Владыка

Он – Оберон. Он – Король Фей. Он – глава мира Альвхейм. И он не без оснований полагает, что в его мире ему дозволено всё. Если Оберон захочет, то может подарить какому-нибудь игроку уникальный предмет. Просто так, по доброте душевной. Если Оберон захочет, то может наслать на какого-нибудь игрока сильнейшего великана. Просто так, чтобы посмотреть на сражение. Если Оберон захочет, то может разом отобрать у всех возможность летать. Просто так, чтобы взглянуть на паникующих феечек. Он – Оберон. Властитель дня и ночи, друг крылатых, повелитель волшебного мира. Ему принадлежит всё. Города фей, поселения пикси, гномьи подземелья, русалочьи воды. Он может заставить вино литься с неба, а может наполнить родники хмелем. Он может заставить сиять звёзды в десяток раз ярче, а может погасить Солнце. Он может всё. Не в его силах, разве что, подчинить непокорное сердце одной глупой девчонки. Оберон, если бы хотел, мог бы отключить её свободу воли. Что ему какой-то жалкий один игрок, если он держит на плечах целый мир, населенный альвами? Это так просто: разрушить почти целостную сказку одним взмахом руки – вызовом консоли администратора. Два лёгких касания пальцами – и у девчонки подкашиваются ноги, она оседает на колени, а затем растягивается на полу своей клетки. Юная, но уже по-женски красивая, невыразимо притягательная и безумно соблазнительная. И он может делать с ней всё, что угодно его испорченной, развращённой душе. Она не шевельнется, не скажет ни слова, не издаст ни звука. Она будет полностью в его распоряжении. Но так неинтересно. Оберон, если бы хотел, мог бы взять её силой. Никакого жульничества – только пара грубых движений. Кинуться на неё, как хищник кидается на добычу, прижать к полу и отвести руки за голову. И да – она будет кричать и вырываться, плакать и звать на помощь. Оберону нравятся её слёзы. Он, скорее всего, даже получит от этого удовольствие. Дальше – ещё проще: коленом раздвинуть её ноги, до неприличия высоко задрать юбку (и как бы между делом оставить у неё на губах грубый поцелуй). Разорвать жалкое подобие лифа, открывая все прелести уже оформившейся девичьей фигуры: белую грудь со светло-коричневыми сосками, острые очертания рёбер, тонкие росчерки ключиц. И после стащить юбку, оставив её в одном кружевном белье. И она снова будет в его полном распоряжении: обнажённая, плачущая, с постепенно проступающими алыми засосами на бледной коже. Но это слишком скучно. Оберон, если бы хотел, мог бы заставить её приносить ему удовольствие. Это тоже очень легко – настроить её персонажа на безоговорочное послушание, быстро избавить себя от ненужной одежды. Он даже знает, как она будет на него смотреть: взглядом побитого, но не покорённого волка, готового сражаться до конца. Оберона такие взгляды не волнуют; его задачей будет приспустить трусы и положить её ладонь на обнажённый член. Взгляд непокорённого волка сменится гримасой отвращения, но ей некуда будет деться – её рука заскользит от основания ствола к его головке. А потом он заставит её открыть рот и протолкнёт туда свой член, чтобы не без удивления понять, что она, его маленькая девочка, уже опытная любовница. Она сделает ему минет – ещё далёкий от идеала, но достаточно неплохой, чтобы обильно кончить ей на лицо. Его сперма для неё – как проклятая метка, и он точно знает, что после такого она больше не найдёт в себе сил сопротивляться и будет полностью в его власти. Но это слишком просто. Оберон, если бы хотел, мог бы стать Нобуюки Суго – обычным директором обычного научно-исследовательского института – и прийти к ней в палату, где она совсем одна, без охраны, без надзора. И он волен делать с ней всё, что взбредет в голову. Он мог бы стащить с неё унылое больничное одеяло, освободить от оков унылой больничной ночнушки, облапать исхудавшее тело, оставить на груди несколько засосов, а на животе – лиловых синяков, но так и не решиться смочить два пальца слюной и ввести их во влагалище, тем самым став её первым настоящим мужчиной. Он бы мог полностью подчинить её себе, и душой, и телом, оставить невидимые отметины – и она уже не будет принадлежать никому, кроме него. Но это ему не по душе – ему совсем не хочется обладать пустой оболочкой. Оберон очень хочет обладать ею – Титанией, царицей фей и эльфов, самой прекрасной эльфийкой на свете. И день за днём он приходит в её золотую клетку, каждый раз представляя, как она подчинится его воле. Титания будет кривиться и дрожать, глотать слёзы и оскорбления, а Оберон – хохотать, во весь голос хохотать, наслаждаясь своим преимуществом. Рано или поздно она сломается, и ему не останется ничего, кроме как благородно взять разбитую Титанию под своё заботливое крыло. А пока он может издеваться над ней как его душе угодно. Он – Оберон. Он – Король Фей. Он – глава мира Альвхейм. Ему здесь позволено всё.