Великая

«или даже не бог, а какой-нибудь его зам поднесет тебя к близоруким своим глазам обнаженным камушком, мертвым шершнем и прольет на тебя дыхание, как бальзам, настоящий рижский густой бальзам, и поздравит тебя с прошедшим - с чем прошедшим? - со всем прошедшим. покатает в горсти, поскоблит тебя с уголка – кудри слабого чаю лоб сладкого молока беззащитные выступающие ключицы скосишь книзу зрачки – плывут себе облака, далеко под тобой, покачиваясь слегка больше ничего с тобой не случится - ну привет, вот бог, а я его генерал, я тебя придирчиво выбирал и прибрал со всем твоим барахлишком человеческий, весь в прожилочках, минерал, что-то ты глядишь изумленно слишком будто бы ни разу не умирал» Вера Полозкова

Верно, верно, Богиня. Смерть – это не как хрупкая, неповторимая, единственная в своем роде снежинка, не как узор линий на кончиках пальцев и даже не как грязная лужа под ногами (попробуйте-ка найти две одинаковых лужи, если уж вас за каким-то чертом принесло сюда в этот дождливый день); смерть – это всегда одно и то же. Мне-то Ты можешь поверить, Великая. Кому, как не мне, знать. В первый раз это больно. Больно и обидно. Я хорошо помню свой первый раз – не столь радостное событие, как первый поцелуй или первый глоток пива в трактире после долгих часов битв и путешествий в пыли и грязи (я слишком часто упоминаю грязь, это правда, Всевышняя, - но Тебе ведь оттуда видно? Тебе ведь хорошо видно, как мы живем?). Не столь веселое событие, как первая победа над своим первым монстром или – ох-ох-ох, старые шрамы начинают ныть от воспоминаний – на арене. Про арену я попозже расскажу, Мудрейшая. Это потом. Я хорошо помню первый раз, когда Ты меня не уберегла. Иногда Ты являешь мне свою милость быстро, Великая. Будто поднять мертвеца для Тебя проще, чем почесать нос или отогнать назойливую муху (у вас ведь там тоже есть мухи? Где этих тварей только нет…) Иногда Ты так торопишься вернуть меня в этот безумный мирок, что ноги сами пускаются в пляс во славу Тебе. В тот раз было не так. Ты когда-нибудь умирала, Мудрейшая? Глупый вопрос, наверное. Ведь богам положено быть бессмертными. Впрочем, подобным даром, пожалуй что, обладаю и я. Только вот мое бессмертие иного рода. В тот раз я пролежал мертвый целую ночь. Никогда не думал, что это так долго, Милостивейшая. Ночи проходят бурно, жарко, в крови и пыли, в синяках и ушибах, на городских улицах и в темных пещерах. Ночи проходят совершенно незаметно, когда ты не валяешься грудой переломанных костей, избитый, ограбленный, разве что не оплеванный, на земле, не в силах шевельнуть ни ногой, ни рукой, ни даже моргнуть. Но все ощущающий и понимающий. ВСЕ, Единственная. Холод. Влагу. Отвратительную вонь. Боль, когда на тебя наступают, не заботясь даже обойти. Все кончено, герой. Ты теперь просто часть рельефа местности. До тех пор, пока не придет твоя Богиня. Если она придет. Это самое страшное, Всевышняя. Не знать, кончится ли пытка когда-нибудь. Ты можешь забыть обо мне. Однажды Ты просто обо мне забудешь. Смерть всегда одинакова, Мудрейшая. После первой же прекращаешь воспринимать ее как нечто необычное. После третьей становишься равнодушным. Дальше это становится частью твоей жизни. Мы идем бок о бок со смертью. Тут всегда один расклад: или он, или я. Кто-то должен умереть. Я хотел бы увидеть бога монстров. Он, наверное, ни секунды не сидит спокойно, поднимая всех тех, кого убиваю я. Кого убивают другие герои. Кого убиваешь Ты своими молниями. Тебе ведь проще, Великая. У тебя, наверное, не так уж и много героев. Не верю, что только я. Иначе почему же ты, такая сука, НИКОГДА не рядом, если я нуждаюсь в Тебе? ***** У героев глаза – пшеница и молоко После каждой смерти. Темнеют медленно и лениво. Иногда остается полшага до «стать счастливым», И дышится так легко. Сладко и легко. А потом тебе пробивают голову кулаком. Боли ждешь, как спасенья. Она не приходит, но… Великая, здесь так страшно и так темно. Как в гробу, темно. У героев – где ты упал, там тебе и гроб. Носом в землю. В траву. Лицом в городской булыжник. Жизнь без странствий – вовсе не повод выжить. Ну, давай, поднимайся. Вот только утри свой лоб. Свой разбитый лоб. У героев нет ни покоя, ни перемен. Запах крови впитался в волосы, в кожу, в панцирь. Еще шаг. Лишь шаг. Немножечко