One more chance

В жизни у Германа Сапровского было две любви. Первая - трагичная, до сих пор мучавшая его в кошмарах, вторая же помогла справиться с утратой первой. Он с ужасом вспоминает тот день, когда потерял Марину. Его милую девочку, его любимую, родную. Он помнит её вопрос накануне перед тем злополучным днем. Если я умру, ты последуешь за мной? Вот что она спросила. Он отшутился, не знал, что сказать, не знал, что она хотела бы услышать от него. И он боится снова услышать этот вопрос. Вроде бы день начинался как обычно. Он проснулся днем, наконец, удалось выспаться. В комнате было немного душно и пахло свежим кофе и блинчиками. На кухне что-то упало и разбилось. - Марин, ты живая? - спросил он, покидая постель. Тут же в проеме появилось миловидное личико девушки в его старой футболке. - О, я разбудила тебя? - девушка чуть улыбнулась ему, показывая маленькую ранку на пальце, в другой руке был веник и савок. - Прости, милый. Он придирчиво оглядел пальчик своей невесты, но, не найдя серьезной угрозы для жизни и пластырь в аптечке, поцеловал боевое ранение. - Все, жить будешь, говорю тебе как врач, - и вовлек её в поцелуй, который длился до тех пор, как девушка не отстранилась от него, почувствовав запах гари. - Все, не отвлекай меня, а то нам придется делать ремонт, - светловолосая тут же умчалась на кухню. Неудавшийся блинчик был безжалостно отправлен в мусорное ведро. - Я на последнюю примерку иду сегодня, - она очаровательно улыбнулась ему. После завтрака девушка умчалась одеваться. В три часа у неё была назначена встреча в ателье, и она уже опаздывала. Он натянул на себя джинсы и футболку и отправился заводить машину. До свадьбы осталось всего-то пять дней. Он жутко нервничал, хотелось, чтобы этот день был самым лучшим в их жизни. И он, несомненно, им стал, если бы… На кухне что-то упало. Именно этот звук вывел его из размышлений и воспоминаний. Он вдруг подскочил с дивана и умчался на звук. На него растеряно смотрела пара ясно-голубых глаз, а на кремовом кафеле были разбросаны осколки зеленой чашки. - Прости, я тут чашку разбил, - светловолосое растрепанное существо виновато опустило глаза. И Гера почему-то взорвался. Эта чашка была её, Маринкина. Последнее, от чего он не смог избавиться. Последняя её вещь в его квартире. - Зачем ты вообще её достал?! - он сам не понимал, что так разозлило его, это же всего лишь чашка, пусть и её. - Я не мог найти вазу. - Зачем она тебе вообще понадобилась? Вазы стоят на другой полке! - Я же не специально, - когда он так тихо и виновато говорил, то все переворачивалось. - Просто твоя мама приезжает, я цветы принес. Он нагнулся и принялся аккуратно собирать кусочки разбитой кружки, периодически натыкаясь на острые углы. Гера выдохнул, зачесал волосы рукой и опустился рядом. - Иди, я сам соберу. - Прости. - Макс, - протянул Сапровский, но услышал только, как тихо щелкнул замок на входной двери. На столе лежали белые лилии. Любимые цветы его матери. Гера поначалу подумал, что Максим сейчас вернется, что он просто вышел покурить. Курить в квартире он запретил. Но его не было через несколько часов. А в шесть должна была прийти его мама. Почти в пять часов на пороге снова появился Максим, сразу прошел на кухню и стал резать салат и параллельно жарить мясо. Во второй вазе появились нарциссы. - Что они значат? - Гера появился настолько неожиданно, что Максим вздрогнул и попал себе по пальцу. Блондин направился в ванную, не нашел пластырь и просто присосался к порезу. - Так что означают нарциссы? И где ты вообще их достал? Сейчас же зима. К шести ужин был готов. - Здравствуйте, Надежда Ивановна, - в голосе Макса не было ни капли грусти, он был снова обычным. - Здравствуй, Максимка, - женщина улыбнулась. Ей был очень приятен друг сына, который появился совсем неожиданно в его жизни, он вытащил его из отчаяния, подарил ему заботу и поддержку, совсем ничего не требуя взамен. - О, ты даже цветы мои любимые помнишь. Макс лишь скромненько улыбнулся. - Кому это ты нарциссы купил? - она внимательно посмотрела на юношу, а затем перевела взгляд на сына. - Был у меня молодой человек, который дарил их мне, влюблен был в меня, - при воспоминаниях о молодости лицо посветлело. - А я не