Без тебя меня нет

Я к нему поднимусь в небо Я за ним упаду в пропасть Я за ним, извини, гордость Я за ним одним, я к нему одному

В жизни людей очень важную роль играет Его Величество Случай — Майле в этом убеждался не раз. Если бы у того звездолета не обнаружилось неустранимых в открытом космосе повреждений. Если бы тот пилот обратил на них внимание чуть раньше или чуть позже и отправился бы на ремонт на другую базу. Если бы тогда была смена не Майле. Если бы не халатность пилота, позволившего случайному механику заглянуть в папку с лётным заданием. Если бы, наконец, в папке сверху лежало что угодно, кроме той фотографии… Столько случайностей должно было выстроиться в линию с одной-единственной целью — в очередной раз перевернуть безупречно налаженную жизнь Майле. Маловероятно? Скорее, совершенно неправдоподобно. Но они выстроились. И жизнь перевернулась. Высокопарные слова? Да, конечно. Более того, абсолютно неуместные, когда речь идет о таком человеке, как Майле. Не о мальчишке, каждую неприятность называющем трагедией, а легкую привязанность — любовью, но о механике, известном всей базе своей занудностью; о человеке с полным отсутствием личной жизни или хоть каких-нибудь увлечений. Нет, справедливости ради стоит сказать, что одно увлечение у него все-таки было. Он любил читать. Но, согласитесь, что это более чем странно для молодого человека двадцати трех лет — проводить все свободное время в тесной каюте в обнимку с любимым планшетом. Впрочем, начальство именно за это лейтенанта Майле Хафа и ценило. Он представлялся им идеальным специалистом для обслуживания звездолетов спецназначения. Посудите сами: нелюбопытный, малообщительный офицер без семьи, без друзей, без привязанностей… без слабых мест — безупречный служащий. Если и проявит когда неуместное любопытство, дальше него полученная информация все равно не уйдет. Наверное, начальству даже понравились бы мысли самого Майле по этому поводу. А может, и нет: ведь управлять человеком, который совсем ничего не ценит, так неудобно. А Майле считал, что у него нет не только близких людей или отличных от работы интересов, но и самой жизни. Он просто существовал, плыл по течению, все силы отдавая работе. Не человек — совершенный функционал. Та нечаянно увиденная фотография вернула ему жизнь. Заставила сердце учащенно забиться, а все внутренности завязаться замысловатым узлом. Поначалу он даже не поверил своим глазам, затем подумал, что это подсознание с такой изощренной жестокостью пошутило. И только подпись под фотографией, имя изображенного на ней человека убедило в том, что это не обман зрения. На фотографии в самом деле был Клейн Уорвик. Человек, которого Майле не видел уже… да, пять лет. Надо же, как быстро летит время! Целых пять лет прошло с тех пор, как наивный, общительный восемнадцатилетний мальчик Майле перестал существовать, а на смену ему пришел безупречный, нудный, как зубная боль, лейтенант Хаф. Клейн Уорвик… Его бывший друг. Его проклятие. Его палач. С капитаном Уорвиком Майле познакомился вскоре после выпуска из Академии, когда его, подающего надежды молодого специалиста, определили служить на боровшийся с контрабандистами военный корабль. Майле не был посвящен в подробности той перевернувшей его жизнь операции и до сих пор не знал, с какой целью у них на борту однажды появился капитан спецкорпуса. Капитан Клейн Уорвик. В первые дни Майле, как и все его товарищи по экипажу, старался держаться подальше от этого молчаливого человека с пугающе холодными, практически бесцветными глазами. Было в нем что-то неуловимо отталкивающее, заставляющее чувство самосохранения буквально кричать об опасности. Но Майле тогда было всего восемнадцать, и он не смог сдержать любопытства. Пообщаться с настоящим офицером спецкорпуса? Да это было мечтой любого мальчишки! И однажды Майле, робея, подошел к наводящему на всех страх капитану. О чем он тогда спрашивал? Что говорил? Майле не помнил. Наверняка какие-нибудь глупости... Но после того разговора капитан Уорвик сам стал искать его общества. Частенько Майле и Клейн оставались вдвоем в кают-компании. Обсуждали самые разные темы. Ни с кем и никогда — ни до, ни, тем более, после тех событий — Майле не было так легко, как с Клейном. Это казалось таким естественным — поверять капитану все самое сокровенное. Тот никогда, в отличие от ровесников Майле, не насмехался над его мечтами, не отмахивался от его рассуждений. И в какой-то момент Майле стал считать Клейна своим единственным настоящим другом. Своим кумиром, на которого хотелось ровняться и походить. А ведь тот никогда о себе ничего не рассказывал. Даже на прямые вопросы ухитрялся отвечать так, что вроде и ответил, но в итоге ничего не сказал. Как же восхищала тогда Майле эта таинственность друга! Была у Клейна и еще одна странность: он категорически запрещал к себе прикасаться. Майле казался нелепым этот запрет, но он уважал желания старшего товарища. Да и мало ли, какие