Трещины

- У тебя губы потрескались. Джоанна теперь говорит короткими, емкими фразами, улыбки у нее острые, почти ядовитые, и в руке ее всегда можно увидеть топор – одно из последних изобретений ныне покойного Бити. Китнисс не поворачивает в ее сторону головы, но прикасается дрожащими пальцами к губам. И правда, потрескались, а она и не заметила. Не заметила даже тогда, когда ветер с моря принес соль, и трещинки забились солью, и боль была, наверное, невыносимой, если бы Китнисс не познала все виды боли задолго до какой-то соли в глубоких трещинках губ. … Джоанна прощается с ней на берегу. Китнисс сидит на влажном песке, прибой воровато облизывает ступни, вода в море чуть теплая, ярко-красного цвета. Нечем дышать; воздух перенасыщен сладким запахом разложения. Если закрыть глаза – все равно видно трупы тех людей, которых вынесло на берег ночью. Эти трупы Джоанна называет «подарками», и каждое утро зовет Китнисс собирать богатый урожай. Но сегодня Джоанна прощается. - Пита видели в Дистрикте-2, - говорит бесцветным голосом, поглаживая пальцем острие изящного топора. – Говорят, что он все еще там. Давно пора поздороваться со старым другом. У Джоанны от постоянных тренировок на руках мозоли, потянутые мышцы ноют. От переутомления она порой с трудом держится на ногах, но почему-то не может остановиться. Быть может, седьмая пытается забыться, поверить в то, что она вновь попала на Арену, уже в третий раз, и должна выжить любой ценой – с союзниками или без. Из Китнисс теперь плохой союзник. Китнисс внутри вся выгорела дотла. - Что, даже не пожелаешь мне удачи, солнышко? – Джоанна смешно кривит губы, а в глазах ее таится и копошится что-то мерзкое, что-то жуткое, что-то, что очень похоже на страх. Ее новая Арена распростерлась на весь Панем, по которому как-то нелогично перемещается ее единственный враг. Тот, кто не стал ее лучшим другом, хотя у него были все шансы. Тот, на кого у Капитолия с самого начала были особые планы. - Постарайся выжить, - мысленно ободряет свою потенциально мертвую подругу Китнисс и продолжает смотреть на размытую полоску горизонта. Закат окрашивает небо в кроваво-красный. Пит приходит намного позже. Китнисс слышит его тяжелые шаги по песку, но не двигается с места. Она ждала, так же, как и все ждали, с самого первого дня, когда поступило сообщение о том, что охморенный Пит Мелларк сбежал из больницы Дистрикта-13, уничтожив половину своих надзирателей, а вторую половину каким-то чудом переманив на свою сторону. Все знали, что рано или поздно, уничтожив весь Панем или большую часть Панема, Пит придет сюда, в Дистрикт-4, к Китнисс Эвердин, и скажет ей только одно: - Попалась. … Китнисс резко распахивает глаза, и не находит рядом с собой Джоанну. Пита тоже нет – только бесконечные кошмары, всегда заканчивающиеся одинаково. Китнисс вспоминает море, и не может понять, было ли оно алого цвета от крови убитых, или же окрасилось в багровый благодаря закату. Ее губы потрескались. … Ей везде мерещатся трещины. На потолке нового дома – целых две, змеями вьются из разных углов комнаты, чтобы встретиться прямо в центре потолка, встретиться и тесно переплестись между собой; так тесно, что сложно уже понять, где именно какая трещина. Иногда Китнисс думает, что это морок, видение, галлюцинация, что ни одна из видимых ей трещин в реальности не существует. Иногда Китнисс позволяет себе надеяться на это. … Хеймитч будит ее часа в три ночи. Заходит в комнату, не постучавшись. Он пьян, и он опять чем-то раздавлен. Он будит ее тем, что присаживается на постель, и просыпается она под его затуманенным какими-то неприятными мыслями взглядом. Китнисс давным-давно не ждет от подобных визитов хороших новостей. Хеймитч вытягивается поверх одеяла, и смотрит на потолок; Эффи стоит в дверях, затем включает свет; все морщатся. - Гляди-ка, - фыркает бывший ментор, когда глаза привыкают к свету. – И в этой комнате потолок весь в трещинах. Когда-нибудь этот дом сложится, как карточный. У Эффи холодные руки. Китнисс видит трещины, которые покрывают ее лицо под толстым слоем грима. Не может не видеть. А еще Эффи говорит надтреснутым голосом, и берет Китнисс за руку. Хеймитч, лежащий рядом на постели, что-то мурлычет себе под нос. Какую-то старую песню, тревожную мелодию, от которой не может избавиться. - Джоанна мертва, - говорит Эффи, и Хеймитч замолкает. - Они были так добры, что прислали нам фотографии, - нарушает тяжелую тишину, а затем