Беглянка

Беспомощность мучит сильнее полученных ран. Люси прикрывает глаза — её сказочный мир, прогоревший дотла, сыплет с неба пепельный снег на вязкую землю, нахлебавшуюся крови. Звякают сбоку бесполезные ключики — звёзды в сухой оранжевый небосвод вкручены, словно бракованные лампочки, почти не источающие свет. Тусклые, как никогда, далёкие, жалкие, ничтожные. Люси высушена до последней капельки магии, сокрушённая нечеловеческой мощью, и небеса закрыли для неё портал в спасительный звёздный мирок. Небо проливает метеоритные слёзы и пылает испепеляющими пожарами. Люси теряется в болезненном бреду, чтобы скрыться в ностальгии тающих улыбок; кровь сочится всё медленней из спалённой до сгиба локтя руки, постепенно затвердевая грубой плотной корочкой. Люси обволакивается в счастливые видения, как в тёплый ворсовый плед студёной зимой, — они выпивают её до дна, но лучше, безопаснее боль эта тягучая, безмятежная. Люси ведь больше некуда бежать — она теперь бездомная. Рука сожжена до локтевого сгиба вместе с меткой обладания самой лучшей семьёй, вместе со смыслом существования. — Как странно, — говорит она хрипло, вытягивая здоровую руку вверх и широко раздвинув пальцы. — Небесные своды сегодня ближе обычного. Настолько, что вдали огненных вспышек отчётливо проступает белое сияние. — Глупости говоришь. — Нацу раздражённо опускает её руку, вжимает в землю, переплетая её пальцы со своими. — Ты не умрёшь, Люси. Болезненный бред отступает совсем на чуть-чуть. Беспомощность мучит сильнее полученных ран. Люси медленно проваливается в бездну фейерверковых вспышек и звенящих голосов, её опалённая душа стремится ввысь, рассыпаясь окровавленными осколками. Её роковое бессмертие, заключенное в сплав драгоценных звёздных ключей, теперь не имеет значения. — Как хорошо, — тянет она невнятно, не поднимая ресниц. — Хорошо, что ты вернулся, Нацу. Память Люси пронзают тысячи призраков невскопанных могил. Она кричит — беззвучно, немо. Плотным коконом в небе кружат огнедышащие чудовища из четырехсотлетнего прошлого, перекрывая путь к небесам беспомощным молитвам. И даже пламенный убийца противостоять им уже не в силах. — Как хорошо, — повторяет она, чуть дыша. Веря, — всё наладится, пока они есть друг у друга. Нацу склоняется к ней близко-близко, проверяя температуру, констатирует: — У тебя жар. Люси жмурится, пылая изнутри изнуряющим истощением. Тянется вверх, в попытке обнять, успокоиться, но пальцы захватывают лишь пустоту призрачного фантома. — Нацу? — безжизненно тянет она, надрывая голос. Порывисто распахивает веки — на сотни километров вокруг простирается мёртвая пустыня и осколки сломленных городов, небо пылает бронзовым огненным всплеском. И никого вокруг. Только призраки желанных видений на самых кончиках пальцев. Люси вдруг понимает, что он умер примерно сутки назад. Люси вспоминает себя прежнюю и завидует чёрной завистью. Она старше той себя, из трёхдневного прошлого, на сотню тысяч смертей и взорванных небес. Болезненный бред отступает, угнетаемый болью ещё более дикой, противоестественной, уничтожающей. Люси решает рискнуть. В конце концов, она уже трое суток недомертва.