Брызги ядовитого моря

Маглор не знает, откуда огонь под водой, и даже не пытается задумываться об этом — только вслушивается отстраненно в равномерное потрескивание поленьев в камине, протягивает искалеченные пальцы к языкам бледно-оранжевого пламени и чувствует едва уловимое тепло. Здесь, под толщей воды, куда отродясь не проникали солнечные лучи, не должно быть огня. Он просто не может гореть, потому что все заливает вода, затопляющая грудь, разъедающая солью глаза. Наверное, это обман зрения. Наверное, это из-за соли. Маглор не знает, почему тогда — тепло. Почему кончики пальцев ласкает приятный жар словно бы настоящего пламени. Наверное, это обман ощущений. Маглор не знает, почему он все еще дышит. Наверное, в доме остался воздух. Наверное, это ненадолго. Должно быть, внутри скоро будет много воды. Маглор не понимает, почему он все еще не умер, почему засиделся здесь, на морском дне почти, в доме, что захлестнул великий потоп, который породила битва Валар. Кажется, Моргот побежден. Кажется, Сильмариллы утрачены. Маглор не знает наверняка — да это и не имеет значения. Маглор не помнит, как оказался в странном доме, странно напоминающем родной замок в Валиноре, но до дрожи странно на него не похожем: стены Форменоса не покрывали водоросли и слизь, двери Форменоса не болтались на ржавых петлях — таких хлипких, что кажется, будто они отвалятся сие же мгновение. И огонь в Форменосе был настоящий, и давал он совершенно реальное тепло. Маглор знает, что хочет сыграть — напоследок, пока все здесь не залило; Маглор не помнит, куда положил лютню. Наверное, она утонула, как утонет вскоре он сам, когда до ужаса соленая вода поглотит все вокруг. Маглор хочет сыграть, пока не поздно, коснуться родных струн обожженными ладонями — быть может, в последний раз, наверное, он совсем не ощутит боли: обгоревшие пальцы на правой руке, должно быть, совсем уже от воды размокли, и сморщилась на них кожа. Скорее всего, они потеряли чувствительность. Маглор не уверен. Маглор оглядывается в поисках лютни, и в этот момент до ушей долетает длинный тяжелый звук, будто кто-то посторонний уже играет на его инструменте — так, как сам менестрель, наверное, когда-то играл, только чуть более низко, протяжно, пронзительно, словно струны натягиваются до предела, рождая мелодию, от которой мурашки бегут по коже, и тело пробирает дрожь. Звуки доносятся со второго этажа. Маглор поднимается с кресла и, пошатываясь, идет к лестнице — кто еще может быть в этом доме, кроме полубезумного менестреля, кто посмел касаться лютни?.. Единственного, что у него осталось. Пока еще осталось. Маглор знает, что — ненадолго. Скоро все здесь зальет вода. Неужели она верхние этажи не затопила до сих пор? Или, может, это морское нечто терзает теперь струны несчастного инструмента? От этой мысли Маглору становится немного не по себе, но шага он не сбавляет. Воздух вокруг напоен душным сладковатым запахом плесени. Маглор поднимается быстро, осторожно ступая по сколотым ступеням, придерживаясь за рассохшиеся деревянные перила с облезшей красильной смесью; покачиваясь, хватается за скользкие гнилые стены, покрытые потеками воды и грибком. Маглор преодолевает наконец грязную темную лестницу и, тяжело дыша, толкает облупленную дверь наружу. Жуткая музыка вдруг стихает, в глаза бьет резкий свет — откуда он здесь, как такое возможно под толщей черной воды? От обилия нахлынувших чувств, запахов и воспоминаний Маглор шарахается в сторону, с кем-то сталкивается, и из горла рвется крик — долгий, протяжный, полный отчаянного звериного ужаса; так кричит раненое животное, чью грудь прошила орочья отравленная стрела. Мелькает перед глазами быстрый всполох огня, и кто-то с силой сдавливает Маглора в объятьях, прижимает к себе, тяжело и хрипло дыша. – Ты с ума сошел!.. Я весь день