ценила. - В торговом центре произошел взрыв… Тогда перед глазами все поплыло. Он звонил ей, но ответа не было. Ни от нее, ни от её подруги. А после «погибла на месте, множественные ранения, опознание подтвердило». Он пустился во все тяжкие. Напивался до невменяемого состояния, и в один момент вспомнил её слова, те, что так напугали его. И вот, когда он стоял на мосту и собирался сделать шаг, почему-то посмотрел по сторонам. И не зря. На перилах сидел совсем еще мальчишка лет семнадцати. Он курил и смотрел вниз, из наушников доносилась тяжелая музыка. На нем был костюм, видимо, школьник, сумка была переброшена через плечо. Светлые волосы трепал ветер. Мальчишка улыбался чему-то своему. - Если хочешь прыгнуть - прыгай, - раздался его голос. Гера с недоумением уставился на него. - Ну и чего ты ждешь? Прыгай. - Что? - выдавил из себя мужчина. - Расскажи мне, что случилось. - Это не твое дело. - Знаешь, что бы у тебя не случилось, оно не стоит того, чтобы умирать. - Взрыв был, помнишь? В центре. Моя невеста погибла. Она спрашивала накануне, что если её не станет, уйду ли я за ней. - И что ты сказал? - Я не знал, что сказать. - Тряпка, - мальчишка усмехнулся и отправил в полет сигарету. - Малец, тебя не учили старших уважать? - Неа. - А ты почему не в школе? - Погода хорошая. Слушай, ты все равно не прыгнешь, идем со мной. И мальчишка накормил его мороженным, клубничным. - Я Вас провожу, я тоже домой еду, - Макс помог Надежде надеть пальто. - Макс, я… - Пока, чувак. - Ой, Максимка, подожди меня, оставила на кухне телефон. Макс кивает и выходит из квартиры. - Ты зачем Максима обидел? - Мам, мы уже большие, сами как-нибудь… - Почему на мальчике лица нет, и нарциссы, знаешь ли, символ безответной любви, сынок. Гера растерянно смотрит на мать, которая как-то слишком понимающе улыбалась. - Он кружку разбил. Маринину. - И ты на мальчика накричал? Да он все для тебя делает, ты это понимаешь? - Слышишь, ты достал уже, - светловолосый паренек раздраженно выкидывает окурок в реку. - Ты все равно не прыгнешь, только вид портишь своим унылым лицом. - Может, мне просто не куда пойти. - Чувак, у тебя есть родители? - Мама. - Так вот ты о ней подумай. Она с ума, наверное, сходит. До чего сынок дошел. Да ты просто бесишь меня, хватит пускать нюни. Тоже мне, вселенская скорбь. Чел, есть люди, которым хуже, чем тебе. Её родители похоронили дочь, как им, весело? О да! Не только ты один кого-то потерял во время взрыва, там были сотни людей. Чувак, я таких как ты ненавижу, - Герман хватает мальчишку за шкирку, и свешивает через перила. Блондин отстраненно смотрит на него, словно ждет своей смерти, Гера резко тянет его на себя. От мальчишки несет табаком, от волос дешевым мылом. - Почему ты не испугался? - Да мне терять нечего, чел. - А родители? - ехидно поинтересовался Гера. - Я сирота, - отрезает мальчик. - Родители с братом тогда умерли. Брат в реанимации скончался, его мама собой закрыла, отец в скорой еще. - Прости. Утром Герман понял, что ни черта он не знает про Макса. Он не помнит, где тот учится, не знает, где живет. Или он в общежитии живет. И на каком он вообще курсе? Они познакомились три года назад, значит, Максу сейчас двадцать и он на третьем курсе. Мужчина позвонил ему на телефон, но никто не взял трубку. Вернувшись с работы, он отметил запах свежей еды. На холодильнике корявым Максимовым подчерком было написано что-то про суп и микроволновку. А утром на столе стояла яичница, которая даже не до конца остыла. Макс такой Макс. Этот глупый мальчишка снова разыграл великую трагедию. Впервые он сорвался год назад, тогда он кричал, кидал в него посуду, плакал, говорил, что уйдет и не вернется. Щелкнул замок. В прихожей привычно запахло сигаретами. Макс вернулся. - Прости, - он снова за что-то извинился. - Макс, может, нам надо поговорить? - Я, правда, не хотел, это случайно вышло, я же знаю, что ты её все еще любишь, - горло словно сдавили и последние слова он просто прохрипел. - Ты никогда не сможешь отпустить её. Просто и мне тоже может быть больно. - Макс, ты серьезно все это время думал, что мне плевать на тебя? - А разве это не так? Гер, ты вообще хоть раз проявил какой-то интерес к моей жизни за эти три года? Ты хоть раз со мной