постараться. Ты дойдешь до нее. Свой лучший плащ надень И кольцо на один из пальцев. Сросшихся криво пальцев. ***** Из “Пособия по выживанию в Мире”. Текст для заучивания наизусть. Если не хочешь – ладно уж, не дыши, не втягивай воздух просто из чувства протеста. Поверь, всем плевать, помер ты или жив… ну разве что, может, воткнут на могилку крестик, цветочки положат, скажут: мол, был силен, могуч и, конечно же, верен своей богине. Он жизнью своей пожертвовал для нее, как, впрочем, с утра до ночи жертвуют все другие… Знаешь, за столько раз, что шептал ты ей: «Помоги мне!», она еще редко с небес жгла тебя огнем. Она еще редко… Впрочем, ты знаешь сам. Ей, если честно, пофиг твои победы. Великой, в общем, не трудно от бед спасать, добро причинять героям, но тут уж вредный характер не позволяет с небес лить свет. Так что выбирай: иль так, или к черту, ну их, этих богов… Из возможных миров, планет ты выбрал эту – странную и смешную; как ты спастись намерен – нас не волнует. Знаешь, тебя предательски обманули, если пообещали иной ответ. ***** Тебя никогда не щадят в этом мире. Неважно, что ты делаешь: ешь, спишь, рубишь восьмую голову или пятнадцатую ногу очередному монстру; оттираешь кровь с лица, чтобы не застилала глаза; щупаешь за задницу распутную девку в таверне. Неважно, чем ты занят в данный момент. Великой захотелось. Знаешь, что первым бросается в глаза, когда ты попадаешь на арену? Почти пустующие первые ряды. Дело вовсе не в цене на билеты – просто оттираться от крови, пота, рвоты, ошметков плоти приходится после не меньше, чем бойцам. Никому не охота пачкаться. Почти никому. Их, сидящих в первых рядах, я узнаю в любой толпе. Вы и сами наверняка хоть раз, да и встречали этот взгляд, от которого словно мороз по коже. От которого пробирает до кости. От которого отшатываешься, еще не успев толком разглядеть лицо. Жажда? Безумие? Я сказал бы проще: ломка. Маньяки? Я назвал бы их наркоманами. О, этот взгляд… Бывает, ты только из-за него не валишься на пол от полученных ран. Бывает, только из-за него ты неистово молишься прямо в бою: Всевышняя, упаси, упаси меня, пожалуйста, только не позволь доставить им еще большее удовольствие. Только не я, пожалуйста, пусть это только буду не я. Убереги меня, сохрани меня, спрячь меня. Лишь из-за него ты собираешься с силами и бьешь в последний раз. Твой соперник падает, и ты уходишь, не поднимая глаз, чтобы не встретиться с ними взглядом. А потом одна из них вручает тебе кирпич. И тебя выворачивает прямо ей на платье. О, этот взгляд… Я вижу, как они подаются всем телом вперед. Как дергаются их плечи в ответ на каждый удачный удар. Я вижу бессмысленную улыбку на их лицах. Приоткрытый рот. Язык, скользящий по пересохшим губам. Они напряжены, как струна. Они напряжены, как перед оргазмом. И все же, это не то же самое, что секс. Это не то же самое, что удовольствие. Это не радость и не опьянение. Насилие куда лучше. Это именно кайф. Животный, бессмысленный, переполняющий их до краев кайф. Для этого совсем не обязательно самому выходить на арену. Смотреть ничуть не хуже. И отмываться потом приходится так же долго. Бей. Бей сильнее, герой. Ломай ему кости, впивайся когтями под кожу, рви его плоть зубами. Размажь его, убей его, вытряси из него душу. Сотвори прекрасное шоу для тех, за счет чьих кошельков выплавили твой приз. Он тоже забрызган кровью, но не обращай внимания. Не брезгуй. Разве храм твой строится не на крови? Знаешь, Великая, взгляд мой все равно нет-нет, да и скользит по трибунам. Иногда, после особо сильного удара по голове, мне кажется, что я вижу Тебя там. В первом ряду. ***** Обо мне не напишут. Слова холодней, чем сталь. Пот приклеил одежду к телу засохшей коркой. Отдирать будем завтра – сегодня герой устал. Он занимает место на полке в морге. «Я засну на раз-два» - и досчитывает до ста. Обо мне не напишут. Слова - это просто тлен. Говорят, всем воздастся по вере и по поступкам. Только здесь никому не придется лежать в земле, да и страшных судов не будет. Порой так жутко, что полдня не решаешься просто привстать с колен. Обо мне не напишут, но может быть, кто споет. Может быть, эта девочка – кудри, стихи, гитара. Я бы ей рассказал все, но кажется, что мое без прикрас – это грязь, не нужная даже даром. Я не волк благородный, не