ищу тебя, не нахожу себе места!.. Зачем ты спускался в подвал? – Нельо... – Маглор ошалело смотрит на Маэдроса; тот отпускает его и, в свою очередь, пристально разглядывает младшего брата. – Нельо... Ты же погиб... Или, может, я тоже теперь... Там была вода... Дом — под водой... Я не мог спастись... Не мог ведь?.. – Кано, успокойся... – Лицо Маэдроса серьезно и почти неподвижно, однако в глазах — неподдельный страх. – Сколько раз я просил тебя не спускаться в подвал? Когда ты делаешь это, кошмары возвращаются. – Но это было взаправду! – выкрикивает Маглор. Эру, неужели брат не понимает, неужели он ничего не чувствует? – Тот дом, и море вокруг, и кто-то играл... – На твоей лютне, – с горечью заканчивает Маэдрос. – Это был я. Я надеялся, что ты услышишь и отзовешься... – Нельо, но ты... У тебя нет музыкального слуха! И твоя рука... Маглор так и не завершает сказанное, когда взгляд машинально падает на руки старшего брата: обе они целы и, что странно, даже невредимы. Маглор не знает, как такое возможно. Маглор переводит взгляд на собственные и не обнаруживает ни одного обожженного пальца — кожа на них чиста, как у младенца. – Но ожоги... Камни... – бессвязно бормочет Маглор, поднимая руки к самому лицу Маэдроса. Брат молча перехватывает их своими ладонями и ласково, бережно сжимает. Глаза его полны беспокойства, и голос звучит непривычно мягко — как не звучал с мирных благословенных времен, когда сияли еще два Древа, и семя лжи не было посеяно в Валиноре. – Все уже прошло, Кано. Война, Сильмариллы, Чертоги Намо... Все. Мы дома. Братья наши — дома. Давно уже. Посмотри на меня. Маглор делает то, что он говорит, серые глаза встречаются с темными, и сквозь плотную завесу безумия начинают прорываться воспоминания — столь мерзкие и ужасные, что хочется тотчас уползти обратно, закрыться в подвале, загасить камин и, оказавшись в полной темноте, никогда уже не вылезать из нее на поверхность. Почему эти чудовищные воспоминания терзают его?.. Не Келегорма или Карантира, не даже Маэдроса, который столько вынес в плену Моргота... Именно его. Наверное, Маэдрос слишком силен духом и телом. Наверное, младшие братья — тоже. Маглор не знает. – Да. Мы дома, – произносит Маглор отстраненно. – Да. Я это помню. Он помнит все, что произошло до этого самого дня — что-то смутно, что-то — слишком отчетливо, слишком ясно, яснее даже, чем того хотелось бы. – Я не помню, как я погиб... – говорит Маглор, неуверенно глядя на брата. – Знаю только, что там была вода... Много воды — так много, что она накрыла меня с головой и поглотила все вокруг. Я знаю — но не помню, как это случилось. Маглор понимает, что все еще дрожит — от холода? После всего пережитого? Маэдрос вновь обнимает брата и прижимает его к себе, осторожно поглаживая по спине, перебирая длинные, немного спутавшиеся темные волосы, что спадают вниз по просторному лазурному одеянию. – Тебе и не нужно помнить, – говорит Маэдрос негромко в пушистую черную макушку. Наверное, Маглор его не услышал. Вечер подкрадывается незаметно — лучи серебристой Исиль проникают в широкое сводчатое окно над лестничной площадкой, играют в темных и медных волосах, осторожно скользят по стенам, заставляя братьев отстраниться друг от друга. Маглор нехотя выскальзывает из кольца надежных горячих рук, вглядывается в полумрак, прислушивается к тишине вокруг. Ничего — кроме отдаленного немелодичного звука за стенами замка. Наверное, это ветер бьет по обветшалым крышам сараев и треплет железные листы на заброшенной конюшне — Форменос пустовал долгое время, но даже теперь, когда его снова обжили, до старых сараев никому не было дела. Сараями интересовался только отец. – Мы здесь одни? – растерянно бормочет Маглор. – Похоже на то, – Маэдрос пожимает плечами. – Остальные собирались сегодня мать навестить. – Что, все