вновь начинает насвистывать несложный мотив. … «Они» - это Капитолий, который олицетворяют в настоящий момент Альма Койн и Плутарх Хевенсби. «Они» присылают фотографии в надежно запечатанном конверте, с пометкой «конфиденциально». Китнисс долго вертит конверт в руках, хотя конверт давным-давно вскрыт. - Зачем? – спрашивает, только чтобы не приступить к изучению его содержимого. - О, - Хеймитч оживляется и подходит ближе. – Они пытаются сказать тебе, что ты – следующая. Твои фотографии тоже пришлют кому-нибудь в конверте. Хотя, кому? Никого из нас не будет в живых, когда здесь появится Пит Мелларк. Эффи делает глубокий вдох и захлопывает пыльную книгу, взятую неизвестно где. Взгляд ее полон укора, но Хеймитч не обращает никакого внимания. Может, потому что он говорит истинную правду. Может, потому что он привык к подобным взглядам Эффи за долгие годы общения с ней. Может, у него есть другая причина не реагировать. На его лице Китнисс рассматривает тонкую паутину морщин, и понимает, что его трещины пусть и спрятаны чуть глубже, но имеют такую же разрушительную силу. Она не будет гадать над тем, когда появилась первая трещина, и не будет думать о том, когда появится последняя. Она знает, что это случится скоро, очень скоро, и надеется оказаться как можно дальше от него в тот момент, когда его жизнь окончательно превратится в ад. Их жизни давным-давно превратились в ад. … Эффи надувает губы, кривится, наклоняется к картине еще ближе, едва не утыкаясь в нее носом, щурится, будто близорука, и отходит чуть дальше, не прекращая рассматривать то, что изображено на холсте. На Китнисс она сперва не обращает внимания, но, когда замечает, почти сразу берет за руку и подводит к картине – одной из множества других картин, которые привезла из Дистрикта-12 едва ли не ценой собственной жизни. Воспоминание об этом всегда задевает Хеймитча за живое. Он помнит, что это было поспешное бегство, и не может не укорять свою напарницу за то, что взяла с собой картины и косметику, совершенно забыв о действительно полезных вещах. Быть может, он и привык к ее укоряющим взглядам, но к подобной опасной легкомысленности он никогда не сможет привыкнуть. Как и к трещинам на ее нарисованном лице. - Это были очень хорошие краски, - жалуется Эффи, указывая на картину. – Я покупала ему лучшие краски, самые дорогие. И они все, - обводит рукой всю комнату, заставленную картинами, - растрескались. Они не должны были этого делать, не должны были! Не только Китнисс везде видит трещины. … У Джоанны на фотографиях слишком белое лицо. Струйка крови из уголка губ кажется черной. У Джоанны открыты глаза. Рука с длинными пальцами пытается сжимать что-то, чего уже нет. Топор – последнее из того, что создал Бити. Первое из того, что Бити создал специально для Джоанны. - Ей отрубили голову ее же топором, - доверительно сообщает Плутарх, когда Капитолий выходит на связь с Дистриктом-4. Связь совсем плохая, по маленькому экрану то и дело пробегают помехи, изображение кривится и трескается. Наверное, повреждены какие-то провода. Наверное, повреждены не просто так. - Ты знаешь, кто это сделал, - бросает резко Койн, и смотрит с экрана на спокойную, замершую Китнисс. – Ты знаешь, что только ты сможешь его остановить. Когда связь прерывается, Китнисс смеется. Громко, запрокидывая голову, и пальцы ее намертво сжимают подлокотники кресла. Хеймитч дает ей выпить из высокого бокала, Эффи нервно стучит каблуком, но не возражает. Эффи теперь старается молчать, и большую часть времени проводит в той части дома, из которой сделала импровизированную картинную галерею. Бродит среди картин человека, который затопил Панем кровью новой революции, который издевается над ними всеми с помощью фотографий их мертвых друзей. Китнисс морщится, но пьет алкоголь. Спиртное попадает на губы, трещинки начинают саднить, но в голове впервые за долгое время наступает долгожданное молчание. Вакуум. Тишина. Потрескавшаяся, но почти что мертвая, без лишних помех на линиях связи. - Они хотят, чтобы ты вернулась, - говорит Хеймитч медленно, и качает головой. - Нет, - Китнисс мотает из стороны в сторону головой. – Они знают, что он придет за мной. Им лучше, чтобы я была подальше от них. От Капитолия. - Ошибаешься, девочка, - подает голос Эффи. – Они хотят, чтобы ты вернулась и начала сражаться с ним. А ты вместо этого сидишь здесь, в ловушке, и ждешь, когда тебя настигнет один из твоих кошмаров. Впервые за долгое