гордый тигр – койот. Жрущий падаль и прямо с рожденья старый. ***** Меня часто спрашивают: «Что ты чувствуешь к Ней?» Вопрос из серии «А как вы относитесь к мизинцу на правой ноге?», но на него полагается отвечать: «Я люблю Ее» или хотя бы: «Я благодарен Ей за заботу и присмотр». Лучше в виде долгой восторженной тирады. Еще лучше – с громкими спорами о том, кому повезло больше, нередко оканчивающимися на кончике ножа, прижатого к горлу оппонента. Все верно. Если ты умер – ты проиграл. Даже если твои аргументы были разумнее. Я отвечаю: «Не знаю». Отвечаю: «Не задумывался». Отвечаю: «А ты?» Главное, не забыть задать этот последний вопрос, и тогда еще минут десять можно спокойно подумать о своем. Если заткнешь уши, конечно. Только вот, на самом деле, ни один мизинец на правой ноге, даже самый некачественный, никогда и ни при каких обстоятельствах не удостаивался такого количества проклятий. Так что я лукавлю. Я думаю, что Она красивая. Красивая, если так бывает, и по нашим меркам, и по их. Даже если у Нее три головы и всего одна нога (ведь глупо представлять себе существо из совсем другого мира антропоморфным, не так ли?), Она все равно просто обязана быть привлекательной. Завораживающей. Я думаю, что такую стерву еще поискать. Чтобы видеть все это и пальцем не шевелить, нужно обладать редкостным самообладанием. Или редкостным безразличием. Чтобы видеть все это и швыряться молниями без разбора, не глядя, бесцельно, одну за одной… Я не думаю, что Она слепа или глупа. Я думаю, Ей просто все равно. Или, что хуже – любопытно, что из этого выйдет. Я думаю, что Она ребенок. Несносный ребенок, наигравшийся с божественными игрушками и захотевший завести собственного зверька. Зверька, которого не потискать и не погладить, как тех, с которыми я с удовольствием делю трапезу и ночлег, но зато можно заставить выстроить персональный храм, да стукнуть пару раз в день электричеством. Просто, чтобы посмотреть, что будет. От скуки. Я думаю… На самом деле, совсем не важно, что именно я о Ней думаю. Важно, что думаю. Засыпая. Просыпаясь. Я думаю о Ней. Думаю. Думаю. - А все-таки, ты не ответил. Что ты чувствуешь к Ней? «Примерно то же, что и к собственному локтю? Укусил бы, но не дотягиваюсь?» Вздыхаю. - Конечно, я люблю Ее. ***** Написано корявым почерком на двойном листе в клеточку. Чернила кое-где размазаны. Вложено в "Пособие по выживанию в Мире" вместо закладки. В этом мире, где «о тебе не помнят» – это благо, или жди с неба молний; иногда отчетливо слышишь: стонет кто-то рядом, и понимаешь – ты. В этом мире жарко и бестолково, до ушей доносится Божье слово – подчиняйся сразу и безусловно, или же, не медля, готовь бинты. В этом мире Бог тебя не забудет, ешь ли, пьешь ли, трогаешь чьи-то груди, Божьей истиной ото сна разбудит, и для верности повторит раз сто. Тело все болит от падений ниц и на колени; тут никуда не скрыться; остается лишь посильней напиться и с презреньем к Богу упасть под стол. ***** Не знаю, что заставляет меня писать. Что заставляет делать пометки о каждом убитом монстре, о каждом пропитом золотом, о каждой самой незначительной мысли, пронесшейся в голове. Что не дает раз и навсегда разорвать в клочья ненавистный дневник. Я пишу о каждой занозе, о найденной монетке, о растоптанном одуванчике. Я пишу о торговцах, трактирах, борделях и золотых кирпичах. Я пишу о схватках с другими героями, о новых доспехах и старых ранах. О каждой смерти. О выполненных заданиях. О каждом чихе, черт бы меня побрал! И конечно же, я пишу о Тебе. Великая, если есть что-то худшее, чем нарывы на коже и ожоги от молний, - то только это. Эта повинность. Я действительно разорвал бы дневник в клочья, если бы только мог. Только вот самое большее, на что я способен, - это вырвать страницу. Одну. Да и тогда пальцы сами тянутся к перу, и я начинаю новый лист записью о сделанном самолетике… Если вдруг моя чернильница разобьется – я уверен, я буду писать кровью. Если я сломаю перо – буду выцарапывать записи ногтями и выгрызать зубами. «Дорогой дневник! Сегодня я был хорошим мальчиком…» ***** Текст из “Пособия по выживанию в Мире”. Последние две строки каждой из строф дописаны от руки все тем же неровным почерком. Молния – примитивный дефибриллятор. Электричество поднимает и заставляет жить. Первые раз пятьсот