сразу? – удивляется Маглор. Насколько он помнил, домик Нерданели в Тирионе был уютным, но слишком маленьким, чтобы вместить даже пятерых сыновей, и каждый раз братья дружно ворчали, когда не хватало стульев и места вокруг стола. – Кроме Турко, – Маэдрос едва заметно усмехается. – Он сейчас с Ириссэ. Маглор кивает — на этот раз с пониманием. Слухи о тайных встречах Келегорма и Аредели ходили еще в эпоху Древ, хотя, конечно, тогда это были только слухи — но не теперь. – Я надеюсь, у них все будет хорошо, – вздыхает Маглор, с грустью подумав о младшем брате. – Непременно будет, – отзывается Маэдрос и, обнимая его за плечи, ведет в свои покои. Они располагаются почти под самой крышей — там, где гуляют сквозняки и струйки воды текут по стенам во время дождя. Маглор знает, что это не страшно: в Валиноре не бывает потопов, и море никогда не выплескивается из своих берегов. Вид из окна выходит на залитую лунным светом поляну. Серебристые лучи Исиль высвечивают тяжелые подсвечники по углам, широкое, небрежно застеленное ложе, глиняную статуэтку Элберет, что когда-то сделал отец. Маглор знает, что об отце сейчас думать не стоит: все равно — не увидит его уже никогда, и от этого только тоскливо становится. И без того тоскливо — куда ж еще больше?.. Маэдрос подходит к окну и некоторое время просто молча стоит рядом — Маглор ничего не слышит, кроме его дыхания, и от этого тоже становится неуютно, хочется почему-то, чтоб брат поговорил с ним, чтоб разогнал остатки страхов и воспоминаний, что заставляют вздрагивать по ночам. – Нельо... – зовет Маглор; голос звучит приглушенно. – О чем ты думаешь? – Да много о чем... – Маэдрос отзывается не сразу. – Не тебя одного терзают кошмары из прошлого. Маглор берет его за руку тем нежным дружеским жестом, когда пальцы переплетаются, и тихое дыхание звучит почти в унисон. Маглору становится стыдно: если ему плохо, брату тогда — каково же?.. Еще хуже?.. Наверное, Маэдрос более умело это скрывает. – Чего ты боишься, Нельо? – Маглор осторожно прислоняет голову к его плечу. – Я боюсь за всех вас. – В голосе Маэдроса — снова горькие нотки, и менестрель многое отдал бы, чтобы только они оттуда исчезли. – За тебя, за Турко и остальных... Особенно — за тебя, Кано. Ты пугаешь меня в последнее время. Иногда мне кажется, будто... будто ты сходишь с ума. Маглор лишь невесело усмехается в ответ на эти слова. – Я давно сошел с ума, Нельо. Неужели это не очевидно? Маэдрос вдруг резко хватает его за плечи и рывком разворачивает к себе. В глазах рыжеволосого нолдо — ярость пополам с беспокойством. Наверное, в них есть и безумие. Маглор почти уверен, что есть. – Не смей так говорить, – жестко произносит Маэдрос, и под сильными пальцами хрустят косточки в хрупких плечах. – Ты будешь в порядке. Рано или поздно — но будешь. – Нельо... – Маглор слегка морщится от боли, но брат не отпускает. Брат толкает на подоконник и, наваливаясь сверху, утыкается лицом ему в шею. Поцелуи Маэдроса — грубые, напористые, непрерывные... Да Маглор и не хочет, чтоб они прерывались. Маглор уверен, что слишком многого не знает — ни о себе, ни о жизни, ни о том, как этот странный мир устроен, однако Маглор знает совершенно определенно, что сейчас произойдет. Это уже случалось однажды — тогда Маэдрос только-только встал на ноги после Ангбанда, он напоминал оживший труп, и темные глаза горели чистым безумием; тогда Маглор не посмел, не смог ему возразить. Теперь он просто не хочет сопротивляться — зачем? Слишком много ужасных воспоминаний и кошмаров скопилось внутри, от всего этого хочется отрешиться, забыться в надежных объятиях Маэдроса, и Маглор начинает судорожно подставляться под поцелуи, ловит незнакомые ощущения, сам неловкими пальцами сдирает с брата одежду. Маэдрос поначалу смотрит на него удивленно; в глазах