Держи язык за зубами

- Вот ведь херня! - зашипел Такао и отпрыгнул от стола. Получил подзатыльник от Мидоримы, шумно и недовольно втянул носом воздух, но тут же виновато улыбнулся. - Прости, Шин-чан, забылся. Мидорима, заготовивший уже было длинную поучительную речь о вреде нецензурной лексики для современного общества, открыл рот, но, бросив беглый взгляд на часы, бросил лишь: - Поторопись. И вышел с кухни. С Такао бесполезно разговаривать, Такао бесполезно поучать или пытаться перевоспитать. Все, что понимает и принимает Такао в своем отношении, - действие. Или его отсутствие. Поэтому совершенно бессмысленно было сопротивляться Такао, когда тот ввалился к нему в дом с утра пораньше, и, заявив "Шин-чан, я приготовлю тебе лучший завтрак в твоей жизни", быстро стянул ботинки, подхватил с пола пакеты с продуктами и сбежал на кухню. Завтрак так завтрак - в целом, Мидорима не имел ничего против. Разве что он уже немного выбивался из привычного графика - еще чуть-чуть, и можно уже будет волноваться всерьез. Но с Такао приходилось учиться ждать. И доверять - тот очень на этом настаивал. Мидорима вошел в гостиную, сел на диван и включил телевизор. Через полминуты в дверном проеме показалось обеспокоенное лицо Такао. - Это считается, да? Мидорима хмыкнул и выключил у телевизора звук. - Разумеется. - Блииин, - Такао поморщился и показался в дверях целиком. И тут же испуганно округлил глаза. - А это? Мидорима длинно выдохнул и выключил телевизор совсем: если Такао оказывался поблизости, то в других источниках информации пропадала нужда. Напрочь. В радиусе ста метров. Надолго. - Это - нет, - спокойно ответил он. Если бы он считал еще и каждое "блин", секс бы им точно не грозил. Такао заметно посветлел и плюхнулся рядом. - Слава богу, - он улыбнулся и сощурил веселые глаза. - У меня еще два слова в запасе, да, Шин-чан? - И целый день впереди, - услужливо напомнил Мидорима. Такао кивнул и перевел взгляд на темный экран телевизора; его лицо приняло мечтательно-отстраненное выражение. Рука, словно невзначай, упала на бедро Мидоримы, тяжелая и горячая. Мидорима дернулся. - Прекращай. Такао улыбнулся шире, посмотрел светлым до желтизны взглядом и придвинулся ближе. Рука на бедре стала легкой, напряженно поползла вверх, обжигая даже через школьные брюки, и легла на ремень. Мидорима напрягся и втянул живот, чувствуя, как в паху начало приятно теплеть. - Хватит, Такао, - он попытался отодвинуться, но Такао быстро перетек к нему на бедра, сжав его ноги коленями, зарылся пальцами в волосы и прижался животом к животу. - Шин-чан такой вредный, - пожаловался он и ткнулся губами под ухо. - И нечестный. Мидорима чувствовал его всего - горячего, тяжелого, привычно пахнущего кофе с корицей - и готов был простить ему все на свете: и вечные подколы, и плохую готовку. И даже норму в три ненормативных выражения в день - лишь бы Такао продолжал его вот так гладить по волосам, царапая короткими ногтями кожу, и горячо дышать в шею. - Я не вредный, - выдохнул он - получилось хрипло и до безобразия откровенно - и первым нашел губами рот Такао. Такао жалобно всхлипнул и резко подался вперед, еще ближе, еще горячее; ударился зубами о зубы и скользнул языком в рот - быстро, жадно, жестко. Мидорима вцепился пальцами в его волосы и потянул назад, заставляя разорвать поцелуй. Перед глазами плясали звезды, разноцветные и пьяные, как искры салюта. Такао весь был как салют - горячий, шумный, яркий, привлекающий внимание всех и вся. Мидорима иногда с ужасом признавался себе, что ревнует его к каждой девчонке, с которой тот разговаривал. Иногда выяснялось, что Такао делает то же самое - разве что говорит Мидорима намного меньше. - Мы в школу опоздаем, - с трудом выдавил Мидорима, когда Такао оторвался от его губ и прикусил подбородок. - У меня... все... под