Когда мне снится солнце

Ллир помнил все, о чем он когда-то мечтал или шутил. Он помнил имена всех людей и нелюдей, которые хоть что-то значили в его жизни. Поэтому он никогда не мог забыть последние ночи. Он практически дословно мог повторить все разговоры с Патриком. Все улыбки и ужимки, любое выражение лица и каждую эмоцию. Они часто затрагивали темы, касающиеся жизни после смерти. Неважно какой и неважно как. Рыжий до сих пор хранил в памяти улыбку Пата, который шутил, что эльф умрет позже. Донован никого не разочаровывал. Даже на всякий случай, чтоб никто не обольщался. Поэтому Вэйл никак не мог знать будущего. Только настоящее. Только то, что остроухие живут тысячелетиями. А Ллир умел выкарабкиваться. Ллир умел не разочаровывать. Эльф умирал медленно, пустыми глазами глядя в небо. Рядом лежало другое тело. Рыжий не слышал дыхания, он просто думал, как все до боли похоже на старинные пьесы. Ллир не мог даже повернуть голову. Ему было сложно убрать с груди руку. Он слышал звуки выстрелов и лопасти черных вертолетов. Слышал звуки колоколов и знал, что они бьют по нему. Донован считал секунды. Время текло слишком медленно, и он не попадал в такт. Он глухо застонал, когда ему в бок попал осколок гранаты. И телу было все равно, какие потери оно понесет в этот раз. Оно цеплялось за последние минуты сознания, пытаясь не забывать глотнуть колючего чужого воздуха. Грегори перестал дышать полчаса назад. Рыжий помнил, что было еще темно и только огни костров позволяли видеть. Потом погасли и они. Оборотню было хуже, но он боролся до последнего. Его уже окоченевшие пальцы вцепились в предплечье эльфа, и рыжий поначалу сам пытался накрыть их своей ладонью, перестав зажимать артерии. Кровь текла слишком медленно. Уже. У Донована накопилось их слишком много. Рыжий лежал на холодной земле, не чувствуя больше ничего. Он молча наблюдал за рассветом. Эльф не обманывал себя, что их спасут. Грегори уже не помогут. Не помогут и Ллиру, потому что он не чувствует ничего ниже пояса. И остроухий не может сказать, какого черта. Просто отключаются чувства. Они медленно перестают функционировать. Грудь сжимает все сильнее, и секунды прорывают плотину, вырываясь потоком. Ллиру невыносимо больно, и он с отчетливой ясностью чувствует мертвую хватку О’Коннора. Рыжий пытается повернуть голову. Ему удается это почему-то с первой попытки, и эльф благодарит всех известных ему богов за этот подарок. Грегори улыбается. Разбитые губы Ллира растягиваются. Он с жутким свистом фыркает и, конвульсивно дернувшись, накрывает ладонью пальцы Грегори. Ему не страшно. Он устал чувствовать окружающий его ужас. Единственное, что навалилось на его тело, кроме боли, это усталость. Ллир снова смотрит на небо. Он не видит самолетов и черного пепла. Он не слышит криков и автоматных очередей. Рыжий чувствует, как первые лучи солнца касаются его щек. Он закрывает глаза. Ему кажется, что прошло несколько часов. Он больше не врет себе. Ему почему-то ни разу не обидно, только грустно, потому что Грегори не может видеть этот рассвет. Когда встало солнце, Ллир уже не знал. Ему казалось, что он просто заснул. Перед тем, как окончательно погрузиться в беспамятство, эльф вспомнил все глупые шутки за столом на кухне. Он бы извинился, что так по-дурацки получилось, но было не до этого. Небо потихоньку светлело, яркий свет солнца освещал черную от пепла и запекшейся крови поляну, ярким пятном высветляя в который раз отросшие рыжие волосы.