застывает немой вопрос, однако Маглор только прижимается сильнее к его теперь уже полностью обнаженному телу, и Маэдрос замечает, что брата немного колотит — но уже не от страха и даже не от сквозняка, что проникает в покои сквозь щели в стенах и в потолке. Маэдрос медленно проводит ладонью по гладкой спине Маглора, чувствуя пальцами жар бледной кожи; где-то под ребрами судорожно колотится сердце менестреля, дыхание его срывается, и слезы скапливаются в уголках глаз. Маэдрос прижимается губами к разгоряченному виску, призывая успокоиться, не торопиться, не волноваться так, однако телу вскоре передается странная дрожь Маглора, и становится невозможно думать ни о чем другом. Наверное, этого и хотел менестрель — не думать. Забыться. Раствориться в слиянии фэа и роа, утонуть в серебристых лучах ночи, как в Великом море, только это не будет похоже на смерть... Это вовсе не будет смертью. Маэдрос берет Маглора прямо на подоконнике, напрочь забывая об удобной кровати всего в двух шагах. Менестрель вскрикивает, по щекам его текут, не переставая, слезы, однако Маглор подается навстречу с таким отчаянием, словно от этого зависит вся жизнь, словно он хочет слиться целиком, до конца, хотя дальше уже и некуда, и это удерживает Маэдроса от того, чтобы остановиться. Кажется, Маглор даже говорит что-то. Наверное, бессвязные фразы, вызванные избытком эмоций и ощущений. Наверное, это не важно. Маэдрос не знает. Маэдрос наращивает темп, ускоряется, не оставляя попыток придерживать брата рукой, чтоб не сильно ударялся спиной о твердый подоконник — наутро болеть будет, это всегда неприятно, к тому же, они собирались к матери в Тирион ближе к обеду, и менестрель не сможет оседлать лошадь, если... Мысль резко обрывается, и перед глазами темнеет, словно кто-то выключил все небесные светила над Валинором. Маэдрос чувствует, как выгибается под ним Маглор, как пальцы менестреля с силой впиваются в его плечи. Наверное, утром появятся отметины. Наверное, это тоже не важно. * * * Золотые лучи Анара проникают в покои Маэдроса почти незаметно; ненавязчиво скользят они по трещинам в потолке, по пустому застеленному ложу, по широкому подоконнику, на котором ничего нет обычно, а теперь... Маглор щурится от непривычно яркого света и понимает с неожиданной ясностью, что впервые за долгое время ему хорошо, впервые он просто спал, а не метался в постели, просыпаясь в холодном поту каждый час, когда вода заливала грудь, лишая дыхания. Голова упирается в теплое оконное стекло, — наверное, оно успело нагреться от солнца — а под боком мерно дышит Маэдрос, и спутанные медные пряди лежат поверх длинного алого одеяния. Маглор не помнит, как брат укрыл их — он не помнит даже, как сам уснул. Наверное, и не важно это. Вопль в коридоре прорезает уютную тишину, и Маглор вздрагивает — наверное, если б он лежал с краю, то непременно свалился бы. – Турко!!! Где у вас здесь купальня?! В этом проклятом замке заблудиться еще проще, чем во всех лесах Нан Эльмота! Менестрель тут же успокаивается, когда узнает голос Аредели. Из недр дома кузине невнятно отвечает другой голос, который, несомненно, принадлежит Келегорму. Аредель с руганью удаляется в сторону лестницы, и шаги ее затихают. Маглор негромко усмехается. Наверное, они ночевали здесь. Или, может, пришли только под утро. Наверное, Келегорм тоже воспользовался отсутствием младших братьев и решил провести подругу в замок. Наверное, близнецы и Куруфин с Карантиром скоро вернутся. Наверное, это не слишком важно. Маглор поворачивает голову и смотрит на брата — не проснулся ли от крика Аредели? Но Маэдрос только перевертывается на другой бок, лицом к нему, ворча, что можно и поваляться еще немного. Маглор согласно прикрывает глаза, кладет голову брату на грудь. Маэдрос обнимает его, улыбаясь во сне. Только это и важно.