По привычке

Даже спустя полтора года волнение не блекнет. Горло пересыхает, живот скручивает, сердце выдавливает кровь к щекам и шее. Кастиэль залпом допивает воду из узкого стакана и вытирает рот салфеткой, сложенной идеальным треугольником. Рука машинально тянется поправить клетчатый воротник. Винчестер в сопровождении молодой хостесс еще не замечает его, спрятавшегося за угловым столиком и тесно прижавшегося к окну. И Кастиэль яснее ясного понимает: он не должен был соглашаться на очередную встречу. Не должен был дожидаться, как цепная дворняга, и суетиться сейчас, как пойманный в банку светлячок. Но они ведь теперь друзья ― а друзья проводят время вместе. Винчестеру не идет вся эта чопорность. Его пальцы слишком грубые, чтобы сжимать плоский кейс; его плечи слишком мужественные, чтобы их обхватывал седой драп пижонского пальто; его походка слишком «вразвалочку», чтобы шагать в начищенных кремом туфлях. Кастиэль готов поспорить ― обувь Винчестера вылизана кем-то другим. Кем-то другой. После вежливого расспроса девушка ведет Винчестера к столику, за которым нервничает Кастиэль. Тот поспешно поднимается, стукнувшись худым коленом о крышку. Он и не чувствует прострелившей нерв боли. Не замечает собравшихся вокруг, как рассада на подоконнике, посетителей. Все, что Кастиэля занимает, ― это широкая улыбка и протянутая для рукопожатия ладонь. Для дружеского рукопожатия, само собой. От его распахнутого пальто веет сыростью и изрядно терпкими духами. Кастиэль отзеркаливает приветливый прищур и вкладывает свою кисть ― Винчестер невозмутимо трясет ее, крепко, по-мужски ― как он, наверное, делает со всеми своими друзьями. И неважно, что раньше эти руки притягивали за пояс, навязчиво лезли под свитер, хлопали по заднице и ласкали самым интимным образом. Они усаживаются напротив ― ни в коем случае не рядом. ― Пробка на центральной, черт бы ее, ― Винчестер не оправдывается за двадцатиминутное опоздание, просто комментирует. Кейс он ставит возле ног в остро отглаженных брюках, пальто ― аккуратно накидывает на резную вешалку. ― Все в порядке. Я и сам недавно добрался, ― врет Кастиэль, уткнувшись носом в меню горячих закусок. Можно лгать, сколько душе угодно: все происходящее ― и так притворство. Хостесс сменяет высокий чернокожий официант, который кладет второе меню и убирает пустой стакан. Винчестер подчеркнуто внимательно изучает блюда, Кастиэль подглядывает за ним исподлобья. Будто дважды в месяц они не пересекаются здесь же и не выучили содержимое меню от корки до корки! ― Ну и погодка, да? ― наконец подхватывает Винчестер, когда они оба скашивают взгляд к окну ― молчать уже нестерпимо. На стекло липнут крупные капли. Начинается дождь. ― Ага, ― флегматично отзывается Кастиэль. С каждой встречей неуютные паузы разрастаются, улыбки редеют, смех становится механическим. Как будто сочная весна перекатывается в сухую осень. Другое дело, что для Кастиэля совместные обеды в качестве друзей всегда были точно поход к врачу. Винчестер убедится, что с ним все в порядке, и смоется на следующие полмесяца. Возвращение официанта спасает от мучительного поиска тем для беседы. Винчестер делает свой стандартный заказ: лазанья с сыром и шпинатом и бокал красного сухого вина. А лет сто назад любой намек на овощи называл кроличьей едой, вино ― уделом дамочек, и с важным видом брал себе бутылку пива и двойной чизбургер, сочащийся жиром и маслом. Кастиэль планирует, как и обычно, повторить заказ за ним. Сколько Кастиэль помнит, он всегда стремился быть похожим на Винчестера. Слушал те же рок-группы, матерился через силу, стригся ежиком, носил большую кожаную куртку. Бегал хвостиком, смотрел с восхищением, лю… Он меняет свой выбор на индийское карри с рисом и белое полусладкое вино. То ли