Исповедь

      В Дубае адская жара и песок заползает во все щели. Даже кондиционер люкса в респектабельном небоскребе не спасает: их рубашки намокли и прилипли к груди. Дыхание тяжелое, словно комната заполнена киселем, а мозги как спекшаяся на сковороде яичница. Рассудок всё ищет зацепку в реальности, которая вот-вот превратится в пустынный мираж. Они стоят друг напротив друга. Хант — с желанием раскрыть аналитика, обладающего идеальной полевой подготовкой, Брандт — исповедаться, сбросить темную пелену, что застлала его душу много месяцев назад.       «У каждого есть свои секреты», — Уильям, вздыхая, разворачивается к стене и слепо шарит по ней ладонями, будто в поисках кнопки, способной вырубить поток слез, льющийся из его наполненных восточной пылью глаз.       «Простите меня, ибо я согрешил».       Итан подходит так близко, что впитывает волны сожаления и скорби, исходящие от Брандта. Накрывает его кисти своими и медленно ведет вниз, обнажая предплечья. Тем неожиданнее резкое движение, которым он вдавливает Уильяма в стену и сводит его руки за спиной.       «Семейная пара под прикрытием. Приказ — не светиться». Итан смыкает зубы на загривке Брандта и под всхлип освобождает одну руку, перехватив запястья аналитика другой.       «На них объявили охоту. Мы знали о ней и следовали инструкции. Это была Хорватия». Хант скользит ладонью по напряженному животу Уильяма и наваливается всем телом, глубже впечатывая в стену. Горечь утраты, словно зараза, перекидывается на Итана и окутывает их обоих. Губы Брандта касаются бетона, шепчут: «Моя вина»; «Хорватия…» — отдается застарелым эхом в голове Ханта.       «Мужчина находился под моим наблюдением, девушка досталась им». Момент — и обреченный взгляд Брандта тонет в бездне расширившихся от безумия зрачков Ханта; грудная клетка вздымается, выталкивая из горла клокочущее дыхание. Момент — и они оказываются у широкого окна, исполнив танцевальное па. Итан оглаживает подбородок и скулу Уильяма, проводит рукой по волосам, словно пытается навсегда запомнить человека, разбившего его хрустальное счастье. Может, он сделает латексную маску, чтобы каждый вечер смотреть в лицо вандала, чей разум годен только для заучивания распоряжений. «Отпускаю», — Хант размазывает слово по нёбу Брандта, который чувствует его сладко-соленый привкус. Момент — и выражение тревоги и печали сменяется умиротворенностью, мышцы расслабляются, а темнота за закрытыми веками обращается в белую точку, когда тело, разбрызгивая осколки, пролетает несколько сотен метров и ударяется о землю.