рефлексы могут быть у офицера спецкорпуса. Так прошел целый месяц. Потом их корабль наткнулся на укрепленную базу контрабандистов. Однако посланные для борьбы с нелегальными торговцами, они оказались совершенно не готовы к полноценным боевым действиям. Да и пилот у них был отнюдь не асом, так что даже улететь от устремившихся со всех сторон кораблей контрабандистов им оказалось не под силу. Их догнали, взяли на абордаж. На борту завязался бой… Насколько Майле знал, никто кроме них с Клейном тогда не спасся. Да и сам бы он не выжил, если бы Клейн в первые минуты после абордажа силой не запихнул его в капсулу, внешне неотличимую от стандартной околопланетной. Майле такое решение друга показалось безумием. В тот момент он напрочь забыл, что имеет дело с офицером спецкорпуса, что капсула эта — та самая, на которой Клейн в свое время добрался до их корабля. Он понимал лишь, что в таком хилом суденышке долго они не протянут. Умереть от нехватки воздуха… Нет! Лучше вернуться под пули контрабандистов. И пока Клейн готовил капсулу к старту, Майле что-то кричал… кажется, даже пытался помешать взлету. Клейн его истерику прекратил быстро и крайне действенно. Стремительный захват, удар — и вот уже Майле ему не мешает. Когда он очнулся, капсула была далеко от контрабандистов и их базы. Даже сейчас, пять лет спустя, Майле отчетливо помнил владевшее им тогда удивление. Да оно и понятно, ведь это было одно из последних сильных чувств, испытанных им перед тем, как… Нет. Прежде чем позволить себе погрузиться в те воспоминания, нужно вернуться в каюту. Осталось совсем немного — работы минут на пять да с четверть часа на дорогу. Майле попытался отвлечься, но мысли все равно возвращались в те дни. Межзвездная капсула… Полумифический корабль из арсенала спецкорпуса. Его тюрьма. Его камера пыток. Его склеп. Пространство там делилось на два помещения: крохотный жилой отсек и рубку. В рубке Майле за три недели полета был всего несколько раз, но помнил, что в ней имелось все необходимое для межзвездных путешествий. Жилой отсек представлял собой маленькую — наверное, метра три на четыре — пустую комнатку с мягкими стенами, полом и потолком. При необходимости отдельные секции стен смещались в сторону, открывая шкафы с припасами и медикаментами; выдвигались вперед, превращаясь в кровати, или же выпускали из выемок специальные крепления, предназначенные для фиксации пассажиров. Тэш*, харэдан** вам в двигатель, чтоб тапс отказал при нырке в гипер! Зря он вспомнил эти крепления! Ну да ничего, до каюты осталось всего две палубы. Там можно будет наконец расслабиться. Свернуться клубком на кровати и отдаться воспоминаниям… * Тэш — маленький зверек, изначально — обитатель одной из планет, открытой людьми. В настоящее время широко распространен в освоенном космосе. Его можно найти практически на всех базах, во всех крупных портах. Пробираясь на звездолеты, пожирает там все, до чего можно добраться, нередко служит причиной аварий. ** Харэдан – ругательство, образованное от слова «харедан». Харедан – тонкая прозрачная пленка меньше миллиметра толщиной, образующаяся в двигателе звездолета при использовании низкокачественного топлива. Если ее вовремя не устранить, приводит к поломке двигателя. *** (Пять лет назад, межзвездная капсула) — Ух ты! А этот с какой-то рыбкой! — радостно возвестил Майле, попробовав содержимое очередного тюбика пищеимитатора. Вот уже двое суток они с Клейном находились в тесном пространстве капсулы. Делать здесь было абсолютно нечего, да еще Клейн, будто издеваясь, на все его попытки завязать разговор отмалчивался или отвечал односложно. Майле был уверен, что он ведет себя так из-за гибели корабля и срыва задания, да и сам был потрясен смертью товарищей по экипажу, но… Они-то остались живы! Уж казалось бы, кто-кто, а офицер спецкорпуса должен это понимать и вести себя соответствующе. Но как бы то ни было, оставить Клейна в таком состоянии Майле не мог. Им еще неизвестно сколько времени находиться вдвоем в тесном замкнутом помещении, так что чем быстрее каждый из них преодолеет кризис, тем лучше для обоих. Однако Майле не придумал ничего умнее, как начать выводить Клейна из себя. Пусть накричит на него, даже побьет, если захочет, только не молчит, делая вид, что он один в капсуле. Полдня Майле старательно изображал идиота. В какой-то момент это стало даже весело, появился азарт, любопытство: как долго продержится Клейн, прежде чем потеряет свою хваленую выдержку? И что он тогда сделает? В то, что Клейн может причинить ему настоящий вред, Майле не верил. Ну поорет, что для снятия напряжения даже полезно. А если ударит… Что ж, в капсуле есть запасы медикаментов, и медикоробота он за одной из стеновых панелей видел. — Клейн! Кле-ейн! Тот лежал на откидной кровати. На неоправданно громкий крик повернулся, но ничего не сказал, лишь посмотрел исподлобья. — Хочешь рыбку? — Майле скривил губы в идиотской улыбке, после чего снова