Обратная сублимация

Когда Мелькор вырывается из кажущейся бесконечной вереницы бумаг, криков, диаграмм с графиками, что сменяют друг друга аляповатым калейдоскопом картинок на интерактивной доске и режут уставшие глаза, нагло лгущей статистики, нервирующих споров, нелепых оправданий, убийственной скуки и прочей невыносимой атрибутики, присущей любому деловому собранию, город уже укутывается в плотный мореный сумеречный саван. Ему кажется, что он сам весь пропитался душным воздухом, чужим паршивым парфюмом и решительно давящей на черепную коробку подавляющей тупости вероятных партнеров, отложившуюся на корке сознания навязчивой идеей податься в мировое зло и вырезать добрую половину населения планеты. Зал для конференций находится на два этажа ниже его личного кабинета, и, спускаясь по ступеням лестницы, отделенной от основных помещений лишь зеркальным с внутренней стороны стеклом, Бауглир не без гадкого завистливого осадка на языке оглядывает пустые рабочие столы, которые тонут белыми шапками бумажных стопок в полумраке сгущающейся темноты – рабочий день закончился три, а то и четыре часа назад, и во всем здании, помимо него самого, наберется человек от силы десять. Невыносимо хочется курить и проломить кому-нибудь башку – но, к великому сожалению мужчины, в проклятом небоскребе лишь в паре помещений не установлены противопожарные датчики (ближайшим из которых являлся именно его кабинет), а в последние полгода нарушением целостности черепных коробок не особо импонирующих Мелькору голов занимается в основном Готмог. Да и само понятие создания радующих глаз кровавых проломов в неугодных затылках приобрело, в основном, фигуральное значение. К великому сожалению обоих. В личной приемной президента компании горят лишь слабая настольная лампа и экран ноутбука – Саурон увлечен не то работой, не то интернетом. Мелькор являет себя его взору поистине феерично, с пинка открывая стеклянную дверь и срывая с шеи галстук. Он клокочет от злобы, от усталости, его бесит решительно все вокруг; ему нужно расслабиться, пока и без того не самую чистую репутацию не подпортила подшивка уголовного дела по обвинению в паре особо жестоких убийств. Стянутые в высокий хвост волосы взметаются угольно-черным всполохом вслед за самим Бауглиром; папка с подписанными договорами и бизнес-планом шлепается на рабочий стол прямо перед носом убийственно спокойного в лице Аулендила, а Мелькор разгневанным вихрем проносится в распахнутую дверь своего кабинета, рявкая на ходу не терпящее возражений: «Скотч, лед, минет, немедленно!» Пиджак и галстук летят на кожаный диван одновременно с оглушительным хлопком входной двери. В кабинете – мягкий полумрак, рассеивающийся лишь огнями распростертого у подножия небоскреба города у панорамного окна во всю стену. Темнота гостеприимна, темнота струится песочным шелком в вены; Мелькор глубоко вдыхает и закрывает глаза, приводя рассудок к состоянию зыбкого, но вполне убедительного равновесия. Манжеты рубашки давят на запястья – он прищелкивает языком, расстегивает пуговицы сперва на сразу закатанных до локтя рукавах, после – на жилете и воротнике рубашки. Открывает одну из оконных створ, впуская в кабинет мерзлый вечерний воздух. Щелкает зажигалка, вспыхивает янтарным огоньком сигарета; с тихим шипением мужчина стягивает резинку со спутавшихся слегка волос, позволяя им тяжелым каскадом смоли осыпаться по спине ниже самой поясницы, и выдыхает успокаивающее никотиновое тепло, глядя, как у его ног переливается мириадами оттенков пьяная шальная ночь, стремительно вступающая в свои права. Мелькор запрокидывает голову и прикрывает глаза, запуская пятерню в волосы – прямой и натянутый, как струна. Там, внизу – бесконечный каскад алкоголя, зыбкого дыма марихуаны и двигающихся в эфемерном экстазе тел; осенний Лондон, пропитанный запахом фиш-энд-чипс и привычной уже гадкой сыростью, медленно тлеющий позабытой сигаретой и