Судьба

      В раздевалке стройные ряды обшарпанных шкафчиков, хранящих в своих недрах сущность каждого из команды. Ему нравится это полутемное прохладное место: будто бы специально приглушили свет и понизили температуру, чтобы избежать оплавления под воздействием лучей или разложения от нагрева важных для них мелочей. Когда кто-нибудь уходит, можешь на короткое мгновение задержать его ускользающую жизнь в руках — словно пропустить колючий песок сквозь пальцы — не спеша перекладывая вещи в коробку; отрывая от дверцы бирку с именем, чувствуешь себя редактором Книги судеб. Он не хотел бы опустошить шкаф Келли и вычеркнуть из Книги его имя, как сделал это в случае Энди.       Такие мысли роятся в голове Мэтью Кейси, пересекающего широкими шагами общий зал и не смотрящего по сторонам, практически вбегающего в раздевалку, где его ждет Северайд.       Келли всегда оказывается там после разноса у шефа Бодена за «недостойное звания соперничество, подрывающее целостность группы и способствующее снижению боевого духа». Забавное цирковое представление, иллюзия для отвлечения глаз наблюдателей, созерцание которой делает их похожими на сбившихся в кучку зрителей Колизея, смотрящих гладиаторское сражение. Несложно стать невидимками в большом городе, но, когда твоя вторая семья состоит из нескольких десятков человек, это требует ловкости. «Ребята действительно верят, что я страстно забочусь о чести «опороченной» тобой вдовы», — Северайд похож на торчка: мутный плавающий взгляд, широченная улыбка, по щеке скатывается одинокая слеза — то ли от кайфа, то ли от страдания ломки. Он чувствует какое-то извращенное превосходство и мнимую власть над окружающими, так как знает больше, чем они, и успешно это скрывает. Конечно, эти ощущения — мальчишеская глупость, но, черт возьми, как же они заводят. Кейси пьяно улыбается в ответ. Он не представляет, почему выбрал Келли, а не одну из девушек, готовую отдать всю себя на милость героя-пожарного. Мэтью часто задумывается над этим и, в конце концов, приходит к выводу, что выбор продиктован самой Судьбой: они комплементарные детали пазла общей картины. За день могут не обменяться и парой фраз, но утром Северайд обязательно вытащит его из пламени, а вечером проложит дорогу на небеса. Кейси дьявольски устал от дребезжания своих назойливых бывших о будущем: ипотека, ребенок, пенсия. Они не понимают, что каждый раз, возвращаясь с работы домой, он рождается заново; что его жизнь не сплошная линия, а лишь дискретный набор отдельных дней. Только Келли знает, что, заступая на смену, пожарный затевает со смертью, способной выплеснуть в лицо ведро огня, а, зайдя со спины, натянуть на голову маску с угарным газом или оглушить ударом тяжелой балки по затылку, гнусную игру в кошки-мышки. Только Келли дарит необходимую ему долгожданную тишину.       Мэтью так любит их общение без слов. Он подходит ближе, настолько ближе, насколько это, вообще, возможно, когда на тебе униформа. Проводит указательным пальцем по дорожке, оставленной слезой на щеке Северайда; спускается ниже, очерчивает пухлые губы, такие неприличные для сурового пожарника. Келли наконец получает желанный наркотик: роняет очередные слезы, приоткрывает рот и обжигает горячим дыханием ладонь Кейси. Тот не упускает момента: проходится пальцем по зубам лейтенанта и прикасается к влажной подушке языка. Слюна обволакивает палец, и становится так тепло, что Мэтью не может удержаться, чтобы не добавить второй. Кейси прикрывает глаза: Северайд, умело работая языком, обсасывает его пальцы.       В миг, когда терпение на исходе и возбуждение готово разорвать на куски, Мэтью наклоняется к уху лейтенанта и, тяжело дыша, произносит: «Встретимся после смены. У меня». Пальцы, хлюпая, покидают рот Келли, оставляя на улыбающихся губах и подбородке прозрачную нитку слюны.