поднес ко рту тюбик и самозабвенно к нему присосался. Резкий удар под дых и болезненный захват стали для него полной неожиданностью. Хотя он специально провоцировал Клейна и убедил себя, что готов иметь дело с последствиями, все же надеялся, что обойдется обыкновенным скандалом. И, честно говоря, не очень представлял, что ему теперь делать. — Ай! Ты чего? — пискнул он, пытаясь вывернуться из захвата. Естественно, у него ничего не получилось: Майле хоть и занимался во время учебы в Академии борьбой, но не имел против офицера спецкорпуса ни малейшего шанса. Клейн дёрнул заведенную за спину руку Майле от себя и вверх, и тот взвыл от резкой боли. Показалось, будто его плечо вылетело из сустава. Он выгнулся назад, пытаясь уменьшить нагрузку на горящую огнем конечность и, запрокинув голову, посмотрел на стоявшего за спиной Клейна. Лицо у него было абсолютно невозмутимым, будто это и не он сейчас выкручивал Майле руки. А может, Клейн и правда не понимает, как ему больно?.. — Ты мне руку так сломаешь! — обиженно воскликнул Майле. И получил мощный удар локтем в челюсть. От неожиданности он дернулся, руку и спину пронзила новая волна боли, и на какое-то мгновение у него потемнело перед глазами. — Прости, я… Я не должен был тебя злить, — всхлипнул он и почувствовал, что по лицу текут слезы, а из разбитой губы — кровь, и от осознания этого стало мучительно стыдно. Это ж надо — расплакаться, будто девчонка! И как он после этого в глаза Клейну будет смотреть?! — От… отпусти, пожалуйста. Я не буду больше тебе мешать, — Майле глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и… разрыдался в голос. Клейн тут же отпустил вывернутую руку и, кажется, даже отступил на несколько шагов. Правда, в последнем Майле уверен не был, он не мог и не хотел оглядываться назад. Он стоял, прижимая к груди покалеченную руку, и тщетно пытался подавить всхлипы. Он понимал, что сам виноват, и нисколько не злился на Клейна. Скорее уж на себя. На свою глупость, слабость, несдержанность. Неожиданно Клейн взял его за плечи — не сильно, едва касаясь — и развернул лицом к себе. Майле зажмурился и прикусил и без того кровоточащую губу. Ему казалось, что если сейчас он посмотрит в глаза Клейна, то увидит там жалость и презрение. Наверняка офицер спецкорпуса не поймет, чего это он разрыдался от одного-единственного удара. Ну ладно, не от одного, но… Тут Клейн раскрытой ладонью ударил его по лицу. От удивления Майле даже перестал всхлипывать. Он открыл глаза и посмотрел на Клейна. Тот казался как обычно спокойным, вот только глаза его странно блестели. Но, во всяком случае, не выражали презрения. Майле чуть смущенно улыбнулся, говоря тем самым, что успокоился, не держит зла, и конфликт можно считать исчерпанным. Но Клейн вместо того, чтобы отойти и сказать что-нибудь ободряющее, еще несколько раз хлестко ударил его по щекам. Не больно, но очень обидно. — Эй, хватит, я уже успокоился, — Майле сделал шаг назад — ему вдруг резко стало неуютно находиться так близко к Клейну. Да и… выглядел тот как-то странно. Так что нечто в душе Майле тоскливо заскулило и стало требовать немедленно спрятаться. Но это же бред — бояться собственного друга! Тем не менее взгляд Майле опустил и сделал еще один крошечный шажок назад. Нужно было срочно как-то разрядить обстановку, сказать что-то умное или смешное. Но как назло, в голову ничего не приходило. Разве что… — Слушай, ну ты меня напугал! Не делай так больше, ладно? Рука, между прочим, до сих пор болит. И губу ты мне разбил, — Майле провел кончиками пальцев по губам, стирая кровь. Посмотрел на Клейна. Тот стоял в той же позе, что и минуту назад. И молчал. Почему он молчит?! Неужели не понимает, как это действует Майле на нервы?! Поутихший было инстинкт самосохранения заголосил с новой силой. Майле подобрался, словно в ожидании нового нападения. Глупо, да. Но слишком странно и пугающе все это выглядело. — Клейн?.. — робко позвал он, и именно в этот момент тот бросился на него, толкнул к стене, прижав спиной к мягкой поверхности. Тэшшш! Ну это уже слишком! Майле собрался высказать все, что думает по поводу дурацких шуточек Клейна, но тут в его губы впился чужой жадный рот. Чужой язык прошелся по кровоточащей ранке, слизывая проступившую соленую каплю, и сразу же на нижней губе сомкнулись чужие острые зубы. Кусая, разрывая нежную кожицу дальше, как будто их обладатель задумал прокусить губу насквозь. Майле не сдержался, вскрикнул. Воспользовавшись этим, язык Клейна нагло ворвался в его рот, проскользнул глубже, словно задавшись целью пролезть в горло… Майле был настолько шокирован, что даже не сразу начал сопротивляться. Он попытался оттолкнуть Клейна, хоть как-то помешать насилию. Но тот с обидной легкостью, не прекращая поцелуя-укуса, перехватил его руки и прижал их к стене. Пострадавшее плечо пронзило новой болью, но на этот раз Майле почти не обратил на нее внимания — паника послужила наилучшей анестезией. Прижатый к