По контуру лица

Хантер Кларингтон надеется, что это будет зима. Холодная, с насыщенной палитрой цветов на небосводе и с едва согревающими перчатками красные от мороза пальцы, ветреная до сухой кожи щек и с крупными пушистыми хлопьями сахарной ваты - снежинками; они бы запутывались в чужих длинных или коротких волосах, бледно-рыжих или, может быть, угольно-черных, под цвет водолазки, брюк или пальто, создавая на голове чарующий хаос. Хантер Кларингтон надеется, что это будет лето. До невозможности жаркое, ярко-зеленое, под цвет чужих глаз или, возможно, листвы на деревьях, с золотистым маревом солнечных зайчиков, застилающих глаза и оставляющих на бледной коже маленькие пятнышки-следы, - он бы мог тогда очертить их по контуру пальцами, бесцеремонно нарушая чужое пространство. Может, это будет осень, с теплыми каплями дождя, стекающими тонкими ручейками по спине, и с почти пустым Монмартром под раннее утро, пестрыми и мигающими разноцветными бликами на лужах, или весна, с прохладными вечерами, с каплями талой воды и с привкусом корицы и шалфея в ветре с соседних улочек, - Хантер Кларингтон надеется на все это сразу, представляя себе, как замирает с кофе в руках, без, с дипломатом или тлеющей сигаретой прямо посреди улицы, магазина, офиса или цветочного магазина, оборачивается, проходя мимо, или сталкивается, задевая плечом, как извиняется, шутит и как ловит чужую улыбку, едва задевающую тонкие губы. Почему-то он уверен, что у этого кого-то обязательно мягкая и редко искренняя улыбка, без ямочек или своего особенного шарма, но именно такая, какой ему до потери воздуха и сбитого пульса не хватает. Он очень хочет быть в тот предопределенный момент кем-то, с кем можно столкнуться, пересечься взглядами и взять с полки в магазине одну и ту же пачку чая, выронить книги или не успеть на автобус, кем-то, кого можно впустить зимой, весной, летом или осенью, под самую ночь, в обед, на чашку кофе или рано утром, кем-то невероятно особенным. Себастьяна Смайта он встречает пятнадцатого ноября, когда небо затянуто светло-серыми клочками облаков, идет легкий снег и дует сильный ветер со стороны Сены – он щурится, останавливаясь и сбиваясь с дыхания, без сумок, сигарет, не в магазине и не со стаканчиком крепкого кофе, и сворачивает на соседнюю улицу. *** Хантер Кларингтон прикрывает глаза, оставляя позади себя запах глазури и нуги в пекарне на Ансьен-Комеди и остатки терпкого кофе в кружке на Вцлавской улице. Париж звучит по-особенному в пляшущей толпе, переливаясь мелодичным пением скрипок и тонким звучанием арфы, атмосферно и едва-едва различимо, на высоких полутонах, разбавляя шум вокруг мягкими пассажами. Хантер Кларингтон не любит этот город – все вокруг для него однообразно-пустое и приторное, сделанное под тона домов и почти неслышную музыку. Он ненавидит глазурь, нугу и даже шоколад, который заботливо кладут в каждом кафе на блюдце к кофе, но каждый раз, манимый этими звуками, он приходит в самый центр. В Париже холодно, и крохотные хлопья снега, непривычного для этого времени года, сверкая на его волосах, превращаются в тысячи алмазов, переливающихся серебристо-радужными оттенками. Хантеру Кларингтону не сильно нравится гулять по городу, но он все равно бродит, растворяясь в нем без остатка, без обязательств, прошлого и нынешнего. Он не любит Париж, а еще больше не любит его Монмартр, бесконечно-громкий и обезличенный, такой, с которого невероятно хочется свернуть на соседние улочки, но они помогают отвлечься. Себастьян Смайт появляется внезапно: Хантер сталкивается с ним прямо посреди улицы, едва не сбивая с ног, и с шипением отскакивает, стараясь избавиться от стремительно расползающегося коричневого пятна на кофте. У Себастьяна Смайта оказываются короткие волосы, растрепанные от сильного ветра в разные стороны, в них сверкают самые яркие в мире алмазы-снежинки, такие, что резко затмевают собой все оставшиеся краски мира, переводя все вокруг в безлико-серую палитру, и Хантер Кларингтон совершенно не знает, что нужно говорить: оказывается неспособным издать ни звука, неподготовленным, не таким, каким хочет быть. Без дипломата, без важного вида и устойчивого карьерного роста – с маленькой квартиркой на окраине, пачкой дешевых сигарет и коричневым пятном от горячего шоколада на свитере. - Я, кажется, оказал тебе услугу: этот свитер был ужасен, - нервно и резко выдает пока-еще-не-Себастьян-а-просто-незнакомец, обрывая молчание и медленно переводя на него взгляд. Хантер улыбается, наверное, слишком странно и полубезумно, кривя губы и оттягивая пальцами край свитер, вдыхает полной грудью приторный запах уже-чуть-меньше-нелюбимого им шоколада и думает, что такое начало идеальнее его воображения.