куда-то ходил? Мы вместе гуляли в последний раз полтора года назад, если ты не помнишь, - светловолосый юноша плакал, совсем по-детски размазывая по лицу слезы и хлюпая носом. - Разве я не прав? - Прости. - Да мне не нужно твое прости! Ясно тебе?! Мне нихрена от тебя не нужно! Ты не мог меня просто не трогать сейчас? Тебе вдруг приспичило поговорить? А ты не подумал, что уже слишком поздно? - Максим. - Да что Максим? Что тебе еще нужно? Макс редко появлялся в школе после смерти родителей. Не хотел. Все эти сочувствующее взгляды, разговоры за спиной и вздохи. Дома сидеть тоже не хотелось. Бабушка верит, что внук честно посещает школу и не находится в состоянии полной апатии. А он не мог справиться с собой, ему хотелось тишины и одиночества. Теперь он может делать, что хочет, ведь нет отца, который выпорол его, когда в пятнадцать лет от сына пахло табаком за километр, матери, которая только тихо вздыхала, когда он приходил со сбитыми костяшками и разбитым лицом, мелкого Лешки, который просил помочь с домашкой в девять вечера. Сейчас была только бабушка, которая почти не говорила с ним, интересовалась все ли хорошо в школе и успокаивалась, услышав положительный ответ. Был дед, с которым он играл в шахматы поздно вечером. Он понимал, что стал жить в другом мире. Своем. Когда у деда случился инсульт и его тоже не стало, его словно по голове ударили. Голова встала на место. Он должен жить хотя бы ради бабушки, он должен учиться, должен пойти в институт и выучится на врача, как хотел отец, должен жениться и завести семью, как этого хотела его мать. И он обязательно заведет собаку, как хотел Лёшка. Он вообще многое должен сделать. И поэтому когда на мосту появился хорошо одетый мужчина и свесился через перила, а потом как-то воровато огляделся, он не выдержал и с улыбкой на лице посмотрел прямо в глаза этому человеку. Пустые. Бледно-зеленые, как перила этого чертового моста. - Если хочешь прыгать - прыгай, - говорит он мужчине, зная, что это точно заставит его задуматься еще раз. Брюнет потрясенно смотрит на него, явно ждал, чтобы его уговорили не делать этого, чтобы кто-то заставил его отказаться от минутного решения. Так он считал. - Ну и чего ты ждёшь? Прыгай. Если бы он только знал, к чему всё приведёт, то никогда бы не пошёл с этим несостоявшимся самоубийцей. Он бы никогда не заговорил с ним, он бы просто ушёл, убежал. Он бы никогда не появлялся на этом мосту. Видимо, просто судьба. Хотя какая к черту судьба, когда твой любимый человек взбесился из-за разбитой чашки? Из-за какой-то чашки! Волшебно, чашка мертвой невесты оказалась важнее живого его. И следом за этим умозаключением юноша дает себе мысленную пощечину. Он бы тоже злился, если бы кто-то продал мамино фортепиано, и пусть он не умел играть, все равно избавиться от инструмента он не позволил. Или же отцовский портсигар, который когда-то давно ему подарил друг из Северодвинска, когда они вместе воевали в Чечне и его же военный жетон. Или рисунок Лешки, который он как-то притащил из детского сада. И даже если бы куда-то исчезла книга Ремарка «Жизнь взаймы», которую ему подарил Гера на их первый, совместно отмечаемый Новый Год. Они вроде тогда поехали к его матери, и Гера мялся, не зная как объяснить матери, кем ему приходиться тогда еще несовершеннолетний Макс. Просто Макс думал, что он занимает в жизни мужчины больше места, что он решился, наконец, оставить прошлое в прошлом, а теперь двигаться вперед, что он.… Нет, конечно, глупо ревновать к мертвой женщине, но было ясно, что все это только то, что хотел видеть Макс, а на самом-то деле Гера так и не смог забыть Марину. Или не хотел. Или считал, что он предает память о бывшей возлюбленной. На последнюю мысль его натолкнул разговор с матерью Германа, хотя, даже не натолкнула, а таки ткнула носом. Только ему от этого ни капли не легче. - Прости. Макс, я просто боюсь отпустить, - он слишком задумался, потому что как оказалось, он сидит на диване, а перед ним на коленях брюнет, сжимающий его руки. - И ты прости, я устал, - юноша высвобождает ладони. - Правда, устал. - Макс, что я должен сделать, чтобы ты вернулся? - Ответь на вопрос, - блондин печально смотрит на него, а в груди у Германа все сжимается от