стене, лишенный возможности пошевелить руками или ногами, он был унизительно беспомощен. Происходящее с ним сейчас казалось хуже любых самых страшных кошмаров. Или это и есть кошмар? Ведь не может же Клейн, спокойный, рассудительный Клейн и в самом деле хотеть… Нет! Нет! Не-е-ет… И Майле с силой сжал зубы, кусая язык сошедшего с ума Клейна. Тот среагировал моментально — отпустив его руки, он надавил на особые точки на скулах, разжимая стиснутые зубы. — Клейн, пожалуйста, давай поговорим спокойно, — произнес Майле, лишь только его рот оказался свободным. — Я понимаю, что был не прав, раздражая тебя и… хочешь, я до конца полета вообще больше ни слова не скажу? А? Ты прости, что я тебя укусил. Ну я на самом деле только с девушками целуюсь, — Майле посмотрел на все еще вдавливающего его в стену Клейна и, вдохновленный тем, что тот его слушает не перебивая, продолжил: — Понимаю, что мы сейчас здесь вдвоем, и ты мог подумать, что… знаю, многие мужчины в космосе начинают… ну, отношения друг с другом. И я их не осуждаю, нет. Понятно, что когда ты несколько месяцев болтаешься в замкнутом пространстве без надежды встретить женщину, все воспринимается проще, но… Это просто не мое, понимаешь? Ты не подумай, я… пробовал. Меня мужчины на самом деле не привлекают. Там, на корабле, я и не думал, что… В общем, прости, если ввел тебя в заблуждение. Я не специально. Честно. Я думал, мы… друзья? Отпусти меня, а? — Майле замолчал, и какое-то время они стояли в тишине, тесно соприкасаясь телами, так что Майле отчетливо чувствовал возбуждение Клейна. — Нет. Клейн сделал шаг назад и, прежде чем Майле осознал услышанное, резко потянул его на себя, развернул и швырнул лицом вниз на кровать. Майле не успел даже перевести сбившегося от удара дыхания, как Клейн взобрался на него сверху, поймал многострадальные руки и зафиксировал их сверху креплением. — Нет, Клейн! Я не шучу! Не надо! Я не хочу! Ты… ты же не станешь меня… насиловать? Клейн между тем, ни на что не отвлекаясь, задрал вверх его форменный джемпер, оголяя спину, и взялся за ремень штанов. — Нет! Пожалуйста, не надо! — Майле попытался взбрыкнуть ногами, бедрами, но тем самым лишь помог насильнику стянуть с себя штаны и белье. Тот страх, что он испытывал до этого, не шел ни в какое сравнение с охватившим его сейчас ужасом. Он принялся изо всех сил дергать скованными руками, напрягать мышцы спины и ног в отчаянной попытке выбраться из-под тяжелого тела. — Клейн! Ну что ты делаешь?! Клейн, пожалуйста, остановись! Пожалуйста… Клейн… — из глаз Майле во второй уже раз за вечер покатились слезы, но его друг — а друг ли? — не обращал на мольбы внимания, сосредоточенно ощупывая его зад. Без лишних церемоний приподнял Майле за бедра, придавая ему более удобное для себя положение, и резко вставил в сжатый анус палец. — А-а-а! — Майле испустил отчаянный вопль. Он не врал, когда говорил, что имеет опыт однополого секса. Более того — секса пассивного. Но с его последнего такого эксперимента прошло уже около двух лет, и сейчас ему было больно. Очень больно. Клейн вставил в него сразу два пальца без смазки, резко, грубо, словно специально причиняя боль. Будто крики, слезы и непрекращающиеся попытки вырваться доставляли ему удовольствие. Краем сознания Майле отметил шелест отъезжающей в сторону панели, сместившийся вес Клейна на нем, звук отвинчивающейся крышки и… Эта новая боль не шла ни в какое сравнение ни с чем, испытанным им раньше. Возникло ощущение, что его пронзило насквозь, что Уорвик каким-то образом ухитрился порвать не только его задницу, но и внутренние органы. Никогда, ни с одним из своих прежних любовников, Майле и не предполагал, что это может быть так… больно… больно… больно… Боль замутнила ему разум. Кажется, он кричал — во всяком случае, горло его потом оказалось содранным. Все то время, пока Клейн его насиловал, он не ощущал ничего, кроме этой всепоглощающей, чудовищной боли. Он даже не заметил, в какой момент все прекратилось. Клейн кончил, смешав свою сперму с его кровью, слез с кровати, заправился и освободил ему руки, но Майле не нашел в себе сил даже на то, чтобы пошевелиться. Так и лежал: растерзанный, избитый… — За что? — обращаясь скорее к самому себе, прохрипел он, может, минуту, а может, и целый час спустя.