насквозь промерзающий, пока Темза несет к горизонту свои мутные тяжелые воды. Здесь – ватная тишина и тихий треск табака, ровный ритм дыхания и едва уловимое марево усталости. Саурон без стука входит как раз тогда, когда Бауглир сминает сигарету в пепельнице – отдает ему пузатый стакан, мягко звенящий осколками льда, и облокачивается бедрами на неприлично дорогой рабочий стол, складывая руки в замок и молча наблюдая за тем, как Мелькор пьет свой шотландский купаж. - Надо полагать, собрание прошло не так гладко, как хотелось бы? - «Надо полагать, собрание прошло не так гладко, как хотелось бы», - передразнивает пискляво и шепеляво Мелькор, вспыхивая снова на мгновение - но почти сразу же добавляет спокойнее, не утрудив себя лишь попыткой скрыть яркое раздражение, - Объясни мне, какого черта человечество так решительно и целенаправленно тупеет, этой самой тупостью отчаянно упиваясь? Со стороны Саурона доносится тихий смешок. В густых тенях его волосы окрашивает старое скифское золото, а алкоголь обжигает горло морозным теплом. - Вопрос этот я бы поставил в один ряд с вечным спором о наличии сурового бородатого создателя, жующего поп-корн за облачной высью – знаешь, слева от яростного препирания на предмет правоты или ошибочности теорий старины Дарвина и справа от «что было раньше – курица или яйцо?», - он осекается под тяжелым взглядом мужчины, закатывает глаза и спрашивает уже серьезнее, - Так что там? - Феанор, - выплевывает Бауглир, и Аулендил понимающе изгибает брови – но все же ожидая объяснений, и мужчина не скупится на яд в голосе, ставя секретаря в курс дела, - Эта паскуда пустила слухи, что сделала сенсационное открытие – и если это правда, нам грозят серьезные проблемы и не менее серьезные затраты… На то, чтобы убрать уже с дороги этого сукиного сына. Виски заканчивается, и не успевший растаять лед тонко поет мягкими искрами бликов. Мелькор нетерпеливо ставит стакан на ближайший предмет интерьера, достает из кармана сигареты и зажигалку и успевает затянуться - прежде, чем прохладные ладони ложатся ему на спину, пропуская сквозь пальцы волосы и соскальзывая под жилетом по талии к ремню, а дыхание Саурона прикасается теплом к шее. - Знаешь, я думаю, что Феанор, несмотря на всю его любовь к пристальному вниманию… Он переживет, если ты не станешь задумываться о нем в течение нескольких часов. Поцелуй выходит жадным, напористым, властным. Майрон уступает инициативу, позволяя чужому языку скользнуть между сухих губ, однако совершенно не стесняет себя в свободе, ловко пробираясь пальцами под ремень в брюки и сжимая сквозь ткань белья член Бауглира. Прикосновение вспыхивает азартом в висках, отзываясь густеющей жаркой патокой внизу живота. Он тянет его к рабочему столу, заставляет рухнуть в кресло, усмехается лукаво, пряча в янтарных глазах льдинку медового отблеска, и расстегивает пряжку ремня почти издевательски медленно, опускаясь на колени меж разведенных колен мужчины. В брюках становится тесно; Феанор и толпа туго соображающих партнеров услужливо тают где-то на задворках сознания, уступая место привычной истоме вожделения в мышцах и звонкому насмешливому равнодушию. Мелкие сошки явно не стоят такого внимания и бурной реакции со стороны Бауглира… а вот Саурон выглядит до крайности развратно и соблазнительно, с блеском в глазах проникая холодными пальцами под ткань брюк и невесомо касаясь твердых мышц пресса – а потому он вполне может позволить себе откинуться на спинку стула и прикрыть глаза, давая любовнику полную свободу действий. Ладонь под брюками скользит ниже, поглаживая стесненный орган сквозь ткань белья, пока вторая тянет язычок молнии, и Мелькор усмехается, ощущая, как Аулендил трется щекой о его колени и высвобождает из белья налитый кровью член. Мелькор каждый раз едва не фыркает, заслышав краем уха в коллективе разговоры об асексуальности его личного секретаря. Саурон на работе и Майрон в постели – это совершенно разные люди. О почти маниакальной потребности личного секретаря руководителя компании в порядке ходят легенды. Саурон сокращает работников десятками и проворачивает не совсем законные сделки. Саурон с возмутительной небрежностью строит точные прогнозы и никогда не ошибается, направляя в компанию очередной поток финансов. Саурон всегда остается совершенно невозмутимым, слегка язвительным офисным клерком, до тошноты ответственным и педантичным. Совершенно иной Майрон не может спокойно существовать без секса дольше трех дней. Майрон нетерпеливо расстегивает джинсы любовника еще в машине, заставляя загнать авто в узкий переулок с забитой машинами в час-пик центральной городской улицы и переместиться на заднее сиденье. Майрон ехидно улыбается во время конференции и шлет ему откровенного содержания сообщения. Майрон лихорадочно мечется по сбитым простыням, раскрасневшийся и вспотевший, и вскидывается дугой, стараясь ощутить Бауглира в себе еще глубже. У Саурона влажные от слюны губы и горячий рот; он сжимает ствол ладонью у основания, проходится языком по всей длине, повторяя рельеф ровного шва на коже, и обхватывает губами головку – Мелькор запускает пальцы в золотые волосы и чуть натягивает, вдыхая глубже и резче, чем положено, когда любовник проскальзывает языком в разрез на головке и тихо коротко стонет, опуская руку между собственных ног. Возбуждение густеет в крови, тихо звенит в ушах. Бауглир не пытается избавиться от похотливого выражения на лице, а Аулендил с влажным звуком выпускает его член изо рта, бегло сжимая пальцами яички, размазывая по стволу собственную слюну и выступившую смазку. Взгляд медово-карих глаз – шальной, блестящий; Мелькор подается вперед, наклоняет его голову к своему паху, и откидывается с силой назад, запрокидывая голову и горячо выдыхая. Майрон вбирает его в рот почти целиком, и он чувствует, как вибрирует его горло, когда любовник постанывает, нетерпеливо ерзая из-за собственного стояка. Волосы осыпаются на плечи, на щеках выступает жаркий румянец; Саурон ласкает его, целует, массирует, скользит языком по всей длине, намеренно задевая уздечку, медленно вбирает в рот почти целиком и так же медленно выпускает – и с тихим смехом запечатлевает на бьющейся венке целомудренный почти поцелуй, когда Мелькор запрокидывает голову назад с сиплым сдавленным стоном. Он хрипит на рваном выдохе, когда под закрытыми глазами вспыхивают цветные пятна, а мышцы пробивает легкий разряд тока – а когда открывает глаза и выпрямляется в кресле, Саурон собирает губами с его члена белесые капли, ловя размытый хрустальным антрацитом взгляд. В глазах у него плещется шафран, на коже проступают алые пятна; он оставляет на темной головке последний мазок языком и прищелкивает языком, запуская ладонь в спутанные Мелькором волосы. У него очевидная и неслабая эрекция, и Бауглир улыбается широко и совершенно нагло, приводя себя в порядок вместо того, чтобы раскладывать Аулендила прямо на рабочем столе - а тот явно жалеет, что природа не наградила его талантом испепелять взглядом. - Я, конечно, всегда знал, что ты порядочная скотина, но чтоб настолько… Мелькор целует Саурона издевательским влажным провокационным поцелуем, ощущая у него на губах вкус собственного семени, грубо стискивает ладонью ложбинку между обтянутых джинсами ягодиц, отчего любовник вздрагивает всем телом - и голос его льется в чужие губы бархатным переливом, глубоким и вкрадчивым ровно настолько, чтобы замереть на грани между ложью, насмешкой и соблазнением. - Не злись. Я приеду через часа полтора… а ты, кстати, вполне можешь подождать меня в душе – я вовсе не прочь совместить приятное с приятным. Бауглир уворачивается от пущенной в него бронзовой статуэтки, и криво ухмыляется, оставляя взбешенного Майрона за захлопнувшейся дверью. Если добавить к душу еще и постель, Саурон не только не вспомнит, но еще и закажет к ужину прекрасный стейк.