контролем, - произнес Такао; коротко поцеловал в уголок рта, мазнул языком по нижней губе, раздвинул губы и снова толкнулся внутрь. Мидорима мотнул головой, пытаясь разорвать поцелуй, но куда там - Такао вцепился в него, как клещ, одной рукой сжимая шею, а второй отчаянно и голодно шаря под рубашкой. Его язык гладил - да черт возьми, просто насиловал! - рот Мидоримы, шершавый, ненормально длинный. Временами - слишком длинный. - Шин-чан, давай сейчас, а? - Такао отпустил его волосы и залез рукой в штаны, сжал напрягшийся член через ткань трусов. - Я больше не могу. Мидорима уже готов был согласиться, как на плите что-то спасительно зашипело. - Все под контролем? - сумел выдохнуть Мидорима. Такао подпрыгнул у него на коленях и в ужасе распахнул глаза. Когда ему было нужно, он умел держать под контролем все: и игру команды, и порядок в комнате, и даже оценки по ненавистной истории – в особо важных случаях. Все - кроме своей готовки. - Твою ж мать! И языка. Такао соскочил с его бедер и умчался на кухню, что-то тихо причитая себе под нос, и Мидорима зажмурился и сжал бедра, пережидая момент мучительно острого возбуждения. Тяжело вздохнул и, поднявшись с дивана, направился в ванную. Когда он вошел на кухню, причесанный и уже не такой красный, как пару минут назад, Такао сидел за столом и с хмурым видом помешивал что-то в тарелке. Что-то определенно когда-то было яйцом и могло впоследствии стать неплохой курицей, но неосмотрительно попалось Такао на глаза и теперь доживало свои дни в виде мутно-желтой субстанции. Услышав, что Мидорима сел за стол, Такао вскинул глаза и поспешно пододвинул ему еще одну порцию. Поймав настороженный взгляд, объяснил: - Оно на вкус лучше, чем на вид, правда, - он немного криво улыбнулся и добавил: - Приятного аппетита. Мидорима медленно кивнул, но попробовать все же решился: все равно готовить что-то еще не оставалось времени. Мутная субстанция на звание шедевра не претендовала, но на вкус была неплохой. Очень и очень неплохой. Мидорима одобрительно кивнул: - Очень вкусно, Такао. - Ну да, я же обещал, - растерянно пробормотал Такао, но особой радости от комплимента не выказал. Наоборот, сжался и поднял виноватые глаза. - Это было два, да? Мидорима снова кивнул и потянулся за чаем. Такао душераздирающе вздохнул. - Блин, а я думал, что сегодня сдержусь. - У тебя есть еще целое слово, - напомнил Мидорима и поправил очки. - И целый день впереди, - весело передразнил Такао и вытянулся на стуле. Торжественно объявил: - Шин-чан, твои условия невыполнимы. - Разумеется, выполнимы. Для нормальных людей, - Мидорима сгреб всю посуду в посудомойку и включил машину. - Шин-чан хочет, чтобы я стал нормальным? - со странной злостью поинтересовался Такао. - Мечтает, - сухо бросил Мидорима и вышел из комнаты. Такао носился по площадке, скованный и неестественно собранный - он даже перед повторным матчем с Сейрин выглядел расслабленнее. Контролирует себя, - с удовлетворением подумал Мидорима и нахмурился, когда тот в который раз упустил мяч. Такао не может следить за своим языком и за своим телом одновременно - либо то, либо другое. Поэтому сейчас он старательно контролирует первое, чтобы ночью иметь возможность не контролировать второе. Мидорима хмыкнул и забросил очередной трехочковый. - Поругались, что ли? - Ооцубо, мрачный и крайне недовольный, подошел и встал за плечом. - Разумеется нет, с чего бы? - Мидорима поднял мяч и снова бросил. - Просто от этого идиота сегодня совсем толку нет. - Ооцубо вместе с Мидоримой проследил, как Такао с легкостью обошел двух первогодок и потерял мяч на третьем - совсем пустяково и так на него не похоже. Вообще ни на что не похоже. - Слышишь, Такао, вали давай домой. - А? Зачем? Рано же еще, - Такао убрал челку со лба и растерянно улыбнулся. - А чего просто так бегать воздух пинать? - взорвался