— Почему… так? ¬¬¬ — Мне нравится причинять боль, — неожиданно ответил Клейн. Его голос был абсолютно ровным, как будто они обсуждали отстраненную философскую проблему. – Будет лучше, если и ты научишься расслабляться и получать от этого хоть какое-то удовольствие. — Что?! Ты… Ты хочешь сказать, что будешь… делать со мной это и дальше? — Буду. Это и много чего еще. — Что?! Нет! Пожалуйста, Клейн, не надо! Я… Я не смогу! — Майле приподнялся, опираясь на здоровую руку, и посмотрел Клейну в глаза. Он все еще не верил в реальность происходящего, не верил, что тот капитан Уорвик, которого он знал, которым восхищался, мог так с ним поступить. И… и… нет! Он не мог, совершенно точно не мог после всего оставаться настолько спокойным. — Я смогу. Твой выбор: мучиться или наслаждаться. Сильная боль бывает очень сладкой. Нужно только научиться ее ценить. — Боль?.. Сладкой?! Нет! Никогда. — Тебе же хуже. Если не научишься этим наслаждаться, получишь только боль. Мне, в общем-то, все равно. Майле неверяще смотрел на человека, которого еще недавно считал своим другом. Человека, спасшего ему жизнь и… отнимающего ее? Нет! Что бы ни происходило дальше, что бы это чудовище с ним ни делало, он выдержит! Не вечно же будет продолжаться полет! А что до наслаждения болью… То пошел Клейн… туда, куда тэши не пролезают! Уж что-что, а принимать участие в собственном истязании Майле не станет. Никогда! *** Никогда не говори «никогда». В истинности этого утверждения Майле убедился на пятый день полета. Или на третий день после первого изнасилования — это уж смотря как считать. За последние двое суток он понял, что совсем ничего не знал ни о боли, ни о возможностях собственного организма. Сколько раз ему казалось, что всё: нанесенные ему Клейном повреждения критичны, что вот прямо сейчас он умрет. Но нет — не умирал, более того, каждый следующий раз оказывался хуже предыдущего. Клейн с невероятной изобретательностью придумывал все новые и новые способы поиздеваться над его телом, приспосабливая немногочисленные имевшиеся в капсуле предметы к изощренным пыткам. Потом он погружал окончательно замученного Майле в кокон медикоробота и с профессионализмом опытного врача залечивал все нанесенные травмы. Затем Майле спал, и все начиналось сначала. За эти двое суток они с Клейном не обменялись и десятком слов — Майле только кричал, умоляя своего палача остановиться, а Клейн изредка отдавал короткие приказы. И вот сейчас Майле, обнаженный, за руки прикованный к стене, лежал на кровати, обреченно ожидая момента, когда Клейн приступит к новой порции пыток. И тот приступил. Правда, совсем не так, как предполагал приготовившийся к нестерпимой боли Майле. Клейн не стал ни бить его, ни выкручивать руки, ни резать ножом. И раскаленных докрасна ремонтных инструментов тоже пока не было видно. Нет, в руках Клейна была только тоненькая ленточка, вырезанная из бинта. Слишком маленькая и легкая, чтобы ею можно было что-то связать. Но помня об извращенной фантазии Клейна, Майле и на нее смотрел с тревогой. Клейн пропустил ленточку между пальцев так, что один ее конец остался висеть свободно, и поднес ее к шее своей жертвы, проводя получившимся «хвостиком» по коже. Майле напрягся, ожидая подвоха, но ничего страшного не происходило. Только ленточка невесомо скользила по телу. По шее, плечам, груди, животу. Вокруг пупка — снова наверх, к напряженным от страха и холода соскам. Эти легкие прикосновения слишком сильно напоминали ласку, которой тело Майле было так долго лишено, и он с ужасом понял, что начинает возбуждаться. Нет! Только не рядом с Клейном! Только не после того, что он с ним делал! Майле зажмурился и замотал головой, сбрасывая с себя наваждение, запрещая собственному телу реагировать на эту почти ласку. — Лежи спокойно, — свободная рука Клейна легла ему на мошонку, захватывая ее в горсть, сдавливая, сминая, принося первую на сегодня боль. Майле вскрикнул, и кулак Клейна медленно разжался. Приостановившаяся было ленточка продолжила свой путь. Но на этот раз присутствие второй руки у Майле в паху не давало ему дергаться. Тэш! Он готов был терпеть эту странную ласку, если так было надо, чтобы избежать боли. Только вот к тому, что страх не предотвратит возбуждения, а усилит его, он готов не был. — Молодец, хороший мальчик, — сказал Клейн, заметив его реакцию. Он отложил в сторону ленточку и огладил налившийся кровью член, одновременно с силой сжимая правую ягодицу Майле. — С болью ты познакомился, пора учиться наслаждению, — то, что после этих слов начал с ним проделывать Клейн, раньше делали и другие любовники Майле. Они также целовали его шею, кусали, выкручивали соски, обсасывали кожу… Но нет. Тогда это все было иначе. Никогда прежде Майле не испытывал такого сумасшедшего, пьянящего восторга от прикосновений. Не чувствовал ласк так ярко. Не воспринимал обжигающую соски боль изысканным наслаждением… А Клейн между тем перевернул его на живот, подложил ему под бедра скатанную в валик одежду и начал легонько раскрытой ладонью — не ремнем — шлепать по приподнятой заднице. На какое-то время возбуждение Майле спало. Он инстинктивно приготовился испытать ту сводящую с ума боль, что причинял ему Клейн предыдущие двое суток. Но боль не приходила — не называть же так, в самом деле, то приятное жжение ягодиц, что несли с собою шлепки. Приятное?! Это что он такое подумал?! Нельзя… Рука Клейна обхватила его прижавшийся к животу член, выметая из головы Майле все ненужные в этот момент мысли. Тэшш… Как же давно у него не было нормального секса… Пусть уже Клейн его изнасилует, только даст, наконец, кончить! — Клейн! Пожалуйста, я