неприятного предчувствия. Он даже подсознательно знает, что он спросит, только вот боится, что не сможет найти верный ответ. - Что ты будешь делать, если я умру? Воспоминания захлестывают с новой силой. Любимая девушка в его объятиях, странный вопрос, дурное предчувствие, её звонкий смех, последнее «люблю тебя», десятки раз набранный номер, выпуск новостей, а потом пустота и давящее чувство в груди и нечем дышать. Он засыпал и просыпался с этим чувством, несколько раз переворачивал квартиру, в очередной раз пребывая в невменяемом состоянии. Он попытался жить как раньше, но не выходило, все в квартире напоминало о ней. Тогда он и вспомнил этот жуткий вопрос «что ты будешь делать, если я умру?». Но он все еще не думал о смерти, просто пил и жалел себя. Гера просто гулял, потому что его знакомый посоветовал больше гулять, отвлекаться. Ноги сами повели его на чертов Литейный мост, хотя их сотни в чертовом Питере. Он бездумно смотрел вниз, в голове снова прозвучал вопрос Марины. Тогда он словно очнулся и поскорее решил вернуться домой. Только он появился тут через неделю, уже осознанно. Он уже мысленно прощался с матерью, сожалея, что не позвонил ей, даже телефон не взял, а рядом слышится неожиданный хрипловатый голос, словно его обладатель простужен. Это потом спустя месяц общения с мальчишкой, который сам каким-то образом вклинился в его унылое существование, он понял, что Марина бы не простила его. Макс впервые оказался у него дома, когда они встретились на мосту как обычно вечером, мальчишка сидел с разбитым лицом и в перепачканной одежде, напоминая оборванца с улицы. Он потащил его к машине, не обращая внимания на подозрительные взгляды прохожих, буквально втолкнул на заднее сидение и повез к себе. А перед уходом Макс с каменным лицом просил его выкинуть чужие вещи, или хотя бы убрать из виду. Потому что он и дальше будет лелеять утрату. Он не помнил, когда впервые Макс остался у него ночевать или когда они впервые поцеловались. Зато помнил, как он радостно размахивал перед его лицом смартфоном, показывая список поступивших в мединститут. А потом он обиженно смотрел на него, говоря, что он его совсем не слушает. Или как он подарил ему на Новый Год теплый шарф и перчатки. Или как они смогли выбраться на Шопена, любовь к которому Максим перенял от покойной матери. Еще он помнил, как впервые накричал на него из-за курения в квартире, потому что должны были приехать родители Марины, а он не мог еще признаться, что в его жизни появился другой человек. Это потом ему было стыдно перед юношей, но с тех пор он курил только в подъезде и на улице. Максим все еще смотрит на него покрасневшими и опухшими глазами, белок изрезан сеткой лопнувших сосудов. У Макса нереально длинные ресницы и тонкие пальцы, которые он сейчас заламывает, волнуясь. Только вот взгляд, тот самый, как и год назад, когда Макс признался ему в любви, он не надеется. В тот раз светло-карие глаза удивленно распахнулись, когда Гера после очередного затяжного анализа чувств, ощущений и воспоминаний сказал ему «ты мне нравишься», а в ответ получил смущенное «придурок». Именно поэтому в голове абсолютно противоречивые слова «я бы умер», за которые Макс обязательно назовет его трусом, но которые где-то в глубине души желает услышать, и «я бы постарался жить дальше», что Макс вбивал ему в голову последние три года. И он знал, что если он выдавит из себя хоть что-то, Макс простит. Макс любит его, даже не смотря на то, что он порой слишком зациклен на своих проблемах и переживаниях. И Гера очень часто ловил себя на мысли, что недостоин его, такого светлого, безгранично любящего. - Я бы, - его голос севший и словно чужой. Макс дергается, чуть прикусывает губу и с легкой паникой в глазах смотрит в светлые глаза. - Я бы выкинул тот твой идиотский свитер. - Придурок, - Макс бьет его в плечо, потом в другое, а после начинает колотить по спине, потому что оказывается прижат к чужой груди. И он бы с легкостью высвободился, если бы захотел, только он совсем не хочет. - Какой же ты идиот! - Спасибо, - блондин совсем не понимает, за что его благодарят. Только удары сменяются мягкими поглаживаниями, словно в извинение за срыв, а ему в ухо шепчут так давно ожидаемое признание.