аппетит просыпается, то ли еще что ― желудок неприятно ноет. Винчестер заводит будничный разговор о работе, Кастиэль слушает вполуха. Прошло то время, когда он давился рыданиями, названивал, преследовал, угрожал, умолял. Осталась только… да ничего не осталось. И чем меньше он доведается, тем легче существовать в одиночку. ― Кас, прием. Как у тебя дела, говорю? Кастиэль не сразу соображает, что Винчестер зовет его. Бодрый голос, бодрая музыка и бодрое «кап-кап-кап» на улице сливаются в мутный гул. Но стоит Винчестеру небрежно дотронуться до его рукава ― и Кастиэль испуганно дергает предплечье к себе. Даже от обычного дружеского прикосновения хочется взвыть, как от кипятка. ― Нормально. Винчестер выгибает бровь, намекая на продолжение ― его мимика гораздо красноречивей слов. Кастиэль только плечами пожимает. Его социальная жизнь не насыщенней, чем у крота в земляной норе. А если бы и была, он бы не стал делиться. Смысл? ― Кота завел. У Винчестера аллергия на шерсть, и бездомных зверюшек (вплоть до белок), которых Кастиэль тайком от коменданта прятал в общежитии, все равно приходилось отдавать сердобольным девчонкам. По крайней мере, теперь он мог позволить себе о ком-то заботиться. Винчестер гримасничает и чешет нос, словно само упоминание об этом щекочет ноздри. ― Как там Бальтазар? ― подталкивает он. Таким светским, в меру заинтересованным тоном. Лучше бы они и дальше погоду обсуждали, ей-богу. ― Расстались. На самом деле, они и не встречались. ― Кхм. Сочувствую. ― Не стоит, ― миролюбиво отмахивается Кастиэль и надеется, что в голосе не застревает горькое ехидство. Поначалу Кастиэль всеми силами старался вызвать ревность у него. На собраниях выпускников он маячил перед Винчестером в обнимку с приятелями, нарочито громко хохотал над их шутками, неуместно ластился. Хоть бы хны! А потом, когда перерос эту ребяческую стадию, просто ни с кем не клеилось. И до сих пор не клеится. Официант приносит заказанное и, чуть поклонившись, желает приятной трапезы. Он, кстати, симпатичный и неплохо сложен. Кастиэль мог бы оставить свой телефонный номер под чеком… Но знает, что не сделает этого при Винчестере. Вилки гремят по узорчатому сервизу, ножи пилят по фарфору, бокалы стучат по скатерти. Дождь усиливается, с неба сыпят косые прозрачные иглы. Забавно, как Винчестер скрупулезно орудует столовыми приборами. Раньше он, круглосуточно голодный, налегал на все руками, да еще и в постели. Кастиэль постоянно жаловался на крошки в простынях и патологическое неряшество. Сейчас, невесело думает он, и слова бы не проронил. Винчестер отхлебывает вина и смято выпаливает: ― Мы с Лиз женимся через месяц. ― О. Пряный соус горит на языке. Тягучая нить сыра обрывается с зубца вилки, поднятой Винчестером. Примерно так все обрывается и внутри Кастиэля. Он прикидывает, сколько Винчестер и его пассия являются парой. Месяц, три, пять? Точно не больше шести. Кастиэль познакомился с Лизой, когда притащился зимой ― напившийся, помятый, со снегом за шиворотом ― в съемную квартиру Винчестера. Собирался вновь просить прощения незнамо за что, обещать сделать все что угодно, стать кем угодно. Дверь ему открыла смуглая девушка в мужской футболке, висевшей до стройных бедер. Майка принадлежала Винчестеру ― он когда-то надевал ее на фестиваль тяжелой музыки. Сам Винчестер, сонный и хмурый, выглянул следом и молча впустил его внутрь. Объяснил что-то Лизе, и та вскоре вернулась с крепким чаем. Все заготовленные Кастиэлем слова, пока его шарф сушили на батарее, разбежались, как тараканы; только кружка дребезжала возле стучащих чечеткой зубов. Винчестер после отдал Кастиэлю свои перчатки, проводил вниз и вызвал такси ― даже, кажется, сунул чаевые водителю. И вернулся к Лизе. ― Она беременна, Кас, ― тихо и волнительно