Местные достопримечательности!

Ничто не предвещало. Ничего не пред... Так, стоп. Еще раз и сначала. Как бы странно это не звучало из уст человека, возлежащего на дыбе, но действительно — ничто ничего не предвещало. Хотя... Если быть совсем откровенным, то кое-что определенно должно было меня насторожить. Но начиналось все довольно безобидно. Начиналось это с билетов в Катанию. Все было довольно прозаично: моя благоверная вдруг заявила, что все ее достали, что мои пациенты — мудаки и уроды, что она, мол, личность творческая, и душно ей становится в нашей столице, и вдохновения-то у нее нет, и что если мы немедленно не уедем с ней в отпуск вдвоем, то она заставит меня пригласить ее на мою работу, чтобы она там рисовала. Однажды она так сделала... Меня потом сотрудники месяц стороной обходили (даже самые долбанутые, которые любят давать моим особенно хорошеньким пациенткам дурацкие имена, типа Жозефина или Анжелика, а потом рассылать от этих самых имен письма эротического содержания). Видимо, боялись, что безумие передается воздушно-капельным путем, а я, прожив с этой женщиной в сумме больше десяти лет под одной крышей, даже более того — под одним одеялом, я-то уж точно сто лет как заражен. Рисовать у меня на работе... Это столь же безумно, как заявить, что все мои пациенты — мудаки! Как?! Они же мертвые! Все! А мертвые, как известно, самый порядочный и безобидный слой населения. Короче, однажды утром она вывалила на меня все, что у нее там накипело (и это я сейчас не про суп говорю... хотя случалось и такое), и хлопнула ладонью по столу, прижав пятерней две горящие путевки на Сицилию, в Катанию, если быть точнее. Она сверкала на меня своими синими очами так, что я даже забыл донести бутерброд с колбасой до рта — так и застыл на полпути. Тогда мне хватило ума только легонько кивнуть, выражая свое полное согласие на все-что-угодно-только-пусть-меня-не-трогает. Намечавшаяся было буря исчезла, будто премиальные во время кризиса, а напротив меня стояла очаровательно улыбающаяся женщина с занесенным тесаком в руке. Когда тесак с глухим стуком опустился на влажно хлюпнувший помидор, я невольно вздрогнул. С тех пор моя жена все время улыбалась: и в день до отлета, и в аэропорту, и даже в самолете, когда я захотел спокойствия ради принять грамм пятьдесят на душу, она не обозвала меня, как обычно, алкоголиком, но так по-доброму снисходительно на меня посмотрела, что я чуть не поперхнулся этим самым коньяком. Одна половина моего разума вопила, что пора «сваливать отсюда, да хоть с парашютом прыгать, она же, блять, стремная!», а вторая обозвала меня идиотом и велела наслаждаться ситуацией. В конце концов, даже у этой женщины иногда бывало хорошее настроение. Мы прибыли в Катанию, и я тут же расслабился. Море, солнце, птички поют, итальянцы кричат моей жене вслед: «Ehi, bella!»... Меня переполняло чувство легкости и безмятежности, я даже сам начал невольно заглядываться на свою, по общему признанию, худшую половинку. Глаза блестят, непослушные волосы лезут в лицо, и ей постоянно приходится с матами придерживать их рукой, платье развевается, обнажая белые колени — Сицилия была ей к лицу. И я уже положительно настроился на уютную гостиницу и прохладный душ, когда эта неугомонная женщина с улыбкой заправского маньяка потащила меня в сторону автобусов. Как оказалось, Катания не была нашим «пунктом назначения». После полуторачасовой езды, жуткого торгашества, переходящего в угрозы, и четырех евро за дорогу, мы оказались в очаровательном портовом городке Поццалло. Не успел я вдохнуть полной грудью теплый морской воздух, как меня уже потащили к ближайшему катамарану. Пытаясь вспомнить хоть что-то из школьного курса по географии, я напряг свой размякший мозг и представил себе карту Средиземного моря, но только после того, как в косой английской речи моей жены проскользнуло слово «Malta», я сообразил, куда мы, собственно, направляемся. На остров. В моей голове проскользнула было замечательная мысль, что