Не столь различны меж собой

      Бен чувствует себя маменькиным сынком рядом с Сэмми. Шерман вырос в фешенебельном районе Лос-Анджелеса и увидел отвратительное лицо города лишь после окончания Академии, когда заступил на первую смену под руководством Купера. Для Брайанта грязные, зашоренные, увязшие в собственном дерьме Лос-Анджелесские закоулки как палаты его личного приюта душевнобольных и умственно отсталых. Детектив, будто главный врач, вальяжно расхаживает по нему, прекрасно зная о каждом отклонении всех обитателей. Но это все равно не спасает лучшего друга Сэмми: парочка взбесившихся пациентов утаскивает Нэйта в непроглядную угольную тьму одной из дальних комнат и похищает его цветущую жизнь, чтобы потом, украдкой, доставать ее, засохшую и припрятанную под матрац, и рассматривать, хихикая и брызгая слюной. Только не стоит забывать: чтобы разговаривать с ними на их языке, нужно быть одним из них. И Брайант действительно становится одним из них после смерти Морреты; и Шерман тревожится, видя, как отчаянно улица стремится превратить напарника в «своего человека».       Бен чувствует себя рядом с Сэмми беззаботным старшеклассником, стаскивающим трусики с недалекой подружки на заднем сиденье отцовской машины. Брайант — опытный войн, прошедший сквозь суровые и тяжкие бои в лице чокнутой бывшей жены-наркоманки и получивший за титанические усилия главный трофей — возможность настоящего бессмертия — надежды, возложенные на маленького Нэйта. Сегодня на плечи Сэмми давит ленивая усталость, а за ними толпится масса проблем, ежедневно добавляющих новую пасмурную черту к его и без того мрачному виду. Шерман — ребенок, в первый раз посетивший огромную кондитерскую лавку со сладостями: улыбка от уха до уха в пол-лица, в горящих жаждой глазах — желание попробовать все и сразу. Поначалу он судорожно хватает сласти в охапку, да так, что не может удержать их в руках; по прошествии времени размеренно наслаждается каждой придирчиво отобранной конфетой по отдельности, смакуя ее и отмечая приятное послевкусие, запоминая то удовольствие, что она доставила ему. Шерман становится привередливым владельцем шоколадной фабрики, окутывая своим обаянием даже пигмеев племени Умпа-Лумпа; Брайант жалеет, что не обладает хотя бы частицей такого света, способного рассеять его трудности.       Бен чувствует, что Сэмми злится вовсе не потому, что очередная девушка на очередном происшествии предпочла не его. Брайант злится потому, что на очередном происшествии Шерман предпочел очередную девушку вместо него. Сэмми не знает сейчас, стоя у шкафчиков, прижавшись спиной к одному из них и понурив голову, услышав от сержанта: «Она заявила на тебя, Брайант», — что Бен просто не хочет размениваться по мелочам. Никаких лицемерных напыщенных слов, тягучих и вязких, липких, скрывающих отсутствие того главного предмета, во имя которого они произносятся, но тем не менее заставляющих верить в его наличие. Шерман отдал бы все, чтобы вернуть Нэйта и заменить мозг Тэмми, а лучше — ее саму. Чтобы каждый вечер перед сном Сэмми мог дарить поцелуй своему сыну, а каждое утро девушка в кофейне одаривала бы улыбкой его самого. Поэтому Бен не упускает шанс что-то изменить, когда тот наконец появляется. Шерман медленно разворачивается и подходит к Брайанту, слегка приподнимает его голову за подбородок, кладет ладонь на скулу и заглядывает прямо в черную бездну зрачков, так как верит, что глаза тоже умеют говорить. «Я с тобой. Наше слово против её».