Мияджи, оравший на запасных игроков - а ведь, казалось, даже не слушал. - Но я... - Иди, иди давай, - устало махнул рукой Ооцубо. - Завтра - десять дополнительных кругов. Свободен. Такао поднял на Мидориму несчастный взгляд. Мидорима отвернулся и потянулся за новым мячом. - Ну охренеть теперь, - раздалось злое за спиной. Надсадно скрипнули кроссовки, и тихо хлопнула дверь. Мидорима сжал в руках мяч, прикрыл глаза и длинно выдохнул. Три. Что же ты творишь, Такао? Что же ты творишь... Мидорима задержался сегодня дольше обычного - все остальные разбрелись уже больше часа назад, а он все продолжал монотонно бросать мячи в кольцо. Просто за окном лил дождь и жутко завывал ветер - необычная погода для февраля, а Мидорима в тонкой куртке. Он рассчитывал, что дождь прекратится быстро, но когда руки устало занемели от бесконечного числа бросков, понял, что надеяться на это не придется, и побрел в раздевалку. Стоя в душе, он долго задумчиво вертел в руках флакончик шампуня и думал о том, что произошло. В последний раз Такао выругался нарочно - ему назло, нужно быть идиотом, чтобы не понять этого. Но зачем? Обиделся, расстроился, разозлился? Или это все раздражение из-за длительного воздержания. Мидорима хмыкнул. Они спали вместе уже полгода, но, вот парадокс, не спали уже три недели. Такао ругался, злился, пытался себя сдерживать, злился и ругался еще больше. Мидорима упрямо стоял на своем. И в итоге потерял доступ к телу Такао на долгие три недели, ограничиваясь короткими ласками и жадными, скучающими поцелуями. Сегодня он чуть было не поддался - приди Такао не готовить завтрак, а поливать цветы, и неизвестно еще, как далеко они бы зашли. Спасибо несостоявшейся курице и "самому лучшему завтраку в жизни". Мидорима вздрогнул и прижался щекой к холодному кафелю. При воспоминании об утре позвоночник прошила волна острого болезненного возбуждения. Мидорима снял и отложил очки и медленно провел рукой по напрягшемуся члену, оттянул кожу, обнажая головку и тронул щель. Бинты жестко проехались по нежной плоти, царапнули, и Мидорима толкнулся вперед, стремясь вернуть то ощущение щемящего удовольствия. От возбуждения зазвенело в ушах, образ Такао, вжимающегося пахом в пах, никак не лез из мыслей, и Мидорима быстро дрочил себе, стараясь не задумываться о том, что делает. Еще неизвестно, что было хуже - уступить в споре или вот так ласкать себя, едва сдерживаясь от того, чтобы толкнуть себе пальцы в зад. Мидорима хрипло застонал, прикусывая пальцы свободной руки и до боли сжал яички, оттягивая оргазм: слишком быстро, слишком мало, надолго опять не хватит. Он вжался спиной в кафель, уходя из-под водного напора, и расставил ноги шире. Медленно провел пальцами от головки к основанию, осторожно тронул поджавшиеся яички и скользнул по промежности и дальше, между ягодиц. Пальцы тронули судорожно сжимающийся вход, надавили - Мидорима расставил ноги еще шире, замычал, закусив губу, - и легко скользнули внутрь, сразу два. Неглубоко, всего на фалангу - и стало совсем невыносимо: вспомнилось, как Такао каждый раз осторожно растягивал его, тяжело дыша и исступленно целуя бедра. Мидорима выгнулся и захрипел. Чертов спор, чертовы принципы, чертов косноязычный Такао! Интересно, дрочит ли он себе, или все-таки терпит - в конце концов, о самоудовлетворении речи не было. Представив жесткие пальцы на длинном светлом члене, Мидорима толкнулся пальцами глубже и кончил, обессиленно сползая на пол. Оргазм прошелся по всем мышцам, прошил коротким спазмом все сухожилия, и через несколько минут Мидорима с удивлением обнаружил, что все еще может дышать. А ведь в первые мгновение казалось, что оттуда, из затяжного и темного, уже не выкарабкаться. Мир медленно возвращался на свои места, щелкал, вставая в пазы, бил по голове мощным водным потоком. Мидорима с трудом