Для тебя одного

Влюбляются не в лица, не в фигуры, И дело, как ни странно, не в ногах. Влюбляются в тончайшие натуры, И трещинки на розовых губах. Влюбляются в шероховатость кожи, В изгибы плеч и лёгкий холод рук. В глаза, что на другие не похожи, И в пулемётно-быстрый сердца стук. (с)

      ... Я смотрел в грязное пыльное окно, когда небо начало постепенно темнеть, маленькие белые облака стремительно стали разрастаться, собирались в одну кучу, образовывая тем самым неведомых размеров тучу, черную и зловещую, застилающую небо, словно полотно. Она грозилась вот—вот вспыхнуть слепящей глаза молнией и пролить на истосковавшуюся по влаге землю желанные капли воды. Бушующий ветер все стремительней пригибал к земле кроны деревьев, кажется, еще совсем чуть—чуть, и одно из них согнулось бы и треснуло, не выдержав подобного напора со стороны роковой погоды.       Мелкий дождь тихо и размеренно начал стучать по стеклам, стекая блестящими бусинками по стеклу и оставляя за собой влажные следы. А вскоре ему на смену пришел ливень, неистово дребезжа и разбиваясь об оконное стекло, так и норовя проникнуть внутрь, стекая по нему уже тысячными ручьями. Унылый вечер медленно сменял день, укрывая все окрестности центра города во тьму. Ночь постепенно брала все в свои темные вязкие сети, не оставляя без внимания и комнатку, в которой до сих пор в столь поздний час горел тусклый свет моей настольной лампы.        По сути, самое сложное – это начать. У меня есть идея и есть мысли на тот или иной счет,однако, я совершенно не знаю, как начать. И это я – человек, который каждый день общается с прессой, разными людьми, фанатами, постоянно дающий концерты и, в принципе, умеющий связывать не только два слова вместе.       — Снова не то! — громко выругался я, нарушив мрачную тишину в помещении, а скомканный клочок бумаги с моей сильной подачи отправился в мусорное ведро в углу, к своим сородичам, коих там было немерено: помятые листки валялись по всему полу, негде было и шагу ступить, а непредназначенное для таких объемов мусора ведро, естественно, было переполнено и опрокинулось на бок. Мерклый свет лампы освещал заполненный такими же бумажками письменный стол, который я пододвинул ближе к окну, чтобы наблюдать и наслаждаться буйством стихии. Светлые пастельные обои приобрели серый цвет, придавая атмосфере в комнате некую романтичность и загадочность. Деревянный паркет мелодично скрипел под стулом, на котором я, погрузившись в свои мысли, раскачивался, оставляя четкие тени на двери позади себя. У стены слева находился старый невысокий комод, над которым располагался плазменный телевизор, который Тэмин зачем—то приобрел несколько месяцев назад. А у стены напротив были две одноместные кровати, одна из которых была завалена концертной одеждой макне.       Помимо скрипа половиц и тихого скрежета моей старенькой лампы, был слышен скрип от ручки, которая так неистово вычерчивала громкие заголовки и чуть ли не дымилась от яростного нажима моей руки. Но спустя несколько выведенных линий еще один клочок бумаги отправился в набитое мусорное ведро. В отчаянии я уже готов был хвататься за голову, норовя вырвать каждый волосок от переполнявших меня изнутри злобы и отчаяния. Написанные строки никак не складывались во фразы с необходимым смыслом, и все получалось таким поверхностным и до ужаса банально—слащавым. Казавшееся поначалу легким поручение продюсера сыграло со мной злую шутку, обернувшись трехдневным недосыпом, синяками под глазами и отвратительным настроением.       Flashback       4 дня назад       — Можно войти? — я негромко постучал в приоткрытую дверь и просунул голову в проем, навязчиво просясь поскорее проникнуть внутрь кабинета нашего продюсера, звонок которого ни с того ни с сего потревожил меня в выходной.       — Конечно, проходи, — ответил он, даже не взглянув на меня: он весь был поглощен бумагами, находившимися на его столе в невообразимом хаосе. — Есть для тебя ответственное поручение, — наконец—то мне смогли уделить зрительное внимание. От одного слова «поручение» дрожь прошлась по всему телу, предвкушение того, что будет дальше, целиком захватило мои мысли, и я стал гадать, что же это будет. Не медля, я тут же проскользнул внутрь кабинета и поудобнее устроился на крутящемся кресле около огромного стола из светлого дерева. — Итак. На носу ваш с ребятами предстоящий камбек, — «Неужели...» — только и успел промелькнуть в голове лучик надежды. — Нам необходима новая песня... м—м—м... баллада. Да, о любви. Ну, ты же понимаешь, — не вдаваясь в подробности, пытался объяснить мужчина, жестикулируя и откидываясь на спинку своего огромного кресла, задумчиво поднимая взгляд вверх, видимо, пытаясь подобрать нужные слова.       — Я понял! — тут же остановил я этот бессмысленный поток слов, привстал и резко, оперевшись ладонями на стол, наклонился. — Так вы поручаете это мне? — тихонько, сомневаясь в правдивости этой фразы, произнес я.       — Справишься? — мужчина прищурился и в упор посмотрел на меня.       — Само собой! — восторгу не было предела: меня так и распирало изнутри, я уже четко представлял себе, как приду домой и сразу же сяду за стол или как возьму в руки гитару, как начну писать. Неужели мне впервые подвернулась возможность самому написать песню, воплотить те многочисленные задумки и образы, что блуждали в моем воображении столько времени, что рвались наружу еле сдерживаемым потоком?       — Тогда, я полагаюсь на тебя, занесешь ее в конце месяца, — подвел итог он и снова зарылся взглядом в бумаги, что-то параллельно набирая на ноутбуке, а я, с новоиспеченным хорошим настроем, подобно птице, которая только что вкусила свободу, вырвался из кабинета и, радостно пританцовывая, направился прямиком к выходу, а потом в общежитие — исполнять задуманное.       End of flashback       Но все оказалось не так радужно, как я предполагал. Фальшивые строки звучали настолько неправдоподобно, что становилось тошно только от одной мысли о них. Следы от энных чашек выпитого кофе проступали на светлой поверхности стола, отчаявшись сегодня написать нечто в меру гениальное, я решил дать возможность мозгам «проветриться» и, встав из-за стола и прогнувшись в спине, поскольку все тело успело окаменеть за время сидения в одной позе, растянулся на своей кровати. Нашарив на тумбочке пульт от телевизора, пальцы безразлично переключали один канал за другим, бестолковые картинки ритмично сменялись на экране, пока я не остановил свой взгляд на душераздирающей сцене из очередной телевизионной драмы.       Передо мной развивались ничтожного рода события: рыдающая девушка, уходящий от нее парень и сопли, сопли, сопли... Жалкое зрелище.       Мысленно давая рецензию этому плачевному сериалу и рассыпаясь в проклятьях, я и не заметил, как дверь в комнату приоткрылась и в нее вальяжно вошел Кибом. Не успев переступить порог, он заговорил:       — О, я знаю этот сериальчик! — соседняя кровать вмиг была оккупирована восторженным Кибомом, который вперился в большой экран своим внимательным взглядом, а лежавшие на ней вещички младшего как-то совершенно случайно нашли себе место на полу. Интересно, как это он не принялся собирать их и еще сотни разбросанных по полу бумажек? — Выглядишь «отлично»! — сарказм наряду с подобающим выражением лица и смешками, обращенными им в мою сторону, никак не подбадривали меня. Я еле сдержался, дабы не нагрубить внезапно нагрянувшему, буквально вторгшемуся в мое пространство другу. Поэтому просто промолчал, продолжая тупо смотреть в одну точку на экране телевизора, совершенно не следя за развивающимися там событиями. Перед глазами до сих пор стояли миллионы исписанных слов, предложений, которые по ненадобности отправились в мусорку. За эти пару несчастных дней мне посчастливилось в полной мере почувствовать себя ничтожеством, дешевкой, никудышным автором. А ведь в тот самый момент, когда мне предложили этим заняться, я и подумать не мог, что такие трудности станут на моем пути.       До ушей слабо, как—то глухо доносились реплики героев: «Она же твоя сестра...», «...ты не можешь так поступить...». И я решил-таки поднять свой взор на телевизор, созерцая двух молодых людей, беседующих, не сомневаюсь, на одну из задушевных тем.       «Скажи, а что такое любовь?» — спросил один из них у другого.       «Нашел у кого спросить, — хмыкнул второй. — Невозможно описать любовь, если ты ее ни разу не испытывал...»       Ни разу не испытывал. Не испытывал. Ни разу. Эти слова будто отпечатались у меня в голове. Их смысл мало-помалу начинал доходить до меня, и я медленно двигался к целевой мысли, к стержню представшей передо мной во всей красе проблемы. Если размышлять трезво, то все так и есть. Я как-то не задумывался об этом раньше, но после дебюта нерегулярные встречи с потенциальными девушками, которых и так было немного, и вовсе сошли на нет. Безусловно, ни о какой любви не было и речи. От внезапно нахлынувшего озарения голова снова заработала в нужном направлении: в ней уже созревал план, который готов был вот-вот дать плоды.       