Ты как, Курт?

Да будет могуч и прекрасен бой, гремящий в твоей груди. Я счастлив за тех, которым с тобой, может быть, по пути. - Привет. Он скрипит стулом и немного дергает плечами. Что-то в нем перечеркнуто. Курт пытается понять, что, и складывает руки на столешнице: - Привет. Курт знал, что Блейн в Нью-Йорке. Потому что Рейчел Берри - разноцветная сорока, с ног до головы увешанная позвякивающими безделушками. Рейчел Берри - ходячий Бродвей, который все про всех знает. Блейн звонил ей вчера, говорит она и складывает свои крохотные ладошки на столе, отблескивая кипой браслетов, колец и перламутровой эмали стертого лака. Или нет. Он звонил ей на прошлой неделе. Боже, Курт, какая разница. Ему нужна была квартира, желательно где-нибудь на Лонг-Айленде. Подальше от Манхеттена. Спустя месяц после этого разговора Курт замечает, что что-то в нем, в Блейне, спрятано. Он прячет зрачки где-то в пальцах Курта, где тот сжимает желтый листок с номером. Привет, Блейн. Что дальше? - Ты. Ты изменился. - Правда? - Да. Думаю, если бы не брошь с бегемотом, я бы тебя и не узнал. У Курта теперь острые скулы, Курт теперь - ходячий волнорез. Он чертит линии на столешнице пальцами, и он режет и кроит темные плещущиеся тени в своей комнате. Курт - ходячее лезвие с аккуратно простроченным воротником. Блейн просто перестал бриться. Теперь от него пахнет мятой. Тогда, за разговором, опуская длинные паучьи лапки, которые Рейчел привыкла называть своими ресницами, она ответила ему, что у нее есть парочка знакомых, которые сдают квартиры в Квинсе. Боже, записная книжка Рейчел Берри забита номерами, все откуда-то ее знают и все как-то выпивали с ней кофе. Никто не учел того, что Рейчел не пьет кофе. Девять лет назад она отдала бы все побрякушки на свете за эту книжечку, которая лопается от номеров, фамилий и липких пятен, поставленных за ужином. Рейчел любит читать эти фамилии и вспоминать о том, как выглядит каждый человек, выцарапанный на желтоватой линованной бумаге. Она помнит каждый шрам за ухом, каждый вязаный берет и каждую фальшивую грудь. И, конечно же, она помнит Блейна. Когда за завтраками или ланчами очередь доходит до него, она молча цепляется глазами за его фамилию. Курт, ты помнишь Блейна? Вы с ним встречались в старшей школе. Каждое утро на протяжении девяти лет она ковыряет рану, которая почему-то не хочет заживать. Как будто Блейн стучит ему в дверь и напоминает о том, что от чувств еще никто просто так не избавлялся. Ты можешь переспать с Чейзом, Курт, ты можешь запереться у себя в комнате, но тени все равно проскользнут под кровать. Что-то в Блейне потеряно. Это на секунду мелькает в памяти Курта, когда тот заказывает себе чизкейк и Курт даже не пытается посмотреть на него осуждающим взглядом. Некогда. Он глотает каждое движение Блейна, каждый взгляд, потому что, нет, правда, прошло девять лет. - Ты, ты как, Курт? Девять лет. Ты как, Курт? - Я? Думаю, хорошо. Или нормально. Какая разница. Давай сделаем вид, что не пели друг другу песни до тех пор, пока не вспухало горло. - А ты как, Блейн? Давай сделаем вид, что не держались на семейных обедах за руки под столом. - Разница есть. Это странно. Я имею в виду, я чувствую себя странно. Но у меня все хорошо. Что стеклянные праздничные шарики не пахнули хвоей и не лопались над ухом, пока ты оттягивал кожу на шее и жалобно, гортанно выл. - Не думаю. По-моему, за девять лет ты немного растерял свои способности внятно говорить. Давай сделаем вид, что мы просто случайно перепихнулись. - А ты, видимо, их подобрал. Они молчат. Вернемся к тому, что доводило бедного Курта Хаммела до истерик. Нет, были времена, когда все действительно становилось лучше. Он старался ни о чем не думать, правда. А были времена, когда на Курта падал потолок. На Курта оседали рваным облаком воспоминания, и что он вообще должен был делать в такой ситуации? Грызть рукава своих свитеров и ждать цветов от Блейна? Курт помнит, как они перестали приходить. Курт ненавидел эти букеты, а когда они вдруг перестали появляться, полез на стену и стал выжимать из себя жалобные стоны. Это нормально? Это ли не, черт возьми, чувства? В таком случае, чувства - это больно. Он покупал сам себе букеты и отрезал по вечерам бутоны. А теперь Блейн оказался в Нью-Йорке. Курт знал, что если он сядет на метро, то с тремя пересадками будет