сообщает Винчестер. Хлипкий воздушный замок с грохотом рушится, вздымая пыль из заржавелой боли, обгорелых надежд и загнивших страхов. Как Кастиэль себя ни разубеждал, но до последнего верил, что однажды все можно будет вернуть и запустить вспять. Опять ошибся… ― П-поздравляю. Рад за вас, ― Кастиэль сжимает челюсти, плечи, бедра. Косится на пепельницу, приплюснутую возле салфетницы. Хорошо, что он узнал это сейчас, от Винчестера. Иначе услышал бы прекрасные вести от Сэма (тот тоже навещал иногда), общих товарищей, случайно встретил бы счастливую пару с коляской… Но почему в действительности так паршиво? Винчестер не видит его реакции. Или не хочет видеть. Он, ровно поблагодарив, сгибается и стягивает металлическую пряжку с кейса, сосредоточенно ищет что-то. ― Мы планировали разослать всем по почте, но я… решил лично отдать. Вот, ― Винчестер вручает открытку отвратительного, чрезмерно белого цвета, на котором нежно-лиловые розы переплетаются с густыми лозовыми листьями. Удручающая банальность. Кастиэлю не надо заранее подсказывать, что там написано. Он лишь грустно усмехается: Винчестер теперь обо всем говорит «мы». ― Вы приглашаете меня на свадьбу, ― не спрашивает, а утверждает он, раскрывая пригласительный. Конечно, его не могли не пригласить. Ведь так не поступают друзья. ― Приходи. Сэмми будет шафером: не представляешь, как он скучает по вашим ботанским заговорам. И из колледжа ребята обещали приехать. Колледж, около восемнадцати месяцев назад. Утро после бурного выпускного ― Винчестер виновато распинался, что за пределами кампуса нет места экспериментам и им лучше остаться друзьями. Вот чем были для него их отношения: еще одним затянувшимся экспериментом, не более значимым, чем татуировка на груди и самостоятельно пробитая мочка. Воспоминания ведь зарастут со временем так же, как след от прокола. ― Конечно. Если с работы удастся отпроситься, ― негромко говорит Кастиэль. Для него Винчестер был первой серьезной любовью, проводником во взрослую жизнь, примером для подражания, поддержкой ― одним словом, всем. Винчестер не настаивает, хотя они оба мазнули взглядом по жирно выведенной дате: «12 апреля, воскресенье». Кастиэль щелкает зажигалкой, нашаренной вместе с картонной пачкой в куртке. Оранжево-голубой огонек слизывает край тонкой сигареты, серая петля дыма раскручивается в воздухе. ― С каких пор ты куришь? ― удивляется Винчестер, высоко взметнув брови. И нет, Кастиэль не ищет успокоения в укутанном плотной бумагой табаке. Он просто ― заведомо проигрышно ― норовит позлить Винчестера, выкорчевать позабытое, царапнуть за живое. В студенческую пору Винчестер и сам дымил всем, чем на вечеринках сдабривали. Кастиэль раздражался, отчитывал всякий раз и вытряхивал его карманы. Тот не протестовал, а после опять зажимал между губ самокрутку. И выеживался до тех пор, пока его отец не скончался от рака легких. Кастиэль одним из немногих был рядом, когда Винчестер на долгие-долгие месяцы превратился из заводилы компании в угрюмую тень. ― С тех, как ты бросил, ― Кастиэль не уточняет, говорит он про бывшую зависимость Винчестера или про их расставание. Он, по правде, и сам не знает. Какая разница, в конце концов? Здоровье, вечно подкошенное простудами, его благополучие, депрессии ― Винчестер тревожится для галочки. ― Кас, ― мягко упрекает Винчестер. ― У тебя же кашель хронический… ― Внезапно вылечился, ― выдыхает он, двумя пальцами выцепив из искусанного рта сигарету. Кастиэль догадывается, почему Дин не оставляет его в покое, прикрываясь дружбой. Он боится груза вины, если с ним случится что-то серьезное. Если Кастиэль вздумает ― мало ли ― резать вены, размазывать по столу белые дорожки, морить себя голодом, шататься ночью в подворотнях или разгуливать по бордюрам