что-то в этом ненормальное все-таки было. Но пробежавшись по основным тезисам сложившейся ситуации: море, остров, отпуск вдвоем — я ничего сверхнеобычного так и не нашел, и благополучно засунул все свои «душевные недомогания» подальше. Мальта, скажу я вам, островок в высшей степени непримечательный, это я понял, как только мы сошли на землю. Хотя вам он, пожалуй, мог бы показаться замечательным местом для отдыха — множество пляжей, хороших отелей, к тому же я уверен, что здесь можно найти даже пару тройку заброшенных храмов, но для столь искушенных путешественников, как мы с женой, это несерьезно. Слишком уж все... для туристов. Я даже представить не мог, что моя благоверная вдруг захочет сюда съездить. Когда я уже почти просверлил взглядом дырку в черепе моей единственной, она вдруг обернулась ко мне так резко, будто собиралась поймать как минимум на братоубийстве, но, по-видимому, не обнаружив трупов рядом со мной, разочарованно вздохнула и, ухватив меня за руку, потащила в сторону такси. Минут через двадцать мы остановились в чертогах Мдины, исторической столицы сего милого острова. Мы остановились в какой-то крошечной гостинице, скинули вещи, и я подумал, что наконец-то смогу отдохнуть!.. Heu, me miserrimum! Эта безумная женщина со взглядом заправского маньяка положила свои прелестные ладошки мне на плечи, притянула к себе и доверительным шепотом сообщила: — А теперь мы пойдем смотреть местные достопримечательности! Я не выдержал. — Мы? Достопримечательности? Здесь?! Глупое создание, какие здесь могут быть достопримечательности! Да что мы тут вообще забыли? Отсюда даже до моря на машине ехать придется!.. Она мгновенно меня заткнула. Поцелуем, как же еще? Целовала она редко, но каждый раз как первый. Или последний — никогда не хотел в этом разбираться. Отчего-то каждый раз, когда она меня так целует, становится невыносимо горько. Она отстранилась и заглянула мне в глаза, кротко, снизу вверх, как могут делать только восточные женщины. — Я просто хотела заглянуть в один музей. Только в один — потом, если ты захочешь, мы переберемся поближе к морю, — она услышала мой почти болезненный стон и спешно исправилась, — или не будем вообще никуда перебираться! В конце концов, море ведь может быть не единственным развлечением... — Она погладила меня по груди, и я вздохнул. — Ладно. Веди меня в свой музей, а после разберемся. Она еще раз поцеловала меня, на этот раз легко — легче солнечного зайчика — и выпорхнула вон. Я поплелся за ней, попутно размышляя, что это мог быть за музей, раз уж он даже такую, как она, смог заинтересовать. Ответ ждал меня буквально за углом. — Что. Это. Такое... Мать твою! Я посмотрел на вывеску, потом на жену, потом опять на вывеску, потом слегка заглянул внутрь, но дальше идти не решился. Она изумленно вздернула брови: — Неужели ты боишься? Это ведь по твоей части... — Нет, к этому моя работа никакого отношения не имеет! — Да ну тебя! — передернула она плечами. — Никакой особой разницы не вижу. — Я!.. — договорить я не успел, пока я возмущенно хватал ртом воздух, моя благоверная уже скрылась за дверью. Еще раз взглянув на вывеску, гордо гласившую «Mdina dungeons»*, и, скрепя сердце, вошел внутрь. *** — ... А вот это — маска позора... И не смотри на меня с таким сарказмом! Для людей, у которых все мировоззрение было повернуто на чести, носить такую маску или стоять у позорного столба было действительно страшным наказанием! — Ты-то откуда это знаешь? — А чем, по-твоему, я занимаюсь, когда ты протираешь штаны на работе? — Изучаешь пытки? Я говорил, что я тебя обожаю?.. Ай! — Не пытки, а быт разных цивилизаций! — Я понял, драться-то зачем?! Любимая посмотрела на меня исподлобья, потирая ладонь, которая секунд пять назад так удачно приземлилась на мой затылок, и пошла рассказывать дальше: — А вот это... — А это я знаю! — радостно воскликнул я. — Это испанский сапог, так? Она снова сурово глянула на меня, но увидев, что ее энтузиазм передался и мне, улыбнулась самыми уголками