Whiskey

Шаги, все ближе. Еле слышный лязг замка. Тело, не забывшее армейских привычек, напрягается, готовясь к защите, но разум подсказывает, что сейчас это бесполезно. Жесткая рука в перчатке зажимает рот, дуло пистолета плотно прижато к виску. Открыв глаза, Валлевида видит склонившегося над ним надзирателя. — Поднимайся! — свистящим шепотом приказывает Дюрер. Он раньше никогда не приходил ночью, неужели будет измываться над ним прямо здесь? Валлевида представляет пустой, гулкий коридор… заключенные проснутся, если он не удержится от крика. Как унизительно. Все догадываются, что происходит там, куда Дюрер уводит своих «избранников», но одно дело — предполагать, а другое — слышать все своими ушами. И оскорбления, и звуки ударов. Частое, срывающееся дыхание и стоны. А за стеной спит Гайз. За эти годы он перенес немало, но все же ему лучше не видеть лишний раз такое. И не слышать. Опомнись, Валлевида. Суд был неделю назад, соседняя камера пуста. — Поднимайся! — надзиратель дергает его за руку, так, что в глазах темнеет от резкой боли: раны просто не успевают заживать. Лучше встать, не дожидаясь, пока Дюрер возьмется за дубинку. Это все равно произойдет, но чем позже, тем… — Почему ты спишь в одежде? — надзиратель удивлен, но в голосе отчетливо слышится нарастающее раздражение. — Ночью холодно, — лучше ответить просто. И не смотреть в глаза, чтобы слова не прозвучали как вызов. — Мне наплевать, выходи! Валлевида тянется к обуви, но надзиратель почти вышвыривает его из камеры. Босиком по каменному полу, с пистолетом у затылка — обычно Дюрер идет впереди, не допуская даже мысли, что заключенный ослушается. Странно… Коридор, еще один — похоже, на этот раз не подвал… Пришли. Переступая порог комнаты Дюрера, Валлевида непроизвольно вздрагивает — сколько раз его мучителю не хватало терпения, и, еще не войдя, парень падал на пол, сбитый с ног жестоким ударом. Шаг, другой, к центру комнаты… ничего. Но Дюрер здесь, где-то за спиной слышно его хриплое дыхание и… звон стекла? Валлевида оборачивается — зря, пожалуй, не стоило бы привлекать к себе внимание. Дюрер сидит в кресле, подперев кулаком голову, в другой руке стакан, наполненный янтарной жидкостью. На столе полупустая бутылка — виски… Внезапно надзиратель резко выдыхает, выпрямляется, опрокидывает в себя содержимое стакана и останавливает взгляд на пленнике. От этого блестящего, нетрезвого взгляда у Валлевиды холодеет в груди — если в своем обычном состоянии тот жесток до безумия, то сейчас… неизвестно, что будет дальше. — Чего уставился? — окликает его Дюрер. Протянув руку, не глядя, плещет виски в стакан, указывает на него. — Пей. Валлевида медлит. Отказываться нельзя… но он слишком слаб после карцера и даже от такого количества сильно опьянеет. Что тогда? Возможно, он ничего не запомнит, как в состоянии призрака, которое уже не возвращается к нему… Валлевида протягивает руку, но снова останавливается. А если нет? Что, если он потеряет контроль над собой… будет валяться у Дюрера в ногах, умоляя о пощаде, признавая свою порочность, произнося то, за что потом себя возненавидит… нет, только не это. Из многих подобных уловок сейчас может помочь только одна: чуть отвернувшись, Валлевида подносит стакан к губам… и незаметно проливает напиток на рубашку. Виски холодит кожу и одновременно обжигает незажившие раны на груди. Похоже, Дюрер решил, что он скривился от алкоголя — хрипло смеется и выплескивает остатки виски Валлевиде в лицо. Горькие капли стекают по переносице и губам, зато теперь никто не узнает, куда делась первая порция… Надзиратель встает, подходит к замершему пленнику, окидывает его оценивающим взглядом и вдруг отталкивает к стене. — Понравилось… — скорее утверждает он, вдыхая аромат виски, которым