уже в Квинсе. Будет царапать те же тротуары своими ботинками и ковырять ту же толпу своими мелкими шажками. Этой зимой Нью-Йорк светится еще ярче, огоньки и их отражения, которые красными болезненными пятнами отбиваются на грязных кучках снега - вот, чем отвлекает себя Курт Хаммел. Как тогда, так и сейчас. Блейн зажевывает нижнюю губу и бормочет: - Серьезно, зачем мы это делаем? Что-то в нем сжато и скомкано. - Что? Я люблю чизкейки. - Я не об этом, Курт. Зачем мы вообще встретились? И какого черта ты делаешь вид, как будто ничего не произошло? Неправда, Блейн Андерсон. Притворяешься тут ты. Ты говорил о том, что они обязаны купить ферму в Пенсильвании и провести остаток дней вместе. Ты обманщик. Курт просто прячет руки на коленях. - Однажды ты сказал мне, что я - любовь всей твоей жизни. В глазах у Курта пенится и шипит целая галактика. Мертвая, тусклая и потерянная галактика, в которой внезапно начали переливаться звезды. Он не хочет, чтобы она утихала. Представляете, он добился всего без заботы и здоровых отношений. Это ли не чудо? Прошло четыре года с тех пор, как ему вручили картонную коробку с разноцветными стикерами и сломанными степлерами, и застеклили этажом выше над его маленькой темной коморкой в общем офисе. Каждый вечер Курт щурит глаза. Огоньки и мятые клочья снега - все, что он извлек из своей новой жизни. А еще теперь ему носят кофе со сливками. Это ли не успех? Сначала Курт отрицает, что дело не только в том, что в Квинсе хорошие кофейни. Потом просит номер у Рейчел. Она спрашивает, чей. Рейчел, ты помнишь Блейна? Мы с ним встречались в старшей школе. Ее запястья отдаются в воздухе эхом, как голый холодный мрамор. Она смеется и рвет свою желтую книжечку. На, держи. И Курт звонит. Спустя месяц, он звонит. А теперь замечает, что у Блейна что-то украли, сожгли, выскребли. - Курт, мы были в старшей школе. Подростки иногда говорят ерунду. - Для протокола. Ты говоришь ерунду прямо сейчас. - Боже мой, это было почти десять лет назад. Только не говори мне, что все это время ты хранил мне верность, как праведная монашка, и сейчас надеешься, что я быстро соберу свои вещи и уеду к тебе на Манхеттен, покорять центральные рассветы песнями из "Смешной девчонки". Потому что я не стану. Потому что это ты не отвечал на мои звонки, из-за тебя я не спал месяцами, и из-за тебя я поступил в чертову Южную Каролину, потому что боялся случайно увидеть твое лицо в газетах. Он заикается. - И сейчас, когда я наконец-то оправился, ты хочешь, чтобы я опять взял нож и начал послушно выковыривать себе сердце? Потому что у тебя волна ностальгии? Это даже не смешно. Не так должна выглядеть настоящая любовь. Курт мысленно загибает пальцы и ловит в словах Блейна подростковые нотки и взвизги. Что-то по-прежнему не на месте. Во сне на полке Блейна все еще стоит та смехотворная собачонка. "Я - собака Маргарет Тэтчер". Блейн, почему ты не пошел с нами тогда? Боже, прекрати, ты не смог бы испортить мне праздник. На, держи. Я добыл ее для тебя. У Курта под кроватью засыхают красные клочки каких-бы-там-ни-было-цветов. Щелк. В теплую бездну улетает еще один. - И ты думаешь, что у тебя есть какое-то право винить меня? Оглянись, Андерсон. Это тебе стало одиноко. Это ты вдруг решил, что я смогу простить тебе все и сразу. И я простил, но это, черт возьми, не избавило меня от ежедневного ползанья по стенам. Я думал, что однажды кто-то затащит меня под собственную кровать и вонзит в сонную артерию ножницы. И я был бы только рад. Черт, да что с тобой не так? Блейн просто жмурится в ответ. - Извини, Курт. Правда, извини. Мы действительно зря это затеяли. И сейчас Хаммел не уверен в том, имеет он виду их отношения или встречу. Нет, правда, здесь хорошие чизкейки. - Я женат, Курт, - выплевывает Андерсон, - На девушке. Ее зовут Дороти и она правда мне небезразлична. Я думаю, я ее даже люблю. Так что, как сам понимаешь, это бессмысленно. Мне лучше уйти. Блейн встает из-за стола, и замок на его сумке медленно едет вниз. Оттуда на пол падает что-то мягкое и сырое. "Я - собака Маргарет Тэтчер". Блейн, почему ты не пошел с нами тогда? Боже, прекрати, ты не смог бы испортить мне праздник. На, держи. Я добыл ее для тебя. Блейн, ты носишь ее в своей сумке все девять лет. Боже, прекрати, ты не смог бы испортить мне праздник. И внутри у Курта взрываются сверхновые.