поднялся, нашарил на полке очки и зачем-то нацепил их на нос: показалось, что в таком виде он не наделает больше глупостей. Хотя куда уж больше! Ледяной воздух быстро остужал горячую кожу, дождь влажно стегал по лицу, ветер продувал мокрую одежду, пронизывал насквозь, словно пытался забраться под кожу, - все говорило о том, что погода перепутала страну и время года. Мидорима поднял низкий воротник куртки и безуспешно пытался в него кутаться. Нос закоченел, в кроссовках хлюпала вода, пальцы он перестал чувствовать еще на полпути к остановке. В сумке завибрировал телефон. Мидорима деревянными пальцами расстегнул карман и хмуро глянул в светящийся экран - Такао улыбался и показывал язык, щуря бесстыжие глаза. Опять лазил у него в телефоне и менял аватары. Надо будет проверить, что поустанавливал на остальных. Мидорима вздохнул и провел пальцем по сенсорному экрану. Реакции не последовало. Провел снова - ничего. Несколько крупных капель упало на экран, и Мидорима шагнул глубже под навес и повернулся, отворачиваясь от беспросветной стены дождя. Такао продолжал весело скалиться с экрана. Черт. Ну вот кто придумал эти сенсорные телефоны, с экранами, размером в полтелевизора и реагирующими только на тепло. Мидорима еще несколько раз безуспешно провел пальцем по экрану и убрал звенящий телефон в карман. Старый безусловно был лучше, но этот - подарок Акаши, и выбросить его рука не поднялась. В полутьме зыбко сверкнули фары подъезжающего автобуса. Мидорима покрепче перехватил сумку, вышел из-под навеса и уже собрался войти в салон, когда снова зазвонил телефон. Мидорима раздраженно выдохнул и снова завозил замерзшим пальцем по экрану. И чуть не споткнулся о ступень автобуса. Да что же за день сегодня такой! - Помочь? Мидорима вскинул взгляд. Девушка, стоящая возле дверей, устало улыбнулась, вытащила руку из кармана и указала пальцем на смеющееся лицо Такао. Мидорима несколько секунд осматривал ее, а потом протянул телефон. - Если не сложно. Девушка быстро провела пальцем по экрану и снова спрятала ладонь в кармане: тоже замерзла. - Спасибо. - Пожалуйста. - Шин-чан знакомится с девушкой? - Не говори глупостей, Такао, - Мидорима поморщился от слишком громкого голоса, отошел на переднюю площадку и взялся за поручень. - Что-то случилось? - Да. Трубка замолчала. Вероятно, Мидорима сейчас должен спросить "Что?". Ну хорошо: - Что? - Я соскучился, - радостно выдал Такао. Мидорима нахмурился. - И это все? - И я знаю, чего ты хочешь, - каким-то севшим голос продолжил Такао. Мидорима передернул плечами и скользнул взглядом по полупустому салону. - Я хочу в душ и лечь спать. Не думаю, что это как-то тебя касается. - Еще как касается, - засмеялся Такао. - И твое "в душ", и твое "спать". Мидорима подавил разрастающееся раздражение: Такао наверняка лежал сейчас дома, в тепле, и в открытую провоцировал. - Меня это не интересует, - сухо сообщил он трубке и скользнул пальцем по телефону. Экран продолжал отсвечивать иконкой входящего вызова. Чертов, чертов экран, реагирующий на тепло! Ну вот где он возьмет ему тепло в салоне продрогшего до обогревателей автобуса?! - Ну давай тогда поговорим о том, чего хочу я, - вдруг зашептал Такао и добавил таким тоном, что у сидящей рядом девочки мгновенно загорелись уши и щеки: - Шин-чаан... Мидорима судорожно сглотнул и поспешно прижал телефон к уху, зажимая микрофон. - Я уже сказал, что мне... - Я хочу, чтобы ты лежал рядом со мной, - начал Такао низко-низко, и сердце Мидоримы пропустило удар. - И я мог бы трогать твои губы пальцами. Знаешь, Шин-чан, у тебя потрясающие губы - я ни у одной девчонки не видел таких. - Такао, - выдохнул Мидорима, но голос зазвучал глухо и хрипло, и пришлось замолчать. Девочка, сидящая рядом, совсем покраснела, но отсаживаться не стала. Мидорима сделал шаг в сторону и вжался рукой