время она говорит так долго. А потом, ничего не добавив, не дождавшись ни возражений, ни согласия со сказанным, резко поднимается с места, и выходит из комнаты. Даже в стуке ее каблуков Китнисс чувствует не злость, а отчаяние. Вечером она наблюдает за тем, как мнется перед закрытой дверью в картинную галерею Хеймитч. Долго не может постучать. Поднимает руку, затем опускает. Медлит. Прислушается, но из комнаты не доносится ни звука. Затем просто поворачивает дверную ручку и заходит. И закрывает за собой потрескавшуюся от времени дверь. Китнисс рассматривает из соседней комнаты стену, покрытую переплетением трещин, и уходит в свою комнату. Ложится на кровать, поверх одеяла, и всматривается в пустоту. У нее не осталось больше слез. У нее не осталось больше сил. Она не может спать. Не может дышать. Но она засыпает, и даже во сне продолжает вдыхать отравленный древней пылью воздух. Ей снится, что кожа на ее руках вся покрылась трещинами. Но утром ничего не меняется. … Кошмары сбываются. … Пит стоит на пороге комнаты, когда она открывает глаза. В руках у него топор, на острие которого, разумеется, нет уже никаких следов крови. Китнисс садится в постели, Пит переступает порог комнаты. И молчит. Китнисс представляет его растрескавшиеся картины. Трещины теперь видны еще лучше – в трещины забилась кровь. Капли крови оказываются и на потолке, и на стенах. Безмятежные глаза Эффи Бряк изучают трещины на лице Хеймитча. Глаза Хеймитча, к счастью, закрыты. Воображение рисует картинку за картинкой. Но Пит продолжает молчать. В ее фантазиях они всегда встречались по-другому, но сейчас Китнисс не уверена, что это – не ее фантазия, а реальность. Поэтому ей приходится встать, подойти к нему ближе, коснуться подушечкой пальца его потрескавшейся щеки. И улыбнуться. - Попался. … Новая трещина делит мир на «до» и «после». … Она прошлась по землям Панема огнем. Он затопил выжженные земли кровью своих врагов. Трещины на их лицах сливаются в один причудливый узор. Китнисс жалеет, что не умеет рисовать, и не может перенести этот узор на бумагу. … Джоанна рассматривает фотографии с неподдельным интересом. - Я неплохо выгляжу мертвой, - на губах ее играет довольная усмешка. – Но мне не хочется проверять так ли это на практике. … Бити создает теперь только огнестрельное оружие. Он остается в Дистрикте-13, там же, где, по словам Капитолия, был убит Питом Мелларком. Вместе с умерщвленным с особой жестокостью Гейлом (на деле оправляющимся от огнестрельных ранений после встречи с повстанцами Капитолия) они работают над новым оружием. Эффи, приехавшая туда же с коллекцией картин, годовым запасом туалетной воды и вечно хмурым Хеймитчем, вносит в их модели свои ценные предложения. Не стоит и упоминать о том, что чаще всего эти предложения связаны с цветом и формой, и почти никогда не берутся в расчет создателями, умеющими делать заинтересованные лица, и думать при этом о том, что будет на ужин. Джоанна достает всех, кто сражается в рядах сопротивления новому режиму, оказавшемуся слишком похожим на режим прежний. Она не меняет свой топор на лук, и носит в нагрудном кармане сложенную в четыре раза фотографию, на которой ее голова отделена от тела. Фотографию она показывает всем, кто попадает в пределы ее видимости, и жаждет добраться до Плутарха Хевенсби, потому что Китнисс запретила убивать кому-либо Альму Койн. Пит продолжает говорить. Дистрикты один за другим переходят на сторону сопротивления, повстанцы присягают на верность тому, кого стараниями нового Капитолия считали хладнокровным убийцей. Питу удается достучаться почти до всех, а тех, кто остается холоден к его словам, убеждает вид держащей его за руку Китнисс Эвердин. Переплетенные руки двух несчастных влюбленных из ныне стертого с лица земли Дистрикта-12 – единственное, до чего не успели добраться трещины. … Китнисс улыбается. Впереди их ждет порочный Капитолий, чья ложь рано или поздно должна была вскрыться, как вскрываются любые гнойные раны. Китнисс думает о том, что все идет по плану. Разгоревшееся благодаря ей пламя будет потушено кровью, которую проливает Пит в ее честь, с ее именем на губах; он убивает их общих врагов. Им помогают убивать их лучшие друзья. Их все еще окружают трещины, и однажды их мир расколется окончательно и бесповоротно. Но сперва они уничтожат то, что на протяжении долгого времени уничтожало их. Китнисс знает, что теперь, в этом треснувшем мире, это и есть высшая справедливость.