Мог бы

Шпион нервно щелкает зажигалкой, с каждой попыткой раздражаясь все сильнее. Наконец та сдается, и Шпион делает глубокую затяжку. Каждое утро Снайпер будит его поглаживанием по лицу и целует куда-то в висок. В этих действиях нет ни нежности, ни любви. Утренний ритуал, обязательный к исполнению. Он мог бы щелкнуть Шпиона по носу, прошептать что-нибудь на ухо или даже просто раздвинуть жалюзи, позволив солнцу сделать всю работу. Шпион раздраженно постукивает пальцами по небольшой ступеньке перед дверью фургона. Он все чаще старается выходить покурить на улицу, внутренне убеждая себя в том, что дымить на улице приятнее. Причина не в этом, но Снайпер все равно не спрашивает. Каждый вечер, после утомительных раундов, Шпион как можно скорее мчится к фургону, чтобы приготовить кофе. Такой, какой любит Снайпер. Тот молча, с расслабленным видом выпивает всё и говорит такое уже приевшееся и ненавистное «Спасибо». Он мог бы похвалить особо удачный кофе, оставить его недопитым или честно признать, что кофе — дерьмо. Если Шпион специально, заходя в фургон, растягивается на кровати, Снайпер варит кофе сам, даже здесь не допуская ни малейшей ошибки, и с точно таким же удовольствием на лице выпивает. Шпион снова достает зажигалку и бездумно чиркает ею, вдыхая приятный запах металлического покрытия. Она опять не дает огня. Каждый вечер, сидя на кровати, Шпион расспрашивает о событиях раунда, и Снайпер всегда с готовностью отвечает. Скаут опять свалился с моста, вражеский Снайпер обзавелся новой винтовкой, а Медик снова большую часть боя провел с пилой в руках, охотясь за новыми материалами. Голые факты без капли эмоций. Он мог бы поворчать, что мальчишке слишком много достается от вражеского Солдата. Посмеяться, что новая винтовка у Снайпера - вовсе не новая, а просто перекрашенная модель с другим прицелом. Отметить, что Медик с такой целеустремленностью скоро совсем забросит медпушку. Шпион прекрасно понимает, что не имеет права сердиться на Снайпера, но периодически не сдерживается и устраивает скандалы, обвиняя Мика в равнодушии и нелюбви. И каждый раз натыкается на полный непонимания взгляд австралийца. Распаляясь еще сильнее, Шпион часто начинает оскорблять его, надеясь вызвать хоть какую-нибудь ответную реакцию. И вызывает. Снайпер просто уходит, называя Шпиона истеричкой, и аккуратно притворяет за собой дверь. За все четыре года их совместной жизни он ни разу не срывался до громкого хлопка. Шпион злобно пинает камень под ботинком и стряхивает пыль со штанины. Даже ночью Снайпер ведет себя сдержанно. Нет, он вовсю наслаждается процессом, да и Шпиона все устраивает. Но Мик двигается умело и до отчаяния правильно, полностью контролируя себя. Он мог бы быть чуть нежнее. Он мог бы быть чуть более грубым. Он мог бы сильнее вдавить Шпиона в жесткую кровать, мог бы оставить несколько укусов на его шее и спине, мог бы позволить себе несколько ругательств или ласковых слов ближе к концу. Шпион щелкает зажигалкой все чаще, не замечая, что горючее уже закончилось. Выкидывает едва тлеющую сигарету, и, немного подумав, кидает вслед бесполезную уже зажигалку. Глубоко вздохнув, заходит обратно в фургон и обнимает за шею читающего за столом Снайпера. Шпион злится на самого себя, понимая, что хочет от Снайпера чего-то, на что тот не способен. Прекрасно понимает, что Снайпер любит его, хотя с такой любовью приходится очень нелегко. Понимает, что Снайпер и в мыслях не имеет обидеть его. Понимает, что глупо обвинять Снайпера в его безэмоциональности. И прекрасно осознает, что редкая улыбка на его лице стоит всех метаний Шпиона. Шпион мог бы прекратить их отношения в любой момент. Мог бы.