хочу… — простонал он, поводя бедрами, побуждая руку на своем члене начать двигаться. Но у Клейна были свои планы на этот счет. Он посильнее обхватил пальцами основание члена Майле, а сам одним мощным движением ворвался в его хорошо разработанный за два дня анус. Майле испустил придушенный писк. Ему было больно, но сейчас эта боль воспринималась совсем не так, как раньше. Если бы только еще рука Клейна не мешала ему кончить… Он дернул бедрами в надежде, что увлеченно трахающий его Клейн разожмет пальцы. Член вошел в него под новым углом, задевая простату, даря наслаждение почти такое же яркое, как до этого — боль. Совершенно обезумев от завладевшего им желания, Майле начал самостоятельно двигаться навстречу яростно вбивающемуся в него члену. Он громко стонал, повизгивал, признавая полную свою капитуляцию. В эту минуту он готов был стерпеть все, что бы ни вздумал с ним сотворить Клейн, лишь бы тот только не прекращал этой сладостной пытки. Клейн задвигался быстрее и резче. Причиняя боль, стиснул руку на мошонке, и Майле почувствовал, как член внутри него начинает пульсировать, извергаться, наполняя его теплой жидкостью. Кончив, Клейн еще какое-то время полежал на нем, придавливая к кровати немалым весом и все еще не отнимая руки от его твердого члена. Майле понимал, что Клейн еще только начал развлекаться, что сейчас как раз и последует главная боль. Но все это было неважно по сравнению с его собственным неудовлетворенным желанием. Или… Возможно ли, что предчувствие боли возбуждало его лишь сильнее? Неужели Клейн так легко добился своего, сделал из него, Майле, законченного извращенца?! Клейн меж тем приподнялся над ним и взял откуда-то из-за спины тюбик с заменявшим им смазку гелем. Но зачем?! Он ведь только что кончил ему внутрь, там и так все скользко от спермы, так что если он захочет овладеть им еще раз, проблем не будет. Или он решил в награду подрочить Майле, и смазка нужна для этого? А что? Отличная идея, а то он с ума уже сейчас сойдет от невозможности разрядки. Но Клейн, обильно смазав руку гелем, направил ее к припухшему входу. Надавил, проникая внутрь сразу тремя пальцами, что после недавнего секса принесло лишь легкий дискомфорт. Совершив несколько фрикций, начал сгибать пальцы внутри, разводить их в стороны, растягивая, разминая нежные ткани. Эти манипуляции Клейна приносили боль, но не резкую, вполне терпимую. Да что там — приятную. Только вот… у Майле появилась пугающая догадка о том, для чего он это делает. Его мышцы рефлекторно дернулись в запоздалой попытке закрыться. Он качнул бедрами, стараясь так извернуться, чтобы слезть с засунутых внутрь пальцев. Даже разрядки уже не хотелось — только освободиться, только оказаться подальше от Клейна с его сумасшедшими идеями. — Нет… нет… не надо! Пожалуйста, нет! — Тихо, не дергайся, — сказал Клейн. Его рука на члене Майле задвигалась, приводя опавший было орган в состояние готовности. Одновременно с этим он стимулировал простату, и вскоре уже Майле снова не мог ничего соображать. Только насаживаться на пальцы, которых стало уже четыре. Только стонать от желания и боли, умолять своего мучителя о разрядке. Посчитав, что анус достаточно подготовлен к продолжению, Клейн вытащил из него пальцы и еще раз обильно смазал руку гелем. Майле разочарованно застонал — пустота внутри ощущалась особенно явно после активного растягивания. Тэш! Да что же это такое?! В кого Клейн его превращает?! Не хватает только начать умолять его вставить. А ведь еще немножко, и начнет! Но тут Клейн прижал к его хорошо растянутому входу кулак, блестящий от обилия смазки, надавил, протолкнул внутрь. Майле заорал от прострелившей все тело боли. Он чувствовал себя надетой на вертел дичью; первопроходцем, которого варвары казнили сажанием на кол… Боль… Боль… Снова боль. Когда же это закончится?! Когда Клейну надоест мучить его?! Прошла почти минута, прежде чем Майле хоть как-то привык к огромному кулаку внутри себя. И только тут понял, что все это время Клейн не шевелился, позволяя ему справиться с ощущениями. Да еще второй рукой заботливо придерживал за живот, чтобы он, дернувшись, не навредил сам себе. Видимо, он понял, что Майле стало полегче, и принялся осторожно двигать кулаком внутри. Вторая его рука вернулась на полностью опавший член Майле, поглаживая, сжимая, лаская. Медленно, но верно возбуждение возвращалось к Майле, и даже кулак внутри стал приносить замешанное на боли удовольствие. Да и боли, честно говоря, становилось чем дальше, тем меньше. Клейн вставил в него руку почти по локоть, целиком вытащил, снова вставил… Майле хотелось кричать от этого запредельного удовольствия, но он мог только сипеть сорванным голосом: — Да… Еще… Ааааах, — после долгих мучений его наконец накрыл оргазм. Болезненно яркий. Пугающе сильный. Как и все рядом с Клейном. Как и сам Клейн. Когда Майле пришел в себя после короткого обморока, Клейн сидел рядом с ним и ласково перебирал его волосы. Это было настолько