Возвращение блудного Тёрнера

Звонок застаёт Дина в отеле Брисбена, пока он устало ожидает свой заказ в номере и думает, успеет ли сходить в душ. Телефон противно вибрирует в кармане, и он уже готовится увидеть привычный номер своего агента, но буквы на дисплее говорят другое. Близкое к невероятному. — Да? — Привет. Ты не спишь? — Нет. Дин обессилено приваливается к ближайшей стене и вслушивается в молчание и взволнованное дыхание на том конце трубки. А сам дышать забывает. — Когда ты прилетишь в Новую Зеландию? Он до скрипа стискивает зубы и хорошенько прикладывается затылком о стенку, лишь бы не заорать. Сорваться очень просто, когда перестаёшь понимать, что происходит и как на это реагировать. Когда в глазах темнеет от злости, а сердце предательски заходится от робкой надежды, держать себя в руках почти невозможно, но Дин научился. — Когда-нибудь, — сделав над собой неимоверное усилие, цедит он. И всё-таки не выдерживает и добавляет: — Привет Саре. Кое-как нашаривает пальцем кнопку сброса звонка и с облегчением обрывает голос, спешно тараторящий что-то с невыносимым ирландским акцентом. Он тяжело вздыхает и всё-таки сползает по стенке, разом обессилев и почувствовав, как навалилась усталость. После такого звонка и подозрительной заинтересованности Тёрнера во времени его возвращения, ему будет ещё сложнее найти в себе силы отшучиваться в ответ на вопросы об Эйдане. Если раньше он не смог его возненавидеть, то сейчас близок к этому как никогда — потому что мастерски рушить парой фраз всё, что он кропотливо и упорно в себе восстанавливал из пепелищ и руин, просто жестоко. И так по-Тёрнеровски: врываться в чужую жизнь без стука и малейшего чувства такта, мимоходом подстраивать всё под себя и заполнять те пустоты, о которых Дин даже не подозревал, а потом запросто уходить, попутно вытерев ноги о «бабушкин сундук» и снеся все опорные колонны внутреннего мира Дина. Вот и сейчас Эйдан просто подул на шаткий карточный домик, который Дин старательно возводил, и ненадёжная да наспех собранная конструкция рухнула. О’Горман с трудом набирает смс-ку своему агенту с просьбой не говорить никому о времени его возвращения, отключает телефон и швыряет его на кровать. От самокопания и попыток убедить себя самого в том, что ничего страшного не случилось, отвлекает только стук в дверь, и он вынужден открыть. Принесли ужин, но Дину кусок не лезет в горло, поэтому тарелки так и остаются полными. Дин бросает сумку у входа и с облегчением выдыхает — наконец-то дома, спустя несколько дней внимания от австралийских фанатов и коллег по Хоббиту. Наклоняется, чтобы снять ботинки, а когда поднимает голову, замирает с открытым ртом и думает о том, не мог ли он заснуть ещё в самолёте. Потому что Тёрнер, как ни в чём не бывало стоящий на пороге в затасканной белой футболке и трусах — это что-то из разряда фантастики или сна, но точно не из этой реальности. Эйдан спросонья трёт пальцами веки и сладко зевает, а О’Горман вопреки здравому смыслу пожирает глазами длинные мускулистые ноги, сильные руки, скульптурную шею, заросшее щетиной родное лицо. Горечь наполняет его до краёв и вот-вот перельётся. Всё время, прошедшее с тех пор, как Тёрнер сделал выбор не в его пользу, прошло впустую — это осознание будто бьёт под дых, вышибая последний воздух и надежду на спасение. Его уверенность трещит по швам и вот-вот совсем разойдётся под напором упрямого и такого убедительного ирландца. Он никак не мог подумать, что Эйдан ещё хоть раз воспользуется подаренным когда-то Дином ключом от его дома. — Зачем ты здесь? — едва шевелит языком Дин. — Жду тебя. — Зачем? — упрямо повторяет он свой вопрос, хотя хочется по-детски закрыть уши руками, чтобы не слышать ни слова. Эйдан смотрит виновато, но не отводит взгляд. Набирает в грудь побольше воздуха и на едином дыхании признаётся: — Не могу без тебя, Дин. О’Горман