прикрыл глаза. Накачали успокоительными – ни жить не хотелось, ни умереть, спать только. *** — Вот ты из-за меня не стал вешаться, - неожиданно было услышать такую девчоночью глупость от рассудительной Нанабы. И сказала даже несколько обиженно, из-за других, мол, вешаются, а чем я хуже? Но Майк утешил: — Мне из-за тебя и так через день удавиться хочется. — Рене весь день плачет. — И хорошо. Может, в следующий раз башкой будет думать, а не жопой. Нанаба присела на край стола, представив Майку на обозрение обтянутое форменными брюками бедро: — Жалко его. А Майк писал приказ об увольнении из разведывательного корпуса сержанта Сэма Дэвиса и не жалел. Найдет работу на гражданке, встретит девушку, детишек нарожают. И хорошо.