дико, неожиданно, невероятно, что Майле попытался подскочить со своего места, но был остановлен непривычно заботливыми руками. — Тшш, все. Не бойся, на сегодня все. Майле полувздохнул–полувсхлипнул и отвернулся к стене. Ему нужно было время, чтобы осознать произошедшее. И, наверное, ему почудился тихий голос за спиной, произнесший: — Майле… Осталось пятнадцать дней. *** В последующие дни Клейн продолжил приучать Майле к боли. Изобретаемые им пытки были, как и прежде, разнообразны, но ни разу по жестокости они не повторили устраиваемых им в первые двое суток зверств. И каждый раз по их завершении он доводил Майле до оргазма. Майле мог сопротивляться, кричать, умолять прекратить, но на самом деле ему самому все это доставляло удовольствие. Словно бы в тот день, когда он кончил от кулака в своей заднице, кто-то отключил в нем инстинкт самосохранения, заменив его способностью упиваться самыми сильными страданиями. Те две недели — нет, пятнадцать дней — стали самыми страшными, самыми сладкими воспоминаниями в его жизни. И если о чем-то он потом и жалел, так это о том, что кроме игрищ их тогда ничего не связывало. Они не вели пространных разговоров, как на корабле до нападения контрабандистов, даже бытовые вопросы обсуждали по минимуму. Все их общение сводилось к кровавым играм, да обязательному лечению после них. Если бы только можно было повернуть время вспять! Уж тогда-то Майле обязательно сказал бы Клейну, что несмотря ни на что, считает его своим другом. И да — самым близким в Космосе человеком. Но, увы, в действительности тогда с его губ слетали лишь проклятия, слова ненависти и злости. Почему? Ведь на самом деле он не чувствовал ничего такого! А на шестнадцатый день капсула достигла ближайшей базы. Клейн на прощание шепнул ему лишь обидное «постарайся забыть» и ушел по своим секретным делам офицера спецкорпуса. Больше они не виделись. Майле честно пытался последовать совету и забыть, вернуться к нормальной жизни, где нет и не может быть места боли и насилию. Но слишком скучными на фоне переживаний тех трех недель были его будни. Отправленный служить механиком на тихом, развозящем военную почту корабле, он каждый день, каждую ночь заново переживал все, что с ним проделывал Клейн. Это было ненормально, Майле и сам понимал это. По-хорошему ему нужно было обратиться к специалисту, занимающемуся реабилитацией жертв насилия. Но... Он не мог рассказать хоть кому-нибудь о том, что на самом деле происходило в той капсуле. Так никто и не узнал, что связывало молодого лейтенанта Хафа с капитаном спецкорпуса Клейном Уорвиком. *** Прошел год. Говорят, время лечит. Может быть… Майле не был в этом уверен. По крайней мере, собственный опыт убеждал его в обратном. Чем сильнее он стремился забыть Клейна, тем чаще его лицо всплывало перед глазами. Чего он только не перепробовал! Во время длительной командировки на одну из давно заселенных и благоустроенных планет начал встречаться с умной, красивой — именно такой, как ему нравились раньше, девушкой. Год назад, до тех перевернувших всю его жизнь событий, он был бы на седьмом небе от счастья, общаясь, обнимаясь, занимаясь любовью с подобной умницей и красавицей. Но… Теперь ему рядом с ней было некомфортно. Он чувствовал себя грязным, не имеющим права осквернять столь чистое существо. Следующая его попытка была с прожженной жизнью многократной вдовой из тех, в постели которых порой оказывается одновременно не по одному мужчине… Это было просто противно. Очаровательная медсестра; офицер-летчица с корабля, куда он получил новое назначение; соседка по гостинице на какой-то очередной планете — все было не то. И Майле решился попробовать с мужчиной, благо претендентов на его благосклонность всегда было достаточно. Механик с его же корабля оказался сентиментальным идиотом. Симпатизировавший ему еще в Академии друг, с которым они случайно где-то встретились, был слишком мягок. Как и еще двое, имен которых он не запомнил. Так Майле решил попытать счастья с партнером-садистом. Что ж… это оказалось не самое удачное решение. Боль, под руками Клейна приносившая ни с чем не сравнимое удовольствие, на этот раз оставалась просто болью. Он справился, перетерпел, но больше подобным мучениям себя не подвергал. Эксперимент был окончен. Диагноз поставлен. Больной признан неизлечимым. Майле просто был не нужен никто, кроме Клейна. А Клейн для него был недоступен. А раз так… Он был максималистом и довольствоваться жалкими подделками в виду отсутствия оригинала не собирался. И так уже пару раз выставил себя идиотом, во время секса со случайными партнерами шепча дорогое ему имя. Хватит! В этой жизни кроме любви есть еще много чего интересного, нужно только найти что-то по-настоящему свое. Вот только — что?.. Общаться с сослуживцами стало неинтересно. Все их разговоры крутились вокруг девочек (или мальчиков, тут уж у кого что), выпивки и иногда, очень редко, работы. Майле искренне не понимал, что мог