Напрашивался лишь один вывод — мне нужно полюбить, влюбиться, подобно мальчишке. Отчасти это становилось практически невозможным хотя бы из-за того, что открытые отношения в агентстве строго запрещены, как бы печально это ни звучало. Что же в таком случае делать? Если я буду встречаться с девушкой тайком, то это может иметь не очень хорошие последствия в итоге. Картинка разворачивающегося скандала мигом ярко возникла в голове: кричащие заголовки газет и новостных сайтов с нашими фотографиями разлетаются по всей стране и интернету, а бедную девушку, мою так называемую избранницу, забрасывают яйцами разъяренные фанатки.       Вздрогнув от подобного зрелища и тряхнув головой, я сию же секунду отогнал столь пугающие догадки. Допустим, это будет не девушка «с улицы», может, и не фанатка совсем. Тогда, стафф? Я в напряжении сильно зажмурил глаза, силясь это представить, перебирая возможные кандидатуры. Нужно влюбиться в такого человека, который всегда рядом, на которого никто никогда не подумает, никто и заподозрить не посмеет, и мысли не допустит подобной.       «Ох, легче к самому продюсеру прийти с повинной, чем преодолеть такие трудности и создание себе кучи ненужных проблем на пути к написанию идеального текста», — голова шла кругом, все хорошие и нормальные варианты я уже выжал оттуда, как только смог.       Вдруг где-то поблизости, на соседней кровати, раздался заливистый смех Кибома, который, скрестив ноги и сверкая пятками в белоснежных носочках, все так же на протяжении всех моих размышлений находился здесь. Восхищенный блестящий взор Ки так и остался сконцентрированным на огромном экране: судя по всему, там развивалась довольно комичная ситуация. Ровный и почти что идеальный ряд белоснежных зубов сверкал в полумраке, а истеричный хохот вырывался все громче, и даже слегка прикрывающие рот ладони не могли сдержать этого порыва и звонких смешков. Когда-то круглые щечки чуток осунулись, но это ничуть не отразилось на его блестящем внешнем виде. Густая челка темно-русых волос то и дело спадала на глаза, отчего ему приходилось периодически ее поправлять. Кибом, согнувшийся практически пополам, безудержно смеялся чуть ли не до слез, всеми силами хватаясь за живот, вконец разрушая накалившуюся обстановку уныния, которую непроизвольно создал я.       Неожиданно меня поразила почти безумная мысль, тут же выстроившаяся в воображении рядом ярких картинок: Кибом, держащий меня за руку, беззаботно и счастливо улыбающийся мне одному; мой Кибом... Я лицезрел эту картинку всего лишь секунду, но сразу же одумался, уже в который раз за сегодня тряхнув головой, только сейчас намного сильнее, и отвернулся от Ки, пытаясь сосредоточиться на замысловатом узоре деревянного паркета. Поскольку именно такие мысли и нужно было гнать куда подальше. Не могу, я просто не могу влюбиться в собственного друга. И ключевое слово здесь: влюбиться.       Потому что это неправильно, это аморально и безнравственно. Но если посмотреть с другой стороны, то все не так уж и безнадежно.       «Кто-нибудь в здравом уме сможет подумать, хоть на минуточку заподозрить между нами связь?» — «Нет». Даже несмотря на наш бурно развивающийся фан-сервис — людям за кулисами все равно известно обо всей этой фальши. Поэтому любое подозрительное поведение с нашей стороны будет, несомненно, расценено в шутку, забавы ради. Будь то нежные объятья, сцепленные в замок руки или же дерзкий хлопок по попе.       «Разве Кибом находится на другой окраине города или в ином труднодоступном и людном месте, где обязательно толпа зевак наделает кучу компрометирующих фото и, не сомневаюсь, выложит их в сеть?» — «Нет».       Ответы на поставленные вопросы были более чем очевидны, но мозг все равно упорно пытался вести ожесточенную борьбу с железными аргументами, не намереваясь сдаваться... А я снова посмотрел на сидящего рядом Ки, но на этот раз это был взор не лучшего друга, а мужчины, который в данный момент отчаянно сопротивлялся во мне. Отмечая достоинства Кибома, сложно было не заметить его немного худощавой фигуры — боязнь поправиться дает о себе знать — округлые нежные плечи, хрупкие, почти хрустальные запястья... Кокетливо изогнутые губы, озаряемые ослепительной улыбкой... Его заразительный смех, звучавший порой так надрывно и громко, не раз утягивающий меня за собой. А хитрые, даже лисьи черты, присутствовавшие в его характере, не оставляли равнодушным никогда и никого. Он всегда со вкусом и фанатичным удовольствием подбирал свой собственный стиль одежды, уделяя много внимания мелочам и всяким побрякушкам. Безусловно, второго такого Кибома нигде не сыскать.       «А что... что если попробовать? Что если разок попытаться, поэкспериментировать?» — то и дело думал я про себя.       И в тот вечер, в этой тускло освященной комнате, жалостливо глядя на лучшего друга, я принял одно из самых безумных, глупых, возможно, необдуманных, но бесспорно важных решений в своей жизни.