вздрагивает как от удара, и жалеет, что не заткнул уши. Он слышал эти слова столько раз, что они потеряли значение. — Можешь. — Нет! Тёрнер срывается на крик, нервно сжимает кулаки, дышит тяжело и загнанно с непередаваемым выражением отчаяния на лице, заметно прикусывает щёку изнутри, чтобы не сорваться окончательно, и смотрит исподлобья, как побитая собака. Как будто это не он вещал о карьере, имидже, родителях и друзьях, непонимании общества и прочем, давая понять, что быть вместе им нельзя. Как будто это Дин побоялся менять привычную обыденность и комфорт и трусливо свалил в свой идеальный мирок, где всё должно идти по составленному плану. Как будто это сам Эйдан учился заново быть собой. — Я пытался, всё это время пытался — и ничего. Не получается, я сам не свой, мне больше не нравится ТАК жить. Без тебя я как будто уже умер, понимаешь? К собственному несчастью, Дин прекрасно понимает, потому что чувствует то же. Вот только он понимает и то, что где-то через неделю Тёрнер успокоится и образумится: вернётся к Саре, которая, конечно же, его примет, и перейдёт к выполнению следующего пункта плана. Жаль только, он сам так не сможет. — Это всё просто слова. Тебя ждут в Лондоне, не заставляй родных волноваться. Он непонимающе хлопает глазами, будто утеряв нить разговора, и вдруг улыбается. — Я и так заставил всех поволноваться. Видел бы ты глаза мамы, когда я сказал, что расстался с Сарой и скоро познакомлю их с любимым мужчиной! — Ты рехнулся? — растерянно спрашивает Дин, и чувствует, как мелко-мелко дрожит что-то внутри. — Давно уже. Эйдан подходит ближе — жаль, что О’Горману особо некуда пятиться, иначе он постарался бы отойти на максимально возможное расстояние — и замирает в шаге. Он, не решаясь протянуть руку и коснуться, только вопросительно вскидывает брови и спрашивает: — Простишь? Дину хочется обзывать себя последними словами, хочется оказаться снова в Австралии, а ещё лучше и вовсе на другом конце мира, хочется послать Тёрнера со всеми его заморочками, но ещё больше хочется быть с ним. Как бы глупо и наивно это ни было, он отвечает: — Попробую. Эйдан буквально набрасывается на него, стискивает в объятиях, даже смеётся — так громко, что смех эхом разносится по просторной комнате, но Дин слышит это совсем невнятно, оглушённый и прижатый к сильному телу. Тёрнер решает не терять времени и настойчиво целует, перемежая поцелуи с глупыми извинениями и обещаниями. По сути, время им экономит всё-таки Дин: именно он подталкивает Эйдана в направлении спальни, решая позже обо всём хорошенько подумать, а сейчас не портить момент. Тёрнер очень бережно укладывает его на кровать, будто он ценный и безумно хрупкий предмет, и ложится рядом. Нетерпеливо задирает футболку, оглаживает горячими ладонями бока и целует в шею, как вдруг резко выдыхает и отстраняется. Он взволнованно нависает сверху, ощупывает чуть выпирающие рёбра и ощутимо уменьшившийся животик, проводит пальцами по курчавой полоске волос, и хмурится. — Ты похудел? Дин растерянно улыбается, удивляясь такой реакции Эйда, и объясняет: — Замотался совсем, да и нервы. Эйдан поспешно кивает, видимо чувствуя укол вины, и быстро целует его в губы, обещая: — Завтра же начну тебя откармливать. О’Горман вдруг чувствует, как на него накатывает бездумное облегчение и волна нервного веселья, неверяще фыркает и замечает: — Твоей стряпнёй я скорее отравлюсь. — Для этого есть услуга доставки еды на дом, — объясняет Эйдан, вновь рисуя пальцами окружность вокруг пупка и проводя кончиком носа по его щеке. — А рестора-а-ан? — дурашливо тянет Дин, чувствуя, как сладко ёкает в груди от одной только нежности и близости любимого человека. — Даже не надейся выползти из этой кровати до послезавтра. Дин пропускает совсем короткие кудрявые волосы между пальцев и всматривается в заметно потемневшие глаза Тёрнера. — Замётано.