это все еще неприятно; После от предвкушения весь дрожишь. Эй, чего ты? Чего замолчал, приятель? В голове дыра? Ты не шутишь? Ну, покажи! Молния – это средство от сна и лени, Средство от усталости и запаха изо рта. Молния сможет сделать тебя сильнее, Если ее принимать до завтрака по утрам. Нам с тобой вдвоем уготовано лишь веселье. Не молчи! Не такой уж сильный был тот удар. Молния – утешение и награда, Все, что льется с небес – благодать из волшебных стран. Тот, чья сила твою превысила многократно, Уж конечно имеет свой собственный хитрый план. Получите заряд. Распишитесь. И будьте рады. Что ж не весел ты, друг мой? Не понимаешь fun? ***** Когда мне нечем заняться, я представляю себе мир, в котором нет Тебя. Не такой, как если бы Ты вдруг исчезла – например, после того, как я заполню последнюю выемку на одной из стен тысячным кирпичом – единственным, чего не хватало для того, чтобы посчитать храм во славу Тебе завершенным. В таком случае я просто продолжил бы жить, как жил раньше, и разве что реже вздрагивал бы, услышав далекие раскаты грома. Я привык бы довольно быстро. Чудесные воскрешения, неожиданные излечения, прямо в руках сплавляющиеся в ровные бруски монеты и прочие чудеса, сопровождающиеся неизменным электрическим разрядом с небес – это весьма удобно, но ведь, если подумать, ты даришь мне только время. Ничего сверх того, что, приложив недюжинные усилия, я не сумел бы сделать сам. Лишь время. И что-то подсказывает мне: уж оно-то в этом мире имеет совсем не много ценности. Гораздо, гораздо меньше, чем те же золотые кирпичи. Я привык бы. Чуть выпрямил бы спину. Чуть сильнее расправил плечи. Чуть чаще начал бы улыбаться. В конце концов, уклад жизни, когда ты не корчишься несколько раз в день на земле от боли, пытаясь подсчитать, сколько искр вылетело из твоих глаз, кажется намного более приятным, а неутихающие сражения с монстрами не оставляют достаточно времени, чтобы волноваться об исчезновении непутевой Богини. Не так уж и сильно изменилась бы моя жизнь с Твоим исчезновением. Нет, когда я представляю себе мир, в котором нет Тебя, Тебя там нет и вовсе. Ты не рождалась в нем, Ты никогда не была реальной, Тебя придумали просто для того, чтобы наполнить нашу никчемную жизнь смыслом, и заставили верить. Строить храмы. Возносить молитвы. Посвящать Тебе подвиги или проклинать Твоим именем врагов. Вот какой мир я представляю себе иногда. Странный, странный мир. Интересно, что именно я считал бы доказательством Твоего существования, не получая положенный разряд в висок? Обычные, почти безобидные (а случаются ли они здесь просто так, Великая? Я до сих пор не уверен) грозы? Неудачно сложившиеся дни после того, как я забыл вознести Тебе молитву? Или… Постой, а была ли бы Ты и вовсе такой уж суровой Богиней, если бы Тебя не существовало? Возможно, я, напротив, считал бы Тебя милосердной покровительницей. Верил, что Ты защищаешь меня и отводишь беду. Что приносишь удачу. И точно знал бы: провалявшись положенные сутки по уши в дерьме, я оживаю только благодаря Тебе. Ты была бы моя спасительница. Моя надежда. Мое вдохновение. Каждый кирпичик Твоего будущего храма был бы тщательно протерт о не слишком чистые штаны и покрыт благодарными поцелуями, а не нарочно выпачкан в чьих-то внутренностях и болотной тине. Это был бы храм во славу великой и милостивой Богини. Гораздо более правильной и подходящей жестокому и безумному миру, в котором мне довелось родиться, чем та, которой я молюсь на самом деле. Иногда мне кажется, что именно мои молитвы и не дают Тебе исчезнуть. Именно они поддерживают в Тебе силы, направляют целые связки молний в Твои божественные руки и, в конечном итоге, возвращаются ко мне. Яркими вспышками прямо в мою глупую, раскалывающуюся от боли голову. Для того, чтобы через пару часов снова вырваться молитвами изо рта и снова превратиться в искрящиеся разряды. Мы с Тобой бесконечно движемся по кругу. Я говорю с Тобой. Ты причиняешь мне боль. Я понимаю все это, Мудрейшая. Понимаю очень хорошо. И все же, не бойся. Я не собираюсь разрывать круг. Ерзая на коленях то по дощатому полу трактира, то по раскисшей грязи где-то на полпути от одного города в другой, я все равно буду молиться Тебе. Буду вспоминать о Тебе. Буду продолжать возводить золотые стены. Я буду. Чтобы и Ты была.