находить во всех этих пьянках раньше. Неужели ему в самом деле когда-то нравилось в обществе вот этих надираться дешевой выпивкой в барах?! Постепенно Майле становился все более замкнутым. Он много времени проводил над книгами, совершенствуя свои познания в механике, технике, физике. То, что с таким трудом давалось ему в Академии, теперь превратилось в единственное спасение от тоски. Но все равно, хотя физика и механика оказались неожиданно интересными, они не смогли заполнить образовавшуюся в его душе пустоту. Почти каждую ночь на протяжении всех этих лет ему снился Клейн. Каждый день по тому или иному поводу он думал о нем. О том, кто когда-то спас ему жизнь. О том, кто в итоге ее все-таки отнял. Ведь серое существование, которое он вел последние годы, — это не жизнь. Вот так он и плелся во времени. Изо дня в день, из месяца в месяц. Без семьи, без друзей, без надежды… До той самой минуты, пока не увидел вернувшую его к жизни фотографию. Тот звездолет ничем не выделялся из череды ему подобных облегченных боевых кораблей. И неполадки на нем Майле обнаружил стандартные. Видимо, интендант звездолета решил сэкономить на топливе, и в двигателе образовался харедан. С имевшейся на базе техникой, устранить его было делом пяти минут. Ну и еще Майле кое-что наладил там по мелочи. Все равно это заняло у него не больше часа. В тот момент, когда он выходил из механического отсека, отсутствие на корабле действительно крупных неполадок казалось ему весьма досадным, ведь то было его последнее задание за день, и теперь ему предстояло выдержать длинный ничем не занятый вечер. В каюту капитана он зашел с целью отчитаться о проделанной работе. Это также не было чем-то необычным, Майле так делал всегда. И не раз ему приходилось дожидаться командира звездолета в пустой каюте — все они почему-то считали, что работа по устранению неисправностей должна быть долгой. Необычным было лишь то, что капитан, уходя, даже не удосужился закрыть папку с заданием. Правда, в его защиту можно сказать, что страница, на которой это папка была открыта, вряд ли заинтересовала бы кого-то еще, кроме Майле. Ведь на ней не было ничего, кроме той фотографии. Фотографии Клейна Уорвика. Когда Майле ее заметил, он не поверил своим глазам. Решил, что начинает сходить с ума, что его помешательство уже становится опасным. Забыв об осторожности, он подошел к столу, взял папку в руки, перевернул страницу назад и начал читать содержавшуюся там секретную информацию. Если бы капитан звездолета вернулся в каюту в это время, зарвавшегося механика как минимум уволили бы с самыми плохими рекомендациями. А то ведь могли бы и отправить под трибунал. Но он не вернулся. Майле дочитал страницу и вернул папку назад точно так, как она лежала. Его ум в эти минуты был ясен, как никогда. Или, наоборот, разум его окончательно покинул? Ведь как иначе можно было бы объяснить принятое им буквально за секунды решение? Абсолютно безумное, нелепое, нелогичное… Да какая к тэшу логика?! Когда… Когда впервые за эти годы у него появилась надежда. Крохотный шанс на настоящее счастье. И пусть остальным его решение покажется горячечным бредом тяжело больного человека. Пусть! Ему давно уже не было до них всех никакого дела. Все. Он решил. И впервые за пять лет почувствовал себя живым. Поразительно… Сколько раз бессонными ночами он говорил себе, что готов перевернуть космос, лишь бы только увидеть Клейна. Хоть ненадолго. Хоть мельком. Что ж… Судьба его услышала. Космос переворачивать не потребуется. Нужно будет только совершить нечто столь же безумное. О да, теперь он знает, где искать Клейна. И туда даже реально попасть. Клейн Уорвик находился в тюрьме. Нет, не так — в Тюрьме. На планете, одно упоминание которой заставило бы содрогнуться кого угодно в обжитом космосе. На планете, куда свозились все самые опасные преступники. На ней не было космопортов. Оттуда невозможно было выбраться. А численность населения там регулировали сами обитатели, установив для себя суровый, четко регламентированный строй. Как узнал Майле из той папки, управлял планетой Совет Пяти. Люди, формировавшие содержимое папки, охарактеризовали их, как самых сильных, самых жестоких и беспринципных негодяев… Одним из них и был Клейн. На эту-то планету Майле и собирался отправиться. Он понимал, что добраться до Клейна будет нелегко. Что даже если он это сделает, Клейн вряд ли ему обрадуется. Да что там… наверняка он его даже не вспомнит. Пусть! Пусть делает с ним, что захочет. Пусть даже убьет, замучает пытками до смерти. Все равно… Жизнь Майле и так уже давно принадлежит Клейну. И если он ее действительно заберет… так будет даже лучше. Формально отрапортовав капитану звездолета об исправленных неполадках, Майле заспешил в свою каюту. Придумывать план проникновения на планету. В эти мгновения он был по-настоящему счастлив. Ведь каждая минута теперь приближала его к Клейну. К его Судьбе. Его палачу. Его наваждению. Его… любимому?