губ. — Ладно, мистер Знайка-переросток, раз уж ты такой умный, пройдемся по моим любимым экспонатам! — Как скажешь, Гаечка. — От второго подзатыльника я успешно увернулся. — Вот это — медный бык. Вы не поверите, но это действительно был бык: очаровательный блестящий медный бык метра полтора в холке, красивый, как... моя жена! В самом лучшем смысле. — Я вижу. Бык. И как это работает? — О-о... — многозначительно протянула моя благоверная, — он полый внутри. Туда засовывали преступника, под быком разводили костер, и человек зажаривался заживо. А вопли его доносились из бычьей глотки, как рев животного. — Ясно. Красивый бык. — Ага, произведение искусства. Так... Про пояс верности тебе рассказывать не надо? — Не надо. Меня интересует вот эта штучка! — Ага! Прелюбопытная вещица! Это груша. Бывает нескольких видов. Ею наказывали прелюбодеек, богохульников и гомосексуалистов. Смотри: груша состоит из лепестков, которые могут раскрываться и закрываться в зависимости от положения винта. И когда эти лепестки были в сложенном положении, то грушу вставляли прямо в... — Можешь не продолжать! — ... и преступник умирал от разрыва тканей и потери крови. — Да-да, понятно. — Мне как-то даже стало не по себе, и я поспешил переменить тему. — Слушай, мы тут, кажется, уже все посмотрели. — Нет, еще один экспонат остался. Пошли? — Она взяла меня за руку и повела. — А в целом, как тебе музей? — Интересный, — я пожал плечами, — но мне кажется, что восковые манекены палачей и преступников были лишними. Уродливые и совсем не страшные. — Конечно, уж ты-то пострашнее видел, товарищ судмедэксперт. А вон на тех посмотри. — Она кивнула в сторону парочки бельгийцев, которые, бледнея, лепетали что-то и таращились во все глаза на пектораль. — Ну, не всем так везет как мне. — Я обнял ее, и она прильнула головой к моему плечу. Мы все шли и шли к тому самому последнему экспонату, людей вокруг было совсем мало, а некоторые залы пустовали вовсе. Если быть до конца откровенным, мне было не по себе находиться в мрачных, безлюдных помещениях, наполненных пыточными машинами, окровавленными куклами и наводящими жуть звуками. Наконец, мы остановились у жесткого, обнесенного веревочкой ложа. Я удивленно начал: — Это же... Договорить мне не дал резкий удар под коленками. Миг, и я оказался возлежащим на дыбе, а сверху на мне сидела моя любимая, очаровательная, страшная до потери пульса жена. Я настолько растерялся, что упустил тот момент, когда еще мог бы ее скинуть, но сейчас, когда она придавила меня своими, на минуточку, шестьюдесятью килограммами и уперлась коленями мне в ладони, я оказался полностью зафиксирован. Шипы на дыбе очень больно упирались мне в лопатки, и если бы не десять лет брака и полная уверенность в том, что моя жена чокнутая, конечно, но не уголовница, я бы закричал что-то вроде: «Помогите, насилуют!» Сейчас я бы даже не отказался от подобного мероприятия, в конце концов, кто бы еще мог похвастать, что занимался сексом на настоящей старинной дыбе, очень возбуждающая ситуация. Но, к сожалению, моя жена явно не была настроены на подобные игрища. О нет, она скорее хотела открутить мне голову! Она почти нежно провела пальчиками по моей скуле и тихо проговорила: — А теперь, лю-би-мый, ты мне расскажешь, кто такая Мирандолина, и почему она «хочет твой алмазный стержень в ее пещере всяческих довольств»? Я мгновенно узнал цитату и проклял своих коллег до девятого колена. — «Пещере наслаждений», милая, — машинально поправил я и тут же прикусил себе язык. Но было уже поздно: ее глаза заискрились синими молниями, будто у нее в голове целую транзисторную будку перемкнуло. Вот теперь мне действительно стало не по себе. Она нагнулась и прошипела прямо мне в губы: — Да хоть «Али-Баба и сорок разбойников». Что за херня, любимый?! Теперь я понял весь смысл этой странной, поспешной, такой нетипичной для нас поездки. И уверяю вас, ни в одной семье фраза: «Это не то, о чем ты думаешь!» — не звучала в более экстремальной ситуации.