крыши. Дин ведь в ответе за тех, кого приручил. А у Кастиэля не хватает воли прекратить это, снять с себя тугой поводок, за который его периодически тянут и заставляют ползти на четвереньках. ― Как ребенка назовете? ― переводит тему осунувшийся Кастиэль, когда сминает короткий окурок о пепельницу. Ха, будто свою душу смял, тлеющую и растоптанную. ― Еще не выбрали. Лиз целыми днями рыскает в интернете. Знаешь, все эти сайты со значением имен и прочей ерундой… ― Как-то не приходилось сталкиваться. Обед они завершают, как и начали, в задумчивом молчании, наспех цедя вино. Расплачиваются по раздельному счету, кутаются в верхнюю одежду и выходят вместе. Дождь продолжает накрапывать. Они ютятся под навесом бок о бок, застегивая кто пуговицы, кто молнию. На другой стороне дороги мокнет машина Винчестера. Старушка Шеви ничуть не изменилась ― в отличие от хозяина. ― Залезай, подвезу. Мне по дороге. Винчестер перекручивает на пальце кольцо звякнувших ключей ― и в жесте сохраняется его мальчишеская показушность, с какой он впервые продемонстрировал свою «малышку». Кастиэль слабо фыркает на это и следует за Винчестером по лужам ― терять-то уже нечего. Он ощущает себя пустым, как привидение. Кастиэль забирается на пассажирское сиденье и стряхивает морось с плеч дутой куртки. Совершенно не хочется воскрешать воспоминания о том, что они давным-давно вытворяли на заднем сиденье, как целовались до кроваво-красных губ. На секунду ему кажется, что Винчестер думает о том же. Двигатель разогревается, и машина срывается с места. Маневренно, так, что сердце в пятки ухает, ― Винчестер никогда не умел водить по-человечески. По стеклу скрипят дворники, из динамиков магнитолы шипит новостная частота. Волны, которые Винчестер ловил по радио в старые времена, не содержали ничего, кроме слов-воплей песен. ― Остановишь здесь? Я дальше пешком, ― просит Кастиэль, приметив пеструю вывеску супермаркета на повороте. Отсюда до дома еще полчаса ходьбы, но проветрить голову не помешает. Да и надо зайти за кормом для кота, рыжего, усатого и толстого ― Кастиэль постоянно его балует. ― Под дождем растут только дети, Кас, не рассчитывай, ― пробует пошутить Винчестер и добавляет: ― Чего тебе там мокнуть? Кастиэль моргает и разводит руками. Винчестер, вздохнув, съезжает на обочину, под шинами шуршит гравий. Они сидят с минуту, слушая по радио прогноз погоды на завтра. А завтра еще на шаг отдалит от прошлого, в котором законсервированы самые яркие моменты его жизни. ― Дин, ты ее правда любишь? ― шелестит Кастиэль. Имя, давно не произносимое, режет голосовые связки. Винчестер с подозрением поворачивается к нему, приоткрывает рот. ― Если ты про лазанью, то ее могли обжарить и пощедрее… ― Я не об этом. Кастиэль упрямо смотрит на него. Ему просто необходимо разобраться, нашел ли Винчестер рядом с Лизой то, чего не мог получить с ним. Винчестер поймет, должен понять вопрос. Кастиэль успевает насчитать два десятка машин, брызжущих мимо, прежде чем тот осторожно соглашается: ― Полагаю, что да. ― Хорошо, ― в груди отчего-то щемит, но говорит он искренне. Лиза наверняка позаботится о Винчестере ― и это все, чего Кастиэль желает. Он возится, отстегивая ремень. Кастиэль хватается за холодную ручку, когда Винчестер глухо, но внятно произносит, положив ладонь на его дрогнувшее плечо: ― Я… Береги себя, ладно? Кастиэль молчаливо кивает. Оба предчувствуют: это последняя их встреча. Кастиэль не придет на свадьбу Винче… Дина. Он, может, пришлет письмо с извинениями и подарочным купоном в магазин детских товаров. Переминаясь с ноги на ногу на мокром асфальте, Кастиэль ежится и провожает взглядом визжащую Шеви. Она сужается до черной точки и растворяется в цветном море машин. По чисто выбритой скуле катится дождевая капля. Или…