теперь пропитано все вокруг. — Почему я раньше тебя не напоил, строптивая ты тварь? Запястья Валлевиды зажаты рукой Дюрера, и он не может увернуться, когда тот проводит языком по его губам. Он раньше никогда не снисходил до такого подобия поцелуя — это было бы даже приятно, будь это кто-то другой… кто-то… — Надо было мне сделать это раньше… Неожиданно для Дюрера Валлевида вздрагивает и отстраняется, не сумев скрыть промелькнувшую гримасу. Тут же лицо обжигает пощечина, такая, что парень ударяется виском о стену. В глазах темнеет, и даже железная хватка надзирателя не может удержать обмякшее тело. Дюрер снова бьет его по лицу, хватает за плечи, встряхивает, но глаза Валлевиды закрыты, а голова безвольно запрокинута — он не притворяется. — Поднимайся, ты, дрянь! — голос Дюрера срывается от злости, но сквозь нее пробивается тревога. Жесткие пальцы прижимают вену на запястье — пульс не чувствуется, и надзиратель непроизвольно прикладывает ухо к груди пленника. Сердце бьется, но Дюрер не может подняться: рубашка пахнет виски, телом Валлевиды, и этот запах кружит голову. Дюрер проводит пальцами по длинному багровому рубцу, который виднеется из-под рубашки, белая перчатка окрашивается кровью. Он готов оставить еще множество таких ради того, чтобы это тело, такое притягательное в своей силе и слабости, подчинялось ему. Только ему. — Ненавижу тебя, шлюха… ненавижу зависеть от тебя… — Дюрер рывком поднимается на ноги, хватает со стола пустую бутылку и в порыве ярости швыряет в стену. С оглушительным звоном осколки разлетаются во все стороны. Упав в кресло, надзиратель сжимает голову руками — опьянение сказывается все сильнее, перед глазами все плывет… Когда Валлевида с тихим стоном открывает глаза, он видит Дюрера почти уснувшим. Почти беззащитным. Неслышно подойти, взять лицо в ладони… резко повернуть и услышать, как хрустнут позвонки. Валлевида вытирает кровь с разбитых губ, поднимается, но Дюрер вдруг вскидывает голову: его взгляд фокусируется на пленнике, и, словно догадавшись, надзиратель хватает со стола пистолет. Хотя солдат где-то в глубине разума насмешливо наблюдает за пляшущим из стороны в сторону дулом, Валлевида отступает назад. Осколки впиваются в босые ноги, но надо сделать еще шаг. Это не трусость, нет… просто после того, что он смог пережить — нельзя умирать так нелепо. — Наконец-то ты научился подчиняться, — Дюрер смеется, зло и пьяно. — Не то, что эта маленькая дрянь… его нельзя было отпускать! Это он разнюхал про документы, он и этот его проклятый юрист… Последние фразы явно не предназначались для ушей Валлевиды, но он услышал. Гайз догадался, он сломал распятие и нашел бумаги! Спрячь улыбку, Валлевида… дело еще не выиграно. А Дюрер, впервые почувствовавший, что его власть пошатнулась — опасен. Что ж… настоящего подчинения, признания его своим хозяином он не дождется. Никогда. Но притворяться сломленным, безвольным призраком Валлевида еще может. Столько, сколько потребуется. Ты ведь не можешь отличить стон боли от стона наслаждения, господин? — Убирайся! — Валлевида вздрагивает, удивленно смотрит на Дюрера. Он ослышался? — Вон отсюда! — надзиратель нажимает на спусковой крючок, и деревянная стенная панель рядом с Валлевидой трескается, принимая в себя пулю. Не дожидаясь второго выстрела или появления разбуженной охраны, парень скрывается за дверью. Пистолет выпадает из руки Дюрера, тот даже не замечает этого. Если бы он не был так пьян, он бы три шкуры спустил с этого мерзавца, он бы… Подумай, Дюрер — пока неверной походкой идешь к шкафу за новой бутылкой… все равно доберешься только до постели, чтобы проспать мертвецким сном до похмельного утра — если бы ты не боялся потерять свое место… и своего пленника, ты бы и не стал так напиваться.