с телефоном в дверь водительской кабинки. - Да, Шин-чан. Я бы обводил их по контуру, гладил и трогал, а потом раздвинул и толкнулся бы пальцами в рот. Ты ведь не был бы против, а, Шин-чан? Тебе ведь нравится, когда я так делаю - трахаю пальцами тебя в рот. Ведь нравится: ты так жмуришься и причмокиваешь, когда я вытаскиваю их, что иногда я просто не могу сдержаться. Мидорима переступил с ноги на ногу и оглядел салон - ему казалось, что все пассажиры слышали, как Такао щедро делится своими фантазиями. От этой мысли член дернулся и натянул плавки. О, господи, только не снова! - А потом я провел бы мокрыми пальцами по твоей шее, медленно, чтобы твоя кожа покрылась мурашками, а соски затвердели. Шин-чан, ты даже не представляешь, как я люблю вылизывать их, такие маленькие, аккуратные, очень-очень светлые. Я бы прикусил один из них и катал бы во рту, пока не сбилось твое дыхание. У тебя в такие моменты на щеках появляется очень яркий румянец, ты знаешь об этом? Мидорима стоял, не двигаясь, и боялся представить, какого цвета румянец появился на его щеках сейчас. Оставалось надеяться, что такого, который можно списать на простуду. - Ты почти никогда не разрешаешь мне разглядывать себя, - продолжал Такао хриплым голосом, - поэтому я связал бы твои руки и привязал бы их галстуком к спинке кровати. И долго-долго смотрел бы на тебя такого, раскрасневшегося и запыхавшегося. Знаешь, Шин-чан, мне иногда кажется, что видеть полуголого тебя - самое большое преступление в мире. Но я рискнул бы пойти дальше. Я приподнял бы твою голову и толкнулся головкой тебе в губы - совсем немного, чтобы ты сам мог качнуться вперед и почувствовать меня еще глубже. Ты же хочешь отсосать мне, Шин-чан, правда? Как тогда, после матча, помнишь? О, Мидорима помнил. Дикий секс на адреналине, когда они терлись друг о друга, как оголтелые, и еле сообразили запереться в душевой кабинке, когда вся остальная команда ввалилась в раздевалку. Точнее, сообразил Такао - Мидорима в тот момент вообще ни о чем думать не мог: толкнул Такао к стене, опустился на колени, сжал бедра, когда тот попытался вырваться, и взял в рот. Медленно и глубоко, как в порнороликах - Мидорима много пересмотрел, прежде чем попытаться. И был уверен, что последовавшая саднящая боль в горле и натертые губы стоили того: Такао смотрел дурными, абсолютно черными глазами и едва мог глушить ладонью собственные крики, пробившиеся бы даже через плотный шум воды. И еще неделю ходил потом, довольный и пьяно-счастливый. - Я бы трахал тебя в рот быстро, глубоко, так, чтобы ты почти не успевал переводить дыхание, - Такао шептал влажным, потяжелевшим голосом, а у Мидоримы сердце билось вхолостую. - Недолго, но тебе бы понравилось. Я знаю, что тебе нравится брать у меня в рот. Но не думай, что я не вернул бы долг. Я бы стягивал с тебя штаны, нарочно долго возясь с пуговицами и задевая поясом член - ты бы шипел и пытался смотреть строго, но, Шин-чан, в такие моменты у тебя глаза черные-пречерные, как у наркомана. Тебе очень идет. И ресницы переливаются в свете лампочки. Боже, какие у тебя ресницы, ты бы видел их со стороны! Знаешь, я, наверное, бы даже на секунду прервался, чтобы тронуть их языком. Такие мягкие, соленые... невыносимо не трогать, Шин-чааан. Такао сорвался на стон, завозился, захлебываясь воздухом. Мидорима сжал бедра, пытаясь облегчить дискомфорт, но стало только хуже. Щеки и шея пылали, ладони горели, как раскаленные прутья - он сейчас мог бы, наверное, не только отсоединить вызов, но и вовсе прожечь металлический корпус насквозь. Но отвести телефон от уха значило позволить остальным услышать сбивчивый шепот и хриплое дыхание Такао. Мидорима зажмурился и закусил щеку изнутри. - Но потом я бы все же спустился вниз, - Такао шептал - почти хрипел - с придыханием, и от его голоса нещадно сводило живот. - И стал бы целовать тебя там. Я бы заставил тебя расставить ноги шире... Да ты и сам бы их развел, правда, Шин-чан? А потом трогал бы губами твои яички, слушая, как ты задыхаешься и дергаешь руками. Я бы осторожно тронул языком твою дырочку и резко толкнулся, чтобы ты закричал. Ты почти не кричишь, Шин-чан, но мне нравится, что иногда ты отпускаешь себя и позволяешь мне видеть себя такого. Я бы трахал тебя языком и аккуратно добавлял пальцы - обещаю, ты бы даже не заметил. Я бы трогал тебя там, чувствовал, как ты сжимаешься вокруг меня, а ты бы стонал "Еще, еще, Такао...", и я бы не мог тебе отказать. Потому что ты так стонешь, Шин-чан, - иногда мне кажется, я могу кончить только от звука твоего голоса, даже не прикасаясь к себе. Мидорима сжал ноги и постарался дышать медленно и глубоко. Получалось плохо. Да чего уж там - совсем не получалось. К тому же он прокусил щеку, но боль не принесла ожидаемого отрезвления: в те редкие ночи, когда Такао оказывался снизу, он сжимал зубами пальцы, пока Мидорима растягивал его, и прикусывал до крови губу, когда он толкался в первый раз. И у их секса появлялся кроваво-металлический привкус - точь в точь такой же, как сейчас. Он выворачивал все изнутри, пока голос Такао доламывал остатки здравомыслия снаружи. Мидориме на секунду показалось, что он сейчас упадет. - А потом я подхватил бы тебя под колени, - Такао на том конце задыхался, - и прижал бы их к груди. Ты такой гибкий, Шин-чан, но никто не знает об этом: никто не видел тебя таким. Только я - и это делает меня таким счастливым. Я вошел бы в тебя одним плавным толчком - ты всегда говорил, что не любишь этого, но твои глаза выдают тебя, Шин-чан. Они черные, огромные и блестят, когда я вхожу до упора и, сгибая тебя вдвое, наклоняюсь, чтобы тронуть языком твои губы. Мне до ужаса хотелось бы целоваться. Тебе тоже, правда же, Шин-чан? Я бы трахал тебя глубоко и быстро, а ты бы кусал мои губы и дергал бы, дергал за галстук, который я бы не разрешил тебе развязать, - голос Такао сорвался и перешел на свистящий хрип, где-то влажно скрипнула ткань. - И ты просил бы еще, и я давал бы тебе это, и еще, и намного больше, чем мог бы дать. Потому что я люблю тебя, Шин-чан. Шин-чаан!.. Мидорима напрягся, вытянулся в одну напряженную прямую и кончил, вжавшись членом в дверь кабинки. Исчезли все звуки, запахи и цвета, осталось только мерное покачивание автобуса и бесформенное звенящее «Шин-чан» в голове. На секунду Мидориме даже показалось, что весь мир превратился в разноцветные горизонтальные полосы, и понадобилось очень много времени, чтобы понять, что на самом деле он просто вглядывается в экран отключившегося телефона - похоже, попала вода. Мидорима медленно отпустил его в сумку и огляделся - в салоне было почти пусто, только парень с девушкой увлеченно целовались на задних сиденьях, да дедушка дремал, прислонившись головой к окну. Автобус дернулся и остановился, металлический голос объявил остановку, и Мидорима понял, что проехал намного дальше, чем рассчитывал. Что ж, тем лучше. *** Такао выполз из душа, довольный и разомлевший. Все тело ломило, в горле першила боль, но это были мелочи по сравнению с тем, что ему завтра устроит Мидорима. Если вообще будет с ним разговаривать. Иначе зачем было отключаться так неожиданно? Такао встряхнул мокрыми волосами и со вкусом потянулся. В дверь позвонили. Такао бросил недоуменный взгляд на часы - одиннадцатый час, что за новости? - покрепче замотал полотенце на бедрах и поплелся открывать. - Если вы снова принесли косметику, то повторяю, я живу один и мне... Шин-чан?! Мидорима стоял в дверях, мокрый и злой; зеленые глаза опасно сверкали за стеклами очков. - Эээ, Шин-чан? Неужели это все считается? - Неделя, - припечатал Мидорима